Рональд рассмеялся и отправился по делам. Спать в ближайшее время он не собирался. По пути он подумал, что нужно успокоить девочку. Появление Эдора с его бурлящим огнем не могло пройти для нее бесследно.

А на следующий день вышел указ выплатить пенсию за три года инвалидам войны, получившим увечья вне боевых действий. И продолжать выплачивать пожизненно. В списке не было только одного из них – Горри Вербайя, который уже получил денег достаточно, чтобы прокормить семью и безбедно дожить жизнь.

У Аньис началась новая жизнь. Первые дни она просто осматривалась и осваивалась во дворце хозяина. Знакомилась со слугами, многие из них проявляли к ней участие, рассказывали о порядках, принятых в доме. А порядок был простой.

Дворец жил как большая отлаженная система, поддерживающая сама себя. Под руководством госпожи Тиарны. Все хозяйственные вопросы, которые не решал хозяин, брала на себя она. Изредка – ее муж. А главным правилом было не задавать вопросов, не удивляться, когда хозяин исчезает на несколько дней, а порой и недель, не беспокоить его лишний раз. Аньис подумалось, что хозяин и его дом существуют сами по себе, хоть все здесь предназначено для того, чтобы он мог прийти, когда захочет и отдохнуть от государственных (и кто знает каких еще) дел. Впрочем, иногда он занимался делами дома.

За четыре дня, что прошли с момента первой встречи она почти не видела его. По словам Тиарны он отсутствовал, лишь один раз пришел переночевать. Рабыню он к себе не звал, и Аньис все больше убеждалась, что совершенно ему не нужна в том качестве, в котором ее подарили. Один раз она столкнулась с ним коридоре, когда он выходил из кабинета, куда был заказан путь любому, кого он не вызвал сам. Аньис скромно опустила глаза, а он, глядя на нее сверху вниз, спросил, все ли у нее хорошо, нет ли каких-нибудь пожеланий, и получив смущенный ответ, что все в порядке, и она очень благодарна, кивнул. И скрылся за поворотом длинного коридора. У Аньис навернулись на глаза слезы. Она для него всего лишь новая деталь интерьера, которую он пристроил на нужное место, проследил, чтобы никто не обидел – и забыл. Пусть стоит на месте. Можно иногда проверять, не сломалась ли вещь, и все.

А ей так хотелось поговорить с ним! И просто побыть рядом, потому что возле него так спокойно, так… она не могла понять свое ощущение от его присутствия. Словно все тревоги уходили далеко-далеко, и оставалась лишь легкая радость да ощущение падения в бездну, наполненную странным наслаждением и сладостью.

Слуги занимались своими делами, иногда разговаривали с ней. Тиарна вызывала ее каждый день, часто обнимала, успокаивала, хоть Аньис и не жаловалась на жизнь, спрашивала, что ей нужно… А Аньис ничего не было нужно. Она еще не понимала, чего хочет. Ей нравилось, что можно читать книги в библиотеке, гулять в красивом внутреннем саду, любоваться на изысканные растения, дарящие прохладу в жаркие дни. Что можно самой выбрать, чем заниматься. Это была непривычная, приятная свобода. Но она же вызывала тягучее чувство собственной никчемности. Все вокруг были чем-то заняты, у нее одной не было никаких обязательств. Живя в семье, она привыкла, что всегда есть дела, и сейчас не знала, куда себя деть, хоть возможностей было немало. Но вскоре все изменилось.

На четвертый день началась учеба. Аньис сразу поняла, что кто-то постарался, чтобы ее наставниками были люди, которым неважно, что она девочка и рабыня. Учитель по наукам, невысокий наполовину лысый господин Шмальер в первый же день сказал ей:

– Мальчик, девочка – не вижу никой разницы. Главное, есть ли способности. А этого мы еще не знаем. Впрочем, если ты наделена усидчивостью и терпением, то сможешь освоить все науки, хоть время упущено, и ты уже большая… Аньис, у тебя есть усидчивость? – он лукаво посмотрел на ученицу.

– Не знаю, господин, – честно ответила Аньис. Она сидела за столом, прилежно сложив перед собой руки, так же, как делала это, когда ходила в школу грамотности. Там учителя били по рукам линейкой, если ученик отвлекался от занятия, начинал чесать за ухом или лез пальцем в нос. – Я не очень хорошо понимаю, как это, я всегда делала то, что нужно.

Шмальер понимающе улыбнулся:

– Хорошо. Думаю, ты точно наделена этим качеством…

Так началось ее обучение и пошло хорошо. Она была сообразительной, легко запоминала новое. В ней совершенно не было лени и желания бездельничать, свойственного детям из богатых семей. Правда, уже на второй день она поняла, что работать головой ничуть не легче, чем по дому. Даже намного сложнее. От этого устаешь, хоть и по-другому, чем если полдня стирала одежду малышей или прибиралась в мастерской. Но учитель хвалил ее и за усидчивость, и за способности.

– Ты хорошо делаешь логические выводы, – говорил он. – И достаточно быстро думаешь.

А перехвалить Аньис было невозможно. Она и верно была слишком старательной для этого. Лишь благодарно улыбалась и продолжала учиться еще лучше.

Правописание, математика и история не составили для нее проблемы. Особенно ей нравилось слушать об истории Альбене и других государств, запоминать, что, где и когда происходило, кто правил и как правил много веков назад и почему вошел в легенды… А вот с предметом под названием «естествознание» она сразу не подружилась. Вернее, ей очень понравилась та его часть, где учитель рассказывал, как устроены тела человека и животного, зачем растениям цветы, что такое плод аостри, какие звери водятся на суше и в воде. Иногда нужно было приложить усилия, чтобы понять и разобраться, но это было интересно. А вот та часть, где нужно было изучить принципы передвижения тел, законы того, как течет вода, как падает свет на предметы, была ей совершенно непонятна. Иногда Шмальер даже раздражался.

– Ну как ты не понимаешь! – говорил он, прохаживаясь из угла в угол по комнате. – Свет падает на предмет и отражается… – он рисовал на небольшой доске, установленной на штативе, стрелочки и коробочки. – Поэтому мы видим предмет… Если бы не отразился, а попал в предмет, то мы не увидели бы… Что тут непонятного?!

– Я не понимаю, как свет может падать, – отвечала Аньис. – Он ведь не яблоко…

Другого учителя – по искусствам – звали господин Анти. Высокий худой мужчина лет тридцати с каштановыми волосами и мелкими чертами лица поражал любовью к своему делу. Было неясно, кто из них получает больше удовольствия от уроков, она или он. Казалось, господин Анти счастлив и от того, что может передать свои умения другому, и от того, что сам может сыграть и спеть.

На первом уроке он определил, что у нее есть слух и неплохой голос, попросив исполнить любую песню. Аньис вспомнила шутливую детскую песенку, которую часто напевали девочки на улице.

– Научишься играть на кайне, – он бережно взял в руки небольшой деревянный инструмент с длинным грифом и четырьмя струнами. – И на паломоне, – указал ей на громоздкую тумбу с множеством разноцветных клавиш. Может быть, хочешь еще на чем-нибудь?

Аньис подумала.

– Господин, мне нравится, как звучит тапоко, – это была небольшая дудочка с восемью отверстиями, на таких часто играли артисты на базаре. – Когда я была маленькая, хотела научиться играть на нем.

– Это инструмент бедняков, он очень простой, – поморщился господин Анти. И вдруг улыбнулся: – Но мне тоже нравится, как он звучит! Я тебя научу! Так, сначала бери кайне… Нет, подожди! Давай я тебе сыграю, чтобы ты услышала ее голос…

Танцевать он ее учил с таким же энтузиазмом. Сначала Аньис сомневалась, что мужчина может научить и этому. Только в бедных кварталах мужчины и женщины иногда плясали парами. В кругах высокопоставленных лиц были приняты лишь отдельные мужские и женские танцы. Причем танцы наложниц служили для услаждения взгляда господина. Но к удивлению Аньис, господин Анти оказался настоящим мастером женских танцев. Угловатый, худой, он выглядел немного неуклюжим, как слишком быстро вытянувшийся подросток. Но стоило ему начать танцевать – и движения приобретали плавность, в них появлялась истинная грация. А женские движения, где должны были двигаться самые соблазнительные части тела, он показывал так, что было сложно не повторить.