Маклай любил одиночество и наслаждался здесь восхитительной тишиной. Он подолгу бродил по лесу, делал ежедневно, в разное время суток, метеорологические наблюдения. Вокруг было все ново и все полно интереса. Он увидел впервые громадного черного какаду с размахом крыльев в метр. Эта птица живет только на Новой Гвинее. Однажды утром он обнаружил всюду — на террасе, на столе, на перилах — грибы странной формы. Ученый ловил морских животных и рассматривал их под микроскопом. Но когда появлялись папуасы, Маклай бросал свою работу ботаника и зоолога и спешил гостям навстречу.
В один прекрасный день Маклай решил, что настала пора нанести визит в знакомую деревню Горенду. Как теперь его встретят папуасы? Некоторое время он размышлял, не взять ли с собой револьвер, но быстро отбросил эту мысль. Он приехал сюда для того, чтобы поближе познакомиться с папуасами, чтобы они не дичились его, верили ему, считали другом, а револьвер мало способствовал дружбе. Идти безоружному, разумеется, рискованно, однако если человек взялся за дело, то он должен делать его без колебаний и сомнений. Иначе какой смысл был приезжать сюда? И, вооружившись лишь записной книжкой и карандашом, Маклай отправился в путь.
Случилось так, что извилистые тропинки привели Маклая не в Горенду, а в другую, незнакомую деревню. Появление его вызвало страшный переполох. Женщины визжали, кричали, метались, стараясь спрятаться от незваного гостя. Мужчины были настроены враждебно. Кто-то угрожающе поднял копье. Мимо Маклая в опасной близости пролетели две стрелы. Встревоженные лица папуасов, казалось, говорили: «Зачем пришел этот человек? Зачем он нарушает нашу жизнь?» И Маклаю стало как-то неловко: в самом деле, зачем он пришел стеснять их?
Слух о появлении белого распространился с быстротой молнии. Из других деревень стали подходить вооруженные люди. Они окружили Маклая. Один из них даже замахнулся на него копьем. Маклай стоял в кругу враждебных людей и думал — как поступить далее? Лучше всего, конечно, уйти, но… внезапно он почувствовал страшную усталость, ему захотелось спать. Маклай сделал движение, чтобы выйти из круга. Папуасы молча расступились перед ним. Настороженно, с удивлением смотрели, как этот странный белый берет циновку, тащит ее в тень, развязывает шнурки на ботинках и укладывается с явным намерением спать.
А ученый в это время думал: «Сопротивляться им я не могу, а если они решат убить меня, то не все ли равно, как умереть — сидя или стоя, спящим или бодрствующим?» И с этими мыслями — что самое удивительное! — Маклай уснул.
Когда он открыл глаза, он увидел, что вокруг него сидят папуасы и о чем-то тихо переговариваются. Солнце подсказало ему, что проспал он часа два. Никто из папуасов не шевельнулся, когда Маклай встал, завязал ботинки, кивком головы попрощался со всеми и ушел домой…
В следующий раз Маклай попал в уже знакомую ему Горенду. Но и здесь его появление произвело страшный переполох. Опять вопили женщины, прячась в лесу, за ними бежали собаки и злобно визжащие свиньи с поросятами… Маклай неприятно удивился, но не повернул обратно, а сел на высокий помост и стал делать зарисовки в свой альбом. Папуасы, взволнованные его приходом, зорко следили за каждым его движением. Маклай видел, что им не по себе, и потому скоро ушел. Да, нелегко будет преодолеть их недоверие, думал он, шагая по лесу. Впредь он решил, что все же приходить к ним будет, но, чтобы не создавать суеты и волнений, извещать их заранее о своем появлении свистком; у женщин будет время спрятаться, а папуасы, как видно, заботятся о них с нежностью и вниманием. Маклай был для них загадкой: кто знает, не причинит ли он им зло, и потому следует женщин держать от него подальше. В случае чего, они на себя примут первый удар… Это рыцарственное отношение к женам, сестрам, дочерям и удивляло и нравилось Маклаю.
С первых дней пребывания среди папуасов Маклай учился их языку — как иначе общаться с ними? Но учиться без переводчика оказалось делом нелегким. Узнать название какого-либо предмета просто: вы берете в руку нужную вам вещь или указываете на нее, и вам говорят, как она называется. Но что делать с такими словами, как «хорошо», «плохо», «добро», «зло»? То есть то, что называют понятиями отвлеченными?
Маклай долго бился, чтобы узнать, как будет по-папуасски «хорошо». И только дней через десять, после немалых усилий и окольными путями, он наконец узнал, как звучит по-папуасски это заколдованное слово.
…Между тем давно уже началось дождливое время года. А вместе с дождями пришла и лихорадка. Она свалила сначала самого Маклая, он не отличался крепким здоровьем. Потом слег Ульсон и, наконец, Бой. Маклай тяжело болел. Руки у него после приступа еще долго тряслись, голова кружилась, но ни на минуту он не забывал о своих обязанностях. Метеорологические наблюдения требовали много движений, а Маклаю, ослабевшему от приступов, это было тяжело.
Непонятно, каким образом он умудрялся не пропускать для измерений ни одного дня, ни часа, хотя в голове все мешалось.
А в дневнике, подробном и великолепно написанном, появлялись очень спокойные строчки: «Нового ничего нет. Все по-старому. Утром я зоолог-естествоиспытатель, затем, если люди больны, повар, аптекарь, врач, маляр, портной и даже прачка… Терпеливо учусь папуасскому языку, но все еще понимаю мало…
…Папуасы соседних деревень начинают меньше чуждаться меня… Дело идет на лад: моя политика терпения и ненавязчивости оказалась верной. Не я к ним хожу, а они ко мне, не я их о чем-либо прошу, а они меня и даже начинают ухаживать за мной. Они делаются все более и более ручными…»
Как-то раз Маклай наблюдал охоту папуасов за рыбой. Они не ловили ее крючками, а стреляли из лука и делали это с необычайной ловкостью. Особенно нравился Маклаю молодой Бонем. Грациозно балансируя в лодке, он зорко следил за рыбой, держа наготове лук с натянутой тетивой. «Его фигура, — писал Маклай, — была очень красива».
«Удобный у меня характер, — эпически записывает он, и с этим невозможно не согласиться. — Живу и смотрю на все окружающее, точно до меня не касается. Иногда, правда, приходится выходить из этого созерцательного состояния, как, например, в настоящую минуту, когда крыша протекает и на голову падают крупные капли холодного дождя». И тут же Маклай прибавляет кое-какие наблюдения; например, говорит о том, что теперь ему понятно, почему папуасы строят такие высокие, сильно покатые крыши: вода с них скатывается и не попадает внутрь.
Жить неудобно. Готовить приходится на костре и всегда думать о том, как бы он не погас; высекать огонь — дело нелегкое, а спичек у Маклая было мало. И вода не под рукой, и койка ужасная, голова почему-то всегда оказывалась ниже ног, но у Маклая не находилось времени что-нибудь подложить под голову. И люди больны, да и сам еле на ногах держится только усилием воли.
Ко всем неудобствам прибавилась еще и серьезная болезнь Боя. Папуасов она почему-то беспокоила. Как-то раз Туй взволнованно заявил, что Бой скоро умрет, что и Биль (так называли они Ульсона) тоже болен, и Маклай останется один, и придут люди из разных деревень и непременно его убьют. И Туй нараспев печально повторял: «О Маклай! О Маклай!»
А Бой действительно умирал, и Маклай спасти его не мог. И вот печальный день этот настал, а нужно было во что бы то ни стало скрыть от папуасов смерть бедняги Боя. Маклай решил похоронить его в море, ночью, чтобы никто не видел.
Было бы долго рассказывать, как Маклай и Ульсон шли темной тропинкой, спотыкаясь и падая, как дотащились они наконец до шлюпки, а в этот час, как на грех, был отлив и она стояла на мели. Едва удалось с трудом столкнуть ее в воду, едва взялись за весла, как она снова почему-то стала, а в это время из-за соседнего мыска вышли в море на рыбную ловлю папуасские пироги, освещенные факелами. Что, если папуасам придет в голову навестить Маклая? Тогда они увидят шлюпку и нечто длинное на дне ее и… Страшно подумать, что произойдет дальше! А шлюпка стоит, точно ее кто-то держит. Маклай, несмотря на то что ночью к берегу подплывали акулы, хотел уже сойти в воду, когда заметил, что конец веревки зацепился за что-то. Поспешно ударом ножа Маклай обрезал ее. А пироги все ближе, ж огоньки все ярче… Но, к счастью, папуасы, видно, решили идти на охоту, не заходя за Маклаем, и шлюпка постепенно все дальше уходила в море, где ее скрывала темнота.
