Если бы дело происходило на Земле, то хрен бы луноходики смогли ворочать такую станцию, она весила тонну с хвостиком. Но на Луне сила тяжести в шесть раз меньше, так что должно получиться – зря, что ли, тренировались. Естественно, макет посадочного модуля, с которым проходили тренировки, весил сто восемьдесят кило.

– Товарищи ученые, – предложил я, – настала пора немного поработать физически. Рассматривайте это как выезд на картошку.

– Всегда готовы, – усмехнулся Гарик, старший команды от КБ Лавочкина. – Чай, не в первый раз.

За несколько итераций все луноходы заняли исходные позиции, и мы с Верой начали. То есть взялись манипуляторами за скобы на борту модуля, а потом совместным рывком немного приподняли его. В образовавшуюся щель тут же втиснулся «Доцент», а чуть замешкавшись, с третьего набора – «Профессор».

Мы с Верой отъехали каждый в свою сторону и обозрели результат первого этапа спасательных работ. С моей стороны, пожалуй, «Профессора» можно было подвинуть вперед сантиметров на пятнадцать.

– С моей больше, – добавила Вера.

– Не рискуем. Ученые, вводите пакет.

Управление луноходами имело два уровня – наборы и пакеты. Что такое наборы, я уже рассказал. Ну, а пакет – это совокупность наборов с возможностью выбора, какой когда выполнять. Что-то вроде «выполнять набор номер один, в отрезок времени от стольки-то до стольки-то произвести измерения таких-то параметров. Если полученные данные укладываются в первый диапазон, выполнять набор номер два, если во второй – номер три, а если вообще ни во что не укладываются, то номер четыре».

Так вот, мы с Верой еще немного приподняли станцию, а научные луноходы, как только с их спин снялось давление, подвинулись каждый на пятнадцать сантиметров вперед. Положение станции стало немного ближе к вертикали.

– Все, теперь должно получиться. Пошли тянуть.

Наши «Мальчики» объехали станцию, взялись каждый за свою посадочную опору и потянули их вниз. И, выполняя пакет, прыснули в разные стороны, как только опоры прошли положение неустойчивого равновесия. Чтоб, значит, станция их не придавила, если она по инерции завалится на противоположную сторону. Но обошлось, станция, покачавшись, замерла в вертикальном положении.

– Все, – резюмировал я. – Научные луноходы приступают к исследованиям, «Мальчики» раскрывают солнечные батареи и подзаряжаются, люди пьют чай или кофе.

– Может, некоторые перед кофе целуются? – шепотом спросила Вера.

– Нет, целоваться будем после выполнения третьего этапа и в своей комнате отдыха.

– Тогда мне еще пирожные. Такие, из яиц, беленькие и с хвостиками.

– Нам еще блюдечко безе, пожалуйста, – попросил я принесшую кофе девушку.

Диктор Левитан сообщил о великой победе советской космонавтики в пять часов вечера шестого ноября, когда луноходы колбасились на ночном светиле уже больше земных суток. До утра седьмого дотянуть не получилось, не дали западные телерадиокомпании.

Целый отдел в комитете мониторил эфир на предмет того, когда же наши идеологические противники решатся во всеуслышание объявить о творящемся на Луне шоу. Надо думать, кому положено в НАСА и тому подобных конторах, получили первые сведения вечером пятого, и задержка почти на сутки говорила о том, что значение события там осознали сразу. То есть решение – что и когда объявить по радио и телевидению – явно согласовывалось на достаточно высоком уровне. Жалко, конечно, что буржуины не дотянули до утра седьмого, но тут уж ничего не поделаешь. Хотя было бы здорово подогнать сообщение к параду или демонстрации, но нельзя же допустить, чтобы советский народ узнал о своем величайшем свершении от вражеских голосов.

В общем, как только где-то на западе первый диктор произнес первые слова про Луну, на Шаболовку пошла отмашка, и пребывающий в полной готовности Левитан начал своим фирменным голосом:

– Внимание! Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза…

Зато рано утром седьмого к нам в Центр управления приехал сам Шелепин в компании самого Семичастного. И главное, еще и самого Ефремова. Причем они не сразу поперлись к нам с Верой и лавочкинским ребятам, а сначала через девушку, разносящую кофе, бутерброды с икрой и пирожные, поинтересовались, когда у нас будет перерыв минут на двадцать-тридцать.

– Через полчаса, – буркнул я, не снимая шлема и не прекращая натыкивать очередной набор. Мы с Верой потихоньку, не торопясь, гнали свои луноходы к небольшому безымянному кратеру километрах в полутора от места посадки, его фотографии с низкой орбиты чем-то заинтересовали ученых. Научные луноходы подзаряжались после проведения первого этапа исследований. Нештатной просадки батарей пока не наблюдалось ни у кого, и это радовало.

– Давайте мы доведем луноходы до вон того камня, – предложил Гарик, еще непривычный к визитам столь представительного начальства, – тут вроде ровно. А вы идите, неудобно же.

Если бы рядом не было Веры, я бы объяснил, что именно неудобно делать, а так пришлось просто сказать:

– Ладно, передаю управление «четверкой» вам, зовут-то меня одного. Вера остается за старшего. Не торопиться, не рисковать, на рожон не лезть, кратер никуда не убежит. Даже на самом что ни на есть ровном месте разрешаю итерации не более чем по десять метров. Готовы? Перекидываю канал на ваш пульт.

– Поздравляю, – сказал Семичастный, когда мы вчетвером зашли в наши с Верой комнатки отдыха. – И это самое, ты вроде спокойный человек, по пустякам не нервничаешь?

– Хм, – негромко дополнил Шелепин. Наверное, он что-то вспомнил.

– Неприятные новости? – предположил я. – Надеюсь, что не совсем катастрофические. В общем, слушаю.

– Политбюро приняло решение о награждении всех участников программы. Тебе, как ее руководителю, докторская степень без защиты, по совокупности работ, Ленинская премия и звание героя соцтруда.

– Да, не очень, но не трагично. Премия и степень – это ладно, но без звездочки я бы прекрасно обошелся, у нас в Троицком в парикмахерской очередей не бывает.

– При чем тут это? – удивился Шелепин.

– Герои Советского Союза, Герои Социалистического Труда и полные кавалеры ордена Славы во многих местах, в том числе и в парикмахерских, обслуживаются вне очереди.

– Ну что я говорил? – ухмыльнулся Семичастный. – Так и есть, отмочил. Ничего, примешь звезду и даже иногда носить ее будешь, не надорвешься. Но это еще не все. Разумеется, награждаешься не один ты, но только твое награждение будет открытым. А потом ты выступишь в программе Ивана Антоновича как главный конструктор луноходов.

– Но почему я-то? Тот же Глушко, как и покойный Королев, сильно обижается на власть за отсутствие вполне заслуженной славы. А у меня и с заслуженностью так себе, и слава мне нужна даже меньше, чем собаке пятая нога. И так в Троицком на улице узнаюˊт.

– Ну, во-первых, это будет тонкий намек. Мол, не надо попусту обижаться, тогда и со славой станет получше. А во-вторых, такое решение принято в интересах легенды. Ни один серьезный аналитик не поверит, что советское руководство ни с того ни с сего взяло и рассекретило одного из ведущих разработчиков космической программы. То, что электроника на «Луне» и луноходах опережает достигнутый ими уровень, на западе уже поняли. И поверить в то, что одного из настоящих авторов этого опережения выпустили красоваться на публику, там ни за что не смогут. По крайней мере, в обозримые сроки.

– А, ну теперь все понятно, а то я уже прикидывал, не пора ли начинать волноваться. Можно успокоиться.

– И это будет несколько преждевременно, – вступил в беседу до того скромно стоящий в сторонке Ефремов. – Мы здесь люди не такие уж молодые, в лучшем случае сможем только подготовить почву для грядущих преобразований общества. Осуществлять их придется вашему поколению. И лично вам, как инициатору. Готовьтесь начать заочную учебу в Высшей партийной школе, чтобы в уже в шестьдесят восьмом году стать кандидатом в члены ЦК.