Томлинсон замечает мой пристальный взгляд, и приподнимает брови в немом вопросе. Это немного отрезвляет меня, и я слегка улыбаюсь ему и качаю головой.

Мы сидим в кафе еще около сорока минут болтая о всякой всячине. Девочки, весело щебечут, и, не смотря на время, домой отправляться не желают. Луи включает любящего брата, и я не могу на него налюбоваться. Каждый раз, когда он гладит улыбающуюся Дейзи по волосам, или оттирает шоколадный мусс с лица Фиби, мое сердце сжимается от сладкой тоски. Он такой нежный, и я бы многое отдал, и многое простил за частичку его нежности.

Томлинсон настроен благожелательно, и я сам не замечаю, как расслабляюсь. Разговор течет плавно, словно мы старые приятели. Луи интересуется моим мнением на предстоящий футбольный сезон, смеется нескольким моим шуткам, и я практически чувствую себя счастливым. И ближе к двенадцати, когда близняшки засыпают прямо за столиком, мне приходится оторваться от Лу. Я помогаю ему перенести их в машину, и осторожно прикрываю дверь.

— Ты не боишься дотрагиваться до детей? — он кивает на мои руки, в которых я только что держал малышку Фиби. Я пожимаю плечами:

— По большей части гаптофобия – это боязнь сексуального насилия. По крайней мере, так говорил мой врач. В любом случае, дети меня не пугают. Наоборот, они единственные, с кем я могу расслабиться и быть самим собой, — я наблюдаю через стекло за малышками, что спят на заднем сидении его машины. А Луи в это время не отрывает взгляда от меня. Мне хочется верить, что сегодня я нашел еще одного друга в его лице. И он, как будто, подтверждает мои мысли:

— Тебя подвезти домой? Уже довольно поздно.

Я оглядываюсь вокруг, подмечая, что прохожих действительно не осталось. Улица пустынна, но мне сейчас, как никогда, нужна эта пустота и темнота. Мысли хаотично разбросаны, разорваны пополам. Я не могу понять, что я чувствую к Луи. Я люблю его, он чуткий и смешной, красивый. Или я ненавижу его, парня, что надругался надо мной и моими чувствами.

— Мне нужно прогуляться. Да и живу я тут совсем рядом.

Лу кивает, улыбаясь. Бросает «до встречи, Гарри» своим тягучим, карамельным голосом и садится в машину. А я еще несколько минут привожу свое неистово бьющееся сердце в порядок, провожая его машину взглядом.

✽✽✽

За девять дней до фестиваля я умудряюсь простудиться.

Ада просит меня разнести некоторые бумаги, связанные с рекламой, на радио. И я, пробегав почти целый день по различным адресам, к вечеру попадаю под дождь. Я иду вдоль парковой ограды, кутаясь в промокший свитер. Мокрые волосы прилипли ко лбу, огромные холодные капли затекают за шиворот, тело содрогается от холода.

Когда рядом останавливается машина, я даже не сразу понимаю, кому именно она принадлежит. Дождь становится настолько сильным, что слепит глаза. И только резкий окрик заставляет меня остановиться и посмотреть на водителя.

— Да ты с ума сошел?! Живо в машину! — Луи наклоняется, открывая передо мной переднюю дверь. Я не собираюсь спорить. Слишком сильно замерз. Поэтому залезаю к нему в машину, чувствуя спасительное тепло от печки, которую он врубил для меня на максимум.

— Спасибо, — пытаюсь, чтобы голос не дрожал, но зубы все равно стучат друг об друга, выдавая насколько я продрог.

— Ты спятил, что ли? Такой ливень. Где твой зонт? — Луи мягко выруливает с обочины, не забывая брюзжать на меня.

— Я забыл его дома, — звучит по-детски, и я еще больше чувствую себя идиотом. Диктую Томлинсону адрес, пытаясь скрыть жаркий румянец стыда, заливающий щеки. К счастью, живу я всего в паре минут, и Лу даже не успевает доругаться на меня до конца, к моменту как мы подъезжаем к моему дому.

