Слезы замедлились, я вытерла щеки рукавом.

— Что было в письме? — спросила я, открыв глаза. — В предпоследнем, что я не получила?

— О, — он потер шею. — Там… я просил тебя приехать на озеро ради собственной безопасности.

— Не верю, что это было все.

— Нет, — он кашлянул. — Я написал его после того, как Мэй и Мона вернулись из Сиприяна. Я был… не в себе. Я думал, что убил тебя, Джемма. И я понимал, что не просто хотел, чтобы ты посмотрела на петроглифы, но хотел и встретить тебя, — он покачал головой. — Я перешел границы…

— Что за слова ты использовал? — спросила я.

Он чуть покраснел.

— Глупые и упрямые, полагаю… «Я привязался к тебе за короткое время нашей переписки, и я молюсь за твою безопасность ради наших обеих стран…», — он покачал головой. — Только не смейся.

Я убрала свободную ладонь от губ.

— Прости. Но это хорошие слова.

— Я ошибся, написал их слишком вольно, — он опустил взгляд на наши ладони. — И теперь я ощущаю себя ужасно, словно надеялся… словно рад, что он…

Я сжала его ладонь.

— Я знаю, что это не так, Кольм. Ты был к нему добрее всех, и я благодарна за это. И… я рада, что не получила то письмо. Жаль, что оно попало в руки Шаулы, но… это бы многое изменило для меня. Я рада, что не знала о твоих чувствах, иначе мне было бы сложно не отвечать тем же.

Уголки его рта приподнялись, словно он подавлял импульсивную улыбку. Он провел большими пальцами по моей ладони, разглядывал мои пальцы, мою смуглую кожу рядом с его бледной. Это была моя левая рука, и рукав ночной рубашки был свободным. Он провел пальцами до моего запястья, нежно задел начало винного пятна. Я закрыла глаза, сердце трепетало.

Он вдруг поднял голову.

— Я могу тебя поцеловать? — спросил он. Слова вылетели быстро, словно сорвались раньше, чем он успел подумать.

Моя пауза вызвала его румянец, щеки и уши порозовели, скрыв часть веснушек. Я слабо улыбнулась, от этого золото его волос выделялось сильнее.

— Нет, — понял он. — Прости.

Я опустила голову на подушку, переплела пальцы с его пальцами.

— Пока нет, — сказала я.

* * *

— Я уже могу их открывать? — спросила я.

— Нет, не открывай. Понюхай.

— Я пожалею об этом?

— Это вряд ли.

Я вдохнула носом, и меня затопил самый приятный запах жареных кофейных зерен. Колени чуть не подкосились в ответ. Я убрала руки от глаз и увидела Ро, улыбающегося, с мешком зерен перед ним.

— Я привез два мешка по восемь пудов, — сказал он. — На пару дней хватит, да?

— О, — вздохнула я, обняв мешок. — Спасибо.

— Не за что. У меня есть хитрый план, как дать его Моне, чтобы она точно включила его в список торговли.

Моя улыбка стала шире, но пропала, когда из комнаты за ним вышли двое, тихо говорящие между собой. Женщина с темной кожей и черными волосами, что удерживала от падения на лицо золотая лента. Высокий мужчина с кожей цвета земли, близкий к Ро в этом, с длинными волосами за спиной, черными и с седыми прядями. Они замолчали и посмотрели на меня.

Я вдохнула, поняв, что все еще прижимаю к себе мешок с кофе.

— Сенаторы, — поприветствовала я.

— Леди королева, — сухо ответила женщина. Она вытянула руки, я вспомнила, что сиприяне жмут сразу две руки, передала мешок Ро и прижала ладони к ее ладоням.

— Сенатор Юлали Анслет, Низины, Первая в Ассамблее, — сказал Ро. — И сенатор Арно Фонтенот, Алозия. Сенаторы Дюпон и Гаро остались, с двумя другими мы пока не смогли связаться.

Я пожала руки сенатору Фонтеноту.

— Правление Седьмого короля завершилось, — сказал он.

— Да, — я старалась не звучать испуганно.

— Пусть его благословит Свет, — сухо сказал он.

— Спасибо, — я посмотрела на них. — Состояние Сиприяна?

Сенатор Анслет пригладила бахрому на зеленом походном платье.

— Мы придем в себя, — сказала она и посмотрела на меня с искрой в глазах. — Но нам нужно возмещение.

— Конечно, — сказала я.

— Мы хотели бы начать переговоры как можно скорее.

— Да, — сказала я. — Думаю, королева Мона запланировала встречу на этот вечер, — я вдохнула и посмотрела на Ро, а потом за их плечи, словно она могла вот-вот войти. — Но пока не пришли остальные, я хочу кое-что спросить. Мне бы потребовались ваши подсказки в этом.

Сенаторы вскинули брови, а Ро с любопытством склонил голову.

— Я была бы благодарна, — сказала я, желудок сжимался, но руки были уверенными, — если бы вы помогли заменить монархию в Алькоро избирающимся правительством. Как в Сиприяне.

Они уставились на меня — сенатор Анслет отклонилась, словно хотела лучше меня рассмотреть.

— И вы не будете королевой, — сказала она. — Не будете держать всю власть.

— Да. Я знаю.

Тишина затянулась.

Я сжала ладони.

— Я понимаю, что вы не хотите участвовать в этом, и я постараюсь сделать это сама, но я думала, что вы сможете…

Ро улыбнулся. Он бросил мешок с кофе на стол со стуком, шагнул ко мне, обхватил мое лицо руками и чмокнул в лоб.

* * *

Я смотрела на каменную стену, холодный воздух жалил щеки. Пещера с письменами напоминала пещеру в каньоне, чуть изогнутый каменный потолок спускался к полу. У края даже росли кусты, растрепанные от ветра, как у плиты Хвоста. Вот только тут был замерзший водопад с одной стороны, а петроглифы на стене не были неясными фрагментами, как у дома моей мамы. Они были четкими.

Мы — создания Света, и мы знаем, это несовершенно.

При правлении седьмого короля каньонов один выступит и принесет

процветание и богатство на тысячу лет.

Богатство придет из богатства. Мир придет из мира.

Я — призма, рассеивающая свет.

Сирма

Я снова и снова читала это. Символы были высокими и узкими, как в Каллаисе, потертыми от времени, хоть и хорошо сохранились на твердом камне Частокола под навесом. Наверное, Призме было больно вырезать их. Наверное, это делалось долго. Я посмотрела на ее подпись рядом с фигурой с тремя звездами над головой. Ее вел Свет, просил оставить эти слова в Восточном мире? У нее была своя причина? Она просто была безумной, как думала, наверное, Мона? Она знала, что сделают ее слова? Она хоть раз подумала, что превращает жизни людей в метки на камне, или вырезала, не думая о цене исполнения?

Я прижала ладонь к холодному камню, это не было позволено делать в Каллаисе, чтобы символы не стерлись еще сильнее. Я месяцами искала путь сюда, чтобы сделать это — прочитать символы, что столько изменили. В Алькоро, Сиприяне и пещерах к Люмену только это было моей целью. Теперь я была здесь, и все уже изменилось. Весь мир изменился так, что грозил перевернуться, и я ощущала себя кораблем, чей якорь оторвался.

Может, все было из-за уха. Стало лучше, но справа звуки были приглушены. Я постоянно поворачивалась в разговоре к говорящему. Один раз я плакала из-за этого, но за недели заметила, что от этого я слушаю внимательнее. Это заставляло меня смотреть в глаза. Это было хорошо.

Но утомительно.

Кольм стоял в стороне у замерзшего водопада, смотрел на озеро. Я повернулась к нему. Разговор пару недель назад был простым. Я много плакала. Мы говорили об университете, о сроках и бюджете. Но чаще мы молчали, сидели, и нас разделяли несколько футов. Я была с кофе, он с чаем, и мы ценили, что не нужно говорить, смотреть или слушать.

Он услышал меня и кивнул на петроглифы.

— И?

— Как и сказал Селено, — сказала я. — Если они и не написаны одной рукой, то это почти идеальная копия. Или Призма побывала тут, или ее последователь, — я опустила принесенный портфель, вытащила пустой пергамент и угольные палочки. Я хотела сделать четыре копии и столько же зарисовок. Кольм помог разложить материалы, отмечал страницы копий, пока я встряхивала бутылочки чернил. Я пригладила кисть, вспомнила письмо мамы, что пришло пару дней назад.

Она была поражена и в ужасе от того, что я была в озере Люмен, как и от того, что тут произошло. Страница была в точках чернил, словно она замирала перед написанием каждого предложения. В ее соболезнованиях звучал шок. Новость попала в Алькоро раньше, чем прибыли наши корабли, и я уже понимала, что расходятся слухи. Я спешно написала ответ, просила ее сообщить о важных фактах, пока ущерб не стал еще сильнее. Но пока что я могла сделать только это.