Голос её на миг прервался, светлые грозовые глаза дрогнули ресницами, увлажнились.

— Стёпа, прошу тебя, будь осторожнее. Берегись. Иначе расти ребёнку без отца, — проронила она сдавленно. — Не держу я на тебя зла, не желаю тебе ничего худого, но помочь ничем не смогу. Беду не смогу отвести, могу только предостеречь.

— Ка… какому ребёнку? — аж заикнулся Степан, бледнея.

— Твоему, — тихо сказала Катерина Матвеевна и, повернувшись, пошла прочь.

Топор, просвистев в воздухе, попал в старую черёмуху за оградой — совсем близко от Катерины Матвеевны. Чуть правее — и вонзился бы он ей меж лопаток, но знала она, что не в неё целился Степан. Уж он-то бы не промахнулся. Она медленно обернулась с мраморно-неподвижным, мертвенным лицом, не краше было и осатанелое, полубезумное лицо Степана, опустевшая рука которого, сжавшись в кулак, тряслась. Трясся и его небритый подбородок. Все знали, что никогда не ошибалась Катерина Матвеевна и пустых слов не бросала.

— Сама сдохни, ведьма, — рыкнул Степан.

Не слетело с бледных губ Катерины Матвеевны ответного проклятия, только подняла она руку, перекрестила Степана и глухим полушёпотом проговорила:

— Господь тебя оборони, Стёпа.

Она повернулась, чтобы окончательно уйти, но ещё на миг задержалась.

— Читай «Живый в помощи» — авось, убережёт, — добавила она. — Псалом девяностый это. Мать свою спроси, она знает. А что замышлял ты мне худого — то прощаю. И ты не поминай лихом, Стёпа. Прости, если чем обидела.

С этими словами Катерина Матвеевна пошла в сторону своего дома, а на небе, ещё пару минут назад совершенно ясном, начали собираться угрюмые тучи, повеяло холодным ветром. Она была уже на полпути к дому, когда засверкало, загромыхало, зашлёпали тяжёлые капли по листьям. В собственном саду Катерина Матвеевна стиснула кулаки и зубы, дёрнулась и издала звериный рык — под стать громовым раскатам. Под руку ей попалась забытая на земле лопата, и она метнула её, будто копьё, в кучу перегноя под яблоней. Лопата ушла глубоко, увязнув в перегное на весь стальной штык и ещё на добрую треть древка. Оскаленные зубы Катерины Матвеевны белели, верхняя губа подрагивала, мокрые прядки волос прилипли ко лбу, а ливень хлестал, пропитывая на ней платье до нитки.

Осенью Степан, возвращаясь с работы дождливым и ненастным вечером, попал в аварию. Он полтора месяца провалялся с черепно-мозговой травмой в больнице и выздоровел, а спустя ещё семь с половиной месяцев у них с женой родился первенец — крепыш, четыре килограмма восемьсот граммов. «Оборонил» ли господь, или же сама Катерина Матвеевна своим громовым рыком под дождём что-то изменила, переломила в судьбе — одному только Создателю и известно. Мальчика назвали Андреем, в честь деда по отцу.

Допив вторую чашку чая с мелиссой и снова перечитав письмо от «красноармейца Суховой», Катерина Матвеевна опять прозвенела на весь дом серебристыми колокольцами смеха. Редкий это был звук и чарующий, мало кто его слышал. А кому доводилось, у того сердце замирало от светлого, колдовского восторга.

А за воротами послышалось урчание двигателя подъезжающей машины. «Бип-бип!» — весело просигналили на улице. Катерина Матвеевна встрепенулась, схватила пульт от ворот, выскочила на крыльцо и нажала на кнопку.

Из серебристо-серого внедорожника выскочила Маша и со всех ног радостно бросилась к Катерине Матвеевне:

— Тётя Катя!

Поглаживая прильнувшую к ней девочку по волосам, Катерина Матвеевна смотрела, как из машины неторопливо выходит её «красноармеец» — невысокий, но крепкий, в камуфляжных брюках и армейских ботинках, футболке и кожаной жилетке. Голова была повязана чёрной банданой. Из багажника появился чемодан на колёсиках, и Женя, выдвинув у него ручку, покатила его по дорожке к крыльцу, на котором её ждали дочка и хозяйка дома. Сияя тёплым взглядом, Сухова сверкнула улыбкой:

— Ну, вот я и дома, разлюбезная моя Катерина Матвеевна.