Я дергаю ручку двери, и запоздало понимаю, что она заблокирована. Тогда я поворачиваюсь к владельцу машины и вопросительно смотрю на него. Луи невозмутимо глушит мотор и тоже поворачивается в мою сторону. Некоторое время мы смотрим друг другу в глаза молча. Потом губы этого психопата растягиваются в ехидную и злую усмешку.

— Итак, Стайлс… — он делает театральную паузу после моей фамилии, закидывая правую руку на сиденье за моей головой. Я отклоняюсь вперед, что бы не касаться его, и вторю ему в его же тоне:

— Итак, Томлинсон! — Я стараюсь храбриться, хотя внутри поджилки трясутся в ожидании гадости, которую замыслил этот сумасшедший.

— Ладно, как насчет того, чтобы закончить то, что началось на вечеринке у Хорана?

Я прикрываю глаза от досады, но всего на миг, так как в следующий пальцы его левой руки отрываются от руля и проходятся по моей щеке, стирая влагу, капающую с волос. Я дергаюсь назад от этого неожиданного и горячего прикосновения, и ударяюсь головой о стекло. Луи смеется, но в его глазах я совсем не вижу радости, лишь сталь.

— Я думал мы друзья, — тихо говорю я, и тут же понимаю, насколько глупо это звучит. Лу хватает меня за кудри, подтягивая к себе, и шепчет прямо в губы:

— Мне хватает друзей, киса, — капли дождя с моих волос попадают ему на лицо. Я задерживаю дыхание, а потом резко отталкиваю его от себя.

— Нет! — Громко говорю я, и готовлюсь ожесточенно сопротивляться, но вместо этого Лу просто отпускает меня. Он убирает руки от моих волос, и возвращает их на руль. После этого слышится тихий щелчок, а сам водитель, даже не глядя на меня говорит:

— Пожалуйста.

Я выскакиваю из машины, снова под дождь. Не говоря ни «спасибо», ни «пока», убегая от него так быстро, как могу. Уже в квартире, захлопнув дверь и прижимаясь к ней спиной, я понимаю, что бежал так быстро не от страха, что он заставит, а из страха, что я соглашусь.

========== Часть 9 ==========

Ад разверзся под моими ногами за два дня до фестиваля. Я провалялся в постели последнюю неделю, с жаром и дикой болью в горле. Наверное, это была самая сильная простуда, которой мне когда-либо доводилось болеть.

Джош заезжал всего раз проведать меня. Зато Лотти приходила каждый вечер, готовя для меня еду и стирая грязные простыни. Она рассказывала мне, как продвигается подготовка к фестивалю, делилась своей радостью, оттого что они с Луи снова разговаривали, и почти не вспоминала Стена. А еще она очень много пела, и я на полном серьезе верил, что именно ее пение заставило жар отступить и подняло меня на ноги всего за неделю.

И вот, в понедельник, я, как ни в чем не бывало, прихожу на работу. И я даже до студии не успеваю дойти, как Мэтт, один из техников, велит мне немедленно зайти к Аде. Я благодарю его, и с легким сердцем толкаю дверь начальницы.

Ада сидит в своем потёртом кожаном кресле, разговаривая по телефону. Ее лицо странно дергается при виде меня, уголки губ опускаются вниз, и она грустно качает головой. Меня слегка напрягает такая реакция, но я послушно сажусь в кресло напротив, и дожидаюсь, пока начальница закончит разговор.

Первое, что Ада делает, положив телефонную трубку – извиняется. Она тараторит очень быстро, сложив руки в молитвенном жесте. Единственными словами, которые мне удается разобрать - это «уволен» и «миссис Томлинсон». Я медленно встаю, призывая свою эмоциональную начальницу успокоиться.

— Ты хочешь сказать, что увольняешь меня? — слова даются мне тяжело. Язык от волнения еле ворочается во рту. А единственная мысль в голове «Боже, только не это!». Ада теряется. Она рассеянно осматривает свой стол, будто надеется найти помощь у канцелярских принадлежностей.

— Я не могу тебя уволить, Гарри. По закону не могу. Поэтому я прошу тебя уйти самостоятельно.

Я смотрю через стол на нее, не веря происходящему.

— Почему я должен уходить, Ада? Я люблю эту работу! Разве я не выполнял все твои просьбы четко и в срок? Разве я не подготовил детей к фестивалю практически в одиночку? Я написал половину песