— Ты всегда была такой же, как твоя мать, — сказала Шаула.

Когда такое сказала моя старая учительница, Анха, она произнесла это тепло, почти с благоговением.

— У тебя навык матери и ее характер, — сказала она, разглядывая иллюстрацию золотых шершней, который я рискнула поймать сачком.

— Меня ужалили, — сказала я ей.

— Конечно, — ответила она.

Шаула не разглядывала мою работу с таким восхищением.

— Не стоило позволять этому продолжаться.

Это немного удивляло. Рисование разбитых фонтанов не было еретическим.

Она подвинула рисунок фонтана и увидела страницу с цикадами, которых я нарисовала по памяти — я рисовала их достаточно для диссертации, чтобы повторить без примера.

— У тебя явно крепче связь с матерью, чем с остальными взрослыми родственниками.

Иначе говоря…

Измена, измена, измена…

Я обрела голос, который редко пробивался в ее присутствии.

— Я не верна своей матери, — сказала я, используя основную линию защиты, которую повторяла при каждом обвинении. — Я не связывалась с ней с тех пор, как покинула дом, чтобы учиться в Каллаисе.

Шаула покачала головой.

— Переписывалась ты с Раной или нет — никогда не имело значения. Тебя предали твои поступки, не ее, — она отложила мои рисунки и посмотрела мне в глаза. Кабинет еще никогда не казался таким маленьким. — Что ты можешь сказать… как оправдаешь себя, касательно событий в Сиприяне?

Я прикусила щеку изнутри. Я снова видела перед глазами сцену — Лиль Робидью умирает на берегу реки. Его брат Ро поражен. Королева Элламэй без сознания. Королева Мона в ярости. Селено держит арбалет. Световая граната из кармана Лиля и то, как она сияла в ночи, подобно солнцу, когда я ее бросила.

— Были взяты четыре независимых показания, — сказала Шаула, когда я продолжила молчать. — Три от стражей и одно от самого короля. Но там нет ничего, показывающего, действовала ты случайно, в смятении, или намеренно бросила гранату, чтобы ослепить свой народ и дать вражеским королевам и мятежнику сбежать. Мы не смогли поймать их.

Я не была удивлена. Я догадывалась, что королевы и Ро смогли сбежать по водным путям раньше, чем мой народ добрался до Лилу. Даже если бы они не двигались так быстро, королева Мона легко обошла бы блокаду. Это я точно знала. Конечно, меня еще не судили и не казнили, ведь мой народ был занят их поисками.

— Ты понимаешь, какими важными были твои действия? — не унималась Прелат. — Ты знаешь, что мы не только потеряли ценных пленников, но это позволило им объединиться против нас?

— Я знаю, что больше было бы потеряно, если бы их привели сюда, — сказала я.

— Ложь и измена, Джемма, — измена, измена, измена. — С королевами озера Люмен и Сильвервуда мы смогли бы договориться о соглашении, что ускорило бы выполнение Пророчества.

«Подавив весь восток», — но я это не сказала.

— Вместо этого, — продолжила она, — мы столкнулись с мятежом в Сиприяне. Король едва успел пересечь нашу границу. Многие из нашего народа все еще в стране, они этого не ожидали. Пароа знает о наших намерениях захватить побережье. Королева Мона формирует альянс, какого Восток не видел веками, против Алькоро. Войну можно было избежать. Жизни можно было спасти. Смотри на меня! — заорала Шаула, и я испуганно подняла голову. — Ты понимаешь, что натворила?

Воцарилась тишина. Я сидела, застыв на стуле с твердой спинкой, дрожа от холода, молча под ее гневом. Она смотрела на меня стальными блестящими глазами, и я снова вспомнила, как мало она была похожа на мою мать.

Она выпрямилась, ноздри раздувались.

— Твой суд назначен на следующую неделю.

Я заставила язык работать.

— Селено вернулся в Каллаис?

— Да.

— Он проведает меня?

Ее лицо выдало вспышку гнева.

— Проведает тебя, Джемма? Король не хочет тебя видеть. У него нет причины тебя видеть. Во всем этом хорошо, похоже, лишь то, что он наконец-то перестал верить, что ты — его личный спаситель, готовый налететь и спасти, — она покачала головой. — Я ожидала многие варианты, Джемма, но не этот. Я думала, вас с ним не остановить.

Я отогнала стыд, что она пыталась вызывать во мне. Это я хотя бы испытывала не впервые.

— Мне нужно поговорить с ним. Мне нужно кое-что ему рассказать.

— Уверена, ты сможешь сказать это на суде.

— Можно тогда поговорить с советом? — спросила я. — Хотя бы с Изаром? — Изар был главным советником, был моим самым близким политическим союзником. Он вероятнее всего выслушал бы меня и поддержал бы мои планы, что были аккуратно изложены, а теперь были близки к разрушению.

— Советник Изар болен, — сказала Шаула. — Он заперт из-за желудочного вируса. Мы даже не знаем, будет ли он на твоем суде.

Моя паника вспыхнула.

— В совете остается всего шестеро, — трое из них были жаркими сторонниками Пророчества, один часто переходил на их сторону, выслушав уговоры. Изар был моей единственной надеждой, если не ради меня, то в последней попытке действовать не войной.

— Моя власть позволяет разрешить ничью на суде, если такое будет, — сказала Шаула.

Я заставила себя думать связно и посмотрела на нее.

— Селено должен будет подтвердить приговор, что они вынесут.

— Я ожидаю получить его подпись до конца недели, — кивнула она.

Я уставилась на нее.

— До суда?

— Он был свидетелем, Джемма, еще и жертвой твоих поступков. Ему не нужно слушать показания или аргументы. Он принял решение.

Ее тон делал последствия ясными. Я сжала кулаки.

— Позвольте поговорить с ним, — сказала я. — До суда.

— Нет.

— Прошу.

Она тихо смотрела на меня мгновение, сжав губы в тонкую линию.

— Ты снова думаешь, что я верна тебе, Джемма. Это была твоя первая ошибка. Я верна Пророчеству, и твоя верность должна быть такой. Ты всегда, похоже, верила, что можешь создать мир, что подходит твоим требованиям. И теперь тебя не должно удивлять, что ты пожинаешь последствия эгоистичных верований.

Я отвела взгляд, лицо пылало, горло сдавило знакомым образом. Я несколько раз моргнула.

Шаула тоже узнала признаки. Она вскинула голову.

— Ты не имеешь права плакать.

Ее не волновало, что я не могла остановить слезы. Это была мгновенная невольная реакция на любой стресс: от неудавшихся иллюстраций до разрушения страны и моей жизни с ней. Я провела костяшками под глазами.

— Если я не могу поговорить с Селено и советом, могу я хоть отправить письмо? — спросила я.

Она повернулась, решительно застегивая плащ с меховым подбоем.

— Конечно, нет.

— Мне не приходило писем?

На ее лице отразилось отвращение из-за моих наивных вопросов.

— Довольно. Ты все еще не понимаешь, что тебя ждет суд за измену. Если у тебя остался разум, не проси дать тебе автономию, а проведи следующие дни в искреннем раскаянии. А мне надоело, Джемма. Ересь твоей матери — болезнь нашей семьи, и твое предательство ничем не отличается. Ты предательница, и я не признаю тебя своей племянницей.

Она покинула комнату, взмахнув плащом. Направляясь к охраняемой двери, она бросила через плечо:

— Писарь прибудет завтра за твоими показаниями.

Я подняла голову от ладоней, дверь закрылась.

Это не имело смысла.

Писарь уже брала мои показания.

* * *

Я проснулась, упав с кровати.

Я забарахталась, ожидая твердое столкновение с полом в любой миг. Но этого не было. Я не сразу сонно поняла, что остановилась на половине пути, и меня поддерживало сзади что-то, удивительно похожее на человеческое тело.

— Что? — прохрипела я.

— Тихо, — шепнул хриплый голос, едва слышный за свистом ветра снаружи — буря усилилась. Человек за мной поднял меня на ноги, набросил плащ мне на плечи и схватил меня за предплечье. Я пыталась проснуться — или еще спала — но тут меня повели к двери спальни.

В коридоре было холодно, и я быстро поняла, что это из-за открытой двери во двор. Снежинки летели мне в глаза.