– Вы так, да? – Зам бросил быстрый взгляд на Цыганкова, потом уставился в пол. – Я же по-нормальному хотел, для личной беседы вас вызвал, по-человечески, а вы вот так вот хотите…

– Как так-то, гражданин начальник? По закону? – И если бы Зам на него смотрел, то заметил, как на лице Игоря появляется кривая ухмылка.

– Не вам, Цыганков, про закон рассуждать, вы на исправительных работах на оборонном предприятии служите.

– И че? Я условий не нарушал, все взыскания получил…

– Давайте без демагогии, товарищ Цыганков, я вас по-хорошему увольняю, а могу по-плохому. Хотите прогулы, докладные от руководства цеха, характеристики отрицательные? Мы это вам все устроим.

– Это вы можете.

– Не сомневайтесь, – обрел твердую основу Зам. – Так что идите в отдел кадров, получите бумаги, сегодняшним днем вас бухгалтерия рассчитает за июнь. Знаете, что я от себя лично хочу вам сказать, молодой человек…

– Не интересует, – перебил Игорь и вышел из кабинета.

После кадров и бухгалтерии Цыганков вернулся в цех. Он подошел к своему станку, легонько пнул его по затертости у правого угла, снял с рычага фурагу, оставленную перед обедом, и пошел к выходу под взглядом всего цеха.

– Цыганков, ты куда направился? – рассерженно спросил Альбертыч. – А работа?!

– В жопу себе засунь свою работу, – громко отчеканил Игорь и покинул помещение.

За воротами завода его ждал тихий июньский день. Он прошел по безлюдному Заводскому шоссе, сел в пустой трамвай и вышел на площади Кирова. Через несколько часов закончится смена и здесь будет полно народу, но пока Игорь один из немногих прохожих. Он снял пиджак и переложил большую, чем обычно, пачку денег в карман брюк. На улице было жарко, а в пивной никого, и завтра не надо вставать. Первый глоток с теплой мыльной пеной напомнил весь сегодняшний скомканный и дурной день, второй водянистый, но холодный снимал напряжение. Быстро допив кружку, Игорь замер над следующей. Осознание новой, пьянящей и необычной свободы туманило голову. Цыганков еще не знал, что с ней делать, она радовала и пугала. Знакомого ритма из одинаковых дней больше не существовало, оказалось, что никакого другого будущего тоже не было.

Жара плавила Победу, сквер ДК 9-го ГПЗ простреливался солнцем насквозь. Лето чувствовалось через тонкие подошвы, рубашкой, прилипшей к спине, и каплями пота из-под фураг. Молодые, недавно посаженные елочки и березки торчали между дорожек, подрагивая тонкими ветками в отсутствие заметного ветра. Рядом кто-то посадил одинокий конский каштан. Тени деревца не давали, и было неясно, как сами они смогут вырасти и не зачахнуть под таким зноем, на такой сухой, твердой, как асфальт, земле. Женщина в халате из шланга поливала газон, вода падала с балкона, разлетаясь на множество капель, и, кажется, испарялась, не долетая до цели.

Фураги с трудом дошли до полутьмы под аркой и, не сговариваясь, остановились у границы света.

– Здесь, что ли? – спросил Цыганков, глаза его за неделю после увольнения запали, выглядел он хреново.

– Здесь, – кивнул Ринат и уронил пачку «Родопи».

– Не нервничай, ты не идешь. Жди на лавке, на всякий случай, – одним видом отметая возражения, сказал Игорь.

– Ведите себя спокойно, не борзейте, – дал последние наставления Наташка.

Леха с Игорем вошли в подъезд и начали нелегкий подъем по высоким ступеням узкой лестницы. Идти двоим было неудобно, и Королев шел позади. Солнечный свет пробивался через пыльные, вытянутые окна, похожие на бойницы. На третьем этаже они остановились и, сняв фураги, стерли выступивший на лбу пот. Остановившись у нужной двери, они, также не сговариваясь, выдохнули. Леха нажал на звонок, но тот промолчал. Они несколько секунд простояли в нерешительности, потом Игорь постучал. Ответа по-прежнему не было. Снизу по подъезду послышались тяжелые шаги.

– Вы че, дверью ошиблись, пацаны? – глухо спросил их блондин с короткой стрижкой. Его широкие плечи занимали всю площадку.

– Мы к Берензону.

– А вас звали? – безучастно спросил мужик.

– Нет, но у нас дело важное. – Серые глаза из-под нависающего лба смотрели бесстрастно. Лехе от этого взгляда стало не по себе, и он быстро добавил: – Хотим ценную вещь продать.

– Вы не по адресу пришли, – блондин впервые отвел от них глаза и посмотрел вниз на свою авоську, где лежало мороженое в вафельных стаканчиках, завернутое в бумагу, угрожая растаять в духоте. Потом он оттеснил фураг и вставил ключ в замок.

– Очень ценную вещь, – хрипло выдавил Игорь, и дверь перед ним захлопнулась.

Леха нервно рассмеялся, а Цыганков осел на ступеньки. В полной тишине прошла минута, Королев потянулся в карман за папиросами, когда дверь открылась.

– Он вас примет.

В коридоре блондин неожиданно присел и быстрыми движениями ладоней обыскал их от носков до подмышек. Квартира была большая. Лампочка без плафона, старое трюмо с потускневшим от времени зеркалом, фураги повисли на доске с гвоздями, заменявшей вешалку.

– Разувайтесь, и направо.

Без тапочек ноги чувствовали, что пол давно не обновлялся, и краска пошла трещинами. Они вошли в просторный зал с балконом, внутри было темно. Окна выходили на солнечную сторону и были закрыты пищевой фольгой. В углу стоял выключенный черно-белый телевизор на ножках. Пахло старостью и сердечными каплями.

Блондин прошел мимо друзей и поставил на низкий столик блюдечко с воткнутой в вафельный стаканчик чайной ложкой. За ним из кресла потянулся маленький старичок в белой майке на лямках, тренировочных штанах и теплых тапочках. Он повернул голову и бросил на посетителей быстрый взгляд черных глаз, увеличенных огромными очками. На черепе у него остался только белый пушок.

– Игорь и Алексей, – доставая мороженое ложкой из стаканчика, бесцветным голосом констатировал Берензон, потом пристально посмотрел на удивленных фураг и усмехнулся. – Что украли? С чем пришли?

– Платина, – тихо сказал Игорь.

– Ого, – делано удивился старичок и обратился к блондину, стоявшему за спиной друзей: – Ты слышал, Ваня, чем молодежь теперь торгует. Сколько платины?

– Два с половиной килограмма, пять слитков по полкило.

Леха почти сказал, что слитков шесть, но старичок положил ложечку на тарелку, поставил на стол и откинулся в кресле.

– Еще принести, Давид Исаакович? – спросил Иван, но Берензон только махнул рукой.

– Сколько просите?

– Десять тысяч, – сказал Игорь.

– Ваня, когда ты в первый раз мороженое попробовал?

– Я не помню, Давид Исаакович, – пробасил блондин.

– А я помню, в сорок девятом году, тебе семь тогда было, ох и рад ты был. А вы когда попробовали? Тоже не помните. Тысячу даю за ваши слитки. От них след до вас от самого завода тянется.

– Семь, – прохрипел Игорь и откашлялся.

– Три, молодой человек, и только потому, что я стал стар, и мне много уже не надо, а если не согласны, то вот вам предсказание, скоро у вас, кроме меня, найдется покупатель, и с радостью согласится на десять тысяч и на двадцать. Вы обрадуетесь ему, и вас тут же заметут менты.

– Почему?

– Потому что покупатель будет ссученный.

– Пять с половиной, – после паузы сказал Игорь. – За меньше мы не можем.

– Ой, размяк я, Ваня, растаял, как мороженое, – все это Берензон произносил ровным бесцветным голосом, глядя на блюдечко, где действительно образовалась молочная лужица. – Пришли изгаляться над стариком. Пять. Пять ровно. По тысяче за слиток. Уговорили.

– Когда принести?

– Когда вы ее украли?

– В марте.

– В самом конце, – уточнил Леха.

– Вас подозревали? – Королев и Цыганков одновременно кивнули. – Надо еще немного подождать. Скорее всего, вас, дураков, пасут. Надежней вам совсем из города на время уехать, но это как сами решите.

Берензон впал в задумчивость, снял очки и захлопал близорукими глазами.

– Ваня, чего ты боишься?

– Спиться, Давид Исаакович, – равнодушно ответил блондин.