Любая имитация активного участия в помимо нас, даже в нас самих идущем процессе отдавала спекулятивностью и попсой. При этом ведь нельзя же всерьез добиваться полного упразднения гиперреального. Или поставить процесс под контроль с помощью водружения на месте идеологического какого-либо иного специфического дискурса.

Непрерывная эрозия гиперреального не только не контролируется нами, но даже контролирует нас. И ее демиургом становится «уборщица тетка Полина». По крайней мере, это одна из ипостасей этого внешнего по отношению к нам всем полноправного субъекта. Это она приглядывает за порядком в пожизненно посещаемой нами школе. Утилизация символического и похороны его отходов в мусорном ведре – это ее рук дело. Это вечная игра непрекращающегося перетекания реального в гиперреальное и обратно. Их одновременное присутствие в любой точке пространства/времени. Вот что является предметом описания для метареалиста.

Примечательно, что первые соотносимые с метареализмом стихи Сергея Строканя были написаны раньше моих. И это при том, что он младше на целых пять лет. Если «Урок географии» датируется 1978-ым, то мои самые ранние стихи, которые я включаю в свои сборники, писались в 1980-ом. Просто я на несколько лет раньше оказался среди метареалистов. И в силу этого мои стихи стали известны прежде его стихов. Этим объясняется сложившаяся ситуация моей не только возрастной, но и мнимой художнической приоритетности.

Но в действительности это ему впору писать предисловие к моей книге, а не мне к его. В 1978-ом я еще не написал ни одного из получивших признание у моих товарищей стихотворения. Это значит, что с самого начала Сергей Строкань был не только моложе, но и одаренней меня. В более раннем возрасте, чем я, и раньше меня он писал стихи, в профессиональном плане состоятельнее моих.

В эту книгу включены стихотворения 76-го, 78-го, 79-го годов, которые запоминаются искусной метафорической инструментальностью и материализованностью деталей, свидетельствующих о зрелости довольно молодого еще автора. Среди них практически безупречный «Двор»:

А посреди «рыбы двора» сидел «дядя Вася» – демиург местного масштаба «с неоновым синим лицом» – и забивал козла на дощатом «доминошном столе». Но это только казалось, что это обыкновенное домино. Сочетание его костяшек, как сакральные руны, предопределяло судьбу местных обитателей. Здесь все затянуто в один тугой узел. Развернутая метафора «рыбы двора», задыхающейся на прибрежном песке у становящегося погребальной рекой Днепра, по которому «шли суда» и «в гробах уплывали соседи». И хриплый выкрик «рыба» дяди Васи. И костяшки домино, из которых складывается в конце стихотворения «рыбий скелет».

Все это свидетельствует о ранней предрасположенности к профессионализму. Но имеет и обратную сторону медали. Поскольку не только способствует написанию помеченных незаурядной одаренностью стихотворений, но с легкостью вписывает самого автора в институциональную составляющую гиперреальности. Профессионализм и гиперреальность лежат в одной плоскости. Корреляция профессионализма и символического обмена очевидна. И эта корреляция проделывает с Сергеем Строканем одну из своих классических разводок.

Будучи родом из провинциального украинского города, он поступает в ИСАА – один из престижнейших отечественных столичных вузов, с успехом заканчивает его и получает назначение на работу в Шри-Ланку. Поездка на работу за границу для граждан нашей страны была одной из самых заманчивых привилегий. Тем более, Индия – это еще одна, помимо поэтики, неформальная увлеченность Сергея Строканя. Таким образом, благосклонное, но стремительно ветшающее и шамкающее отечественное гиперреальное на несколько лет вырывает его из актуального литпроцесса.

Этот отрыв сперва не особо сильно сказывается на нем. Он наносит ущерб обороту его имени в литсреде, но не качеству его поэтического письма. Одно из самых любимых мной стихотворений Сергея Строканя инспирировано отдаленностью от «прародины»:

И было отчего сойти с ума. Из своей зарубежной командировки Сергей Строкань и впрямь возвращается к берегам вырвавшегося из подземного царства Стикса, разделившего ту страну, из которой он уезжал, с той, в которую ей предстояло долго и мучительно превращаться. Все, предсказанное в «Уроке географии», сбылось. Заговоренность реальности символическим навсегда осталась на том берегу, вместе со свергнутыми с постаментов неуклюжими истуканами, когда-то пугавшими нас своей хтонической авторитетностью, но, в конце концов, прирученными нашим проведенным среди них детством. А вместо них наружу выплескиваются хаос и разорение первобытия.

Но и тут профессионализм Сергея Строканя не оставил его на произвол судьбы. Он обеспечил ему востребованность и той стремительно мутирующей институциональностью, которая соответствует хаотизации гиперреальности в эпоху бурных перемен. Сначала его берут в либеральные «Итоги». А после их рейдерского захвата он уходит в «Коммерсант». Систематическое консервативное образование номенклатурного вуза пользуется спросом даже у самых отъявленных либералов.

Это трудное время, когда надо выживать. Кормить семью, ставить на ноги детей. А для этого ежедневно писать статьи-однодневки для прожорливой прессы. То есть сжигать себя в самим собой исчерпывающемся символическом обмене.

Профпригодность не только способствует выживанию. Она еще становится почти непреодолимым препятствием на пути к самореализации, если ты не связываешь самореализацию с растиражированностью и трескучей известностью, а испытываешь тягу к затратным занятиям поэтикой, на которую попросту не остается времени. И все это сопровождается чувством, как песок сквозь пальцы, напрасно уходящего времени. Вот где в полной мере дает о себе знать разводка профессионализма.

Возможно, это одна из причин, почему Сергей Строкань чувствует себя не совсем своим даже внутри того спектра институциональности, который обеспечивает ему средства к существованию. И даже видит себя его жертвой: