– Ты не забыла, что я в полдень уезжаю?

Надежда сморщила лоб.

– Уезжаешь? А, ну да, конечно, помню, но все потом, не сейчас.

Она, держась за стены, с трудом добралась до своей комнаты и, не раздеваясь, упала на диван.

Вот, значит, и весь пикник.

Иволгина обуздала ярость. Он поднял руку, но вовремя опомнился. Нельзя бить женщину, даже такую дрянь!

Станислав прошел на кухню, достал новую пачку сигарет, открыл ее, опять закурил. Так он промучился еще три часа.

Потом Иволгин принял душ, оделся, забрал сумку. В девять утра он вышел из квартиры и направился в часть.

На журнальном столике осталась записка:

«Ну и стерва же ты! Надеюсь, когда я вернусь, твоего духа здесь не будет. Прощай».

Капитан с трудом, но все-таки взял себя в руки. Все же он был старшим группы, отправляющейся в Сирию, и отвечал не только за себя.

Постепенно к Станиславу начали подтягиваться остальные члены группы. Первым явился задумчивый Рябинин, следом – бесшабашный Буренко. Второй экипаж пришел всем составом в одиннадцать часов.

В половине двенадцатого группа подошла к штабу. К ней вышел майор Дронов. Военнослужащие поприветствовали друг друга и прошли в кабинет для собраний.

Туда же пришел командир полка.

Он внимательно осмотрел офицеров и сержантов и заявил:

– Слава богу! Все наши герои вроде в порядке. – Подполковник повернулся к начальнику штаба и спросил: – Борис Степанович, что у нас с автобусом?

– Майор Кузнецов в парке. Он с ним занимается. Скоро должен подойти.

– Ну и ладно. Проводишь наших парней.

– Конечно, товарищ подполковник.

– Извините, но мне надо в штаб дивизии. Удачи вам в Сирии, ребята. Мы ждем вас живыми и невредимыми.

– Спасибо, товарищ подполковник, – за всех ответил Иволгин. – Вернемся, конечно. Куда ж мы денемся!

Командир полка пожал всем руки и ушел.

Ровно в полдень к штабу подъехал полковой «ПАЗ». Танкисты загрузились в него. На место старшего сел начальник штаба.

Водитель повел автобус к контрольно-пропускному пункту. Ворота открылись. «ПАЗ» выехал на площадку, от которой шла дорога к шоссе. Поселок Анинск оставался справа от нее.

На этой площадке стояли жены Быкова и Ступина с детьми. Они пришли проводить мужей и отцов, которые на пару минут вышли к ним из автобуса.

Иволгин посмотрел на них, тяжело вздохнул и отвернулся. Ему вспомнилась собственная жена.

До аэродрома они ехали час.

В 13:05 «ПАЗ» остановился у огромного «Ил-76». Рампа была открыта. Через нее на борт въезжали бронемашины, заходили люди в форме и в штатском, среди них несколько женщин.

Начальник штаба полка прошел к командиру экипажа, который со стороны наблюдал за погрузкой.

– Приветствую вас, майор! – сказал он.

– Взаимно.

– Начальник штаба танкового полка майор Дронов.

– Майор Иванов, командир этой вот ласточки. – Пилот указал на самолет.

– Я своих ребят привез.

– Понял уже. – Летчик открыл планшет, что-то посмотрел в нем, кивнул и заявил: – Пусть загружаются, как говорится, в порядке живой очереди.

– Когда вы будете в Хмеймиме?

– А вот такие вопросы задавать не принято, майор. Надо еще долететь. По плану прибытие у нас в восемнадцать тридцать по московскому времени. По местному на час позже. Летим через Иран, поэтому время в пути увеличивается. Через Турцию быстрее бы вышло, но такой маршрут был определен командованием.

– Долго.

– Ничего. Если все удачно сложится, то прибудем на место засветло, как раз к ужину. Но, повторяю, до места еще долететь надо.

– Понятно.

Начальник штаба посмотрел на своих танкистов, вышедших из автобуса, перевел взгляд на самолет. Очереди там уже не было.

Он подошел к подчиненным и сказал:

– Давай, парни, на борт! Удачи вам! Возвращайтесь.

Люди капитана Иволгина поднялись на борт, устроились на скамейке справа, напротив бронеавтомобиля «Тигр», надежно закрепленного в грузопассажирском салоне.

– Сколько лететь будем? – спросил Буренко.

Быков усмехнулся и ответил:

– Как взлетим, Миша, выйдет стюардесса в короткой до неприличия фирменной юбке и белоснежной рубашке, с огромным бюстом. Вот она-то и расскажет нам о полете. Потом ты, настоящий ВИП-пассажир, сможешь попросить ее принести шампанского и обязательно плед, чтобы ноги прикрыть.

– Ага! Дождешься.

– Хрен его знает, сколько лететь, – сказал Ивасюк. – Я по компу смотрел расстояние от Москвы до Хмеймима. По прямой выходит где-то две тысячи двести шестьдесят километров, может, немного больше. Крейсерская скорость нашего самолета – около восьмисот километров в час.

– Меньше трех часов получается.

– Было бы меньше, но прямой маршрут лежит через Украину. Сам понимаешь, что над ней мы точно не полетим. Значит, будет крюк. Так что можем и четыре часа добираться. Впрочем, какая разница? Главное, прибыть на место.

– Вот и я о том же, – сказал Буренко. – Что-то в последнее время опасаюсь я этих самолетов. Раньше садился в «Ту-154» спокойно, сейчас предпочитаю поезд. На нем-то уж точно доедешь до дома.

– Это называется аэрофобией. От нее лечение проходить надо.

Тут подал голос Иволгин:

– Ерунда все это. Самолет может грохнуться на землю, поезд – сойти с рельсов. Если человеку суждено умереть от старости или пули, то он не утонет и не разобьется ни на самолете, ни на машине, ни на поезде. А если кому свыше предписано склеить ласты в результате аварии, то он и на велосипеде может угодить в могилу.

– Спасибо, Стас. Ты меня успокоил, – заявил Буренко и вздохнул. – Кабы еще бы знать, кому что суждено.

– Не за что меня благодарить. Ты не разобьешься на самолете. Да и все мы, скорее всего, тоже. У нас, танкистов, хватает иных возможностей загнуться. Но все, хорош базарить. Не слышно ни черта.

К этому моменту разговаривать действительно стало труднее из-за шума двигателей, которые начали разгонять пилоты. Самолет вздрогнул, покатился по рулевой дорожке.

Буренко и Ступин смотрели в иллюминаторы.

«Ил-76» прошел какое-то расстояние, дважды повернул и остановился. Последовала короткая пауза, после которой взревели двигатели, вызывая легкую вибрацию всего корпуса. Разбег оказался коротким. Через минуту транспортник оторвался от бетонки, задрал нос, начал набор высоты и скорости.

Иволгин посмотрел на часы.

– Четырнадцать ноль пять, – сказал он. – Идем по графику, учитывая время рулежки и разбега.

Пару часов полет продолжался спокойно. Мерно гудели двигатели, за иллюминаторами виднелись сплошные белые облака, светило яркое солнце. Затем что-то изменилось, самолет стал снижаться, отворачивать влево. За бортом заметно потемнело.

– Мы вроде бы должны без промежуточной посадки лететь, а почему-то снижаемся. Может, неисправность какая возникла? Вроде как двигатели по-другому воют, с каким-то надрывом, – проговорил Буренко.

Ступин, задремавший и разбуженный товарищем, сказал:

– Да успокойся ты. Летуны знают, что делать.

– Конечно, знают. А если сломалось что-то?

– Тогда самолет скоро врежется в землю, и нас торжественно похоронят на Аллее Славы в Анинске. Даже взвод назначат для прощального салюта. Оркестр гимн сыграет.

– Да пошел ты!.. Шуточки у тебя дурацкие.

– Что вы там загалдели? – спросил Иволгин.

Буренко пересел к нему и сказал:

– Видите, товарищ капитан, как темно за иллюминатором. Турбины воют как-то странно. Мы почему-то снижаемся.

– Не только снижаемся, но и уходим в сторону. И что?

– Как бы не того!..

– Что не того?

– Не грохнуться.

– Не волнуйся. Ты в любом случае выживешь.

– Это почему?

– Догадайся сам.

– Да ну вас всех! – заявил Буренко, сел на свое место, обреченно вздохнул и уставился на корпус бронемашины «Тигр».

Из кабины пилотов вышел член экипажа, прошагал по грузовому отсеку, посмотрел показания приборов у бортовой двери, что-то переключил. Все его движения были спокойными и уверенными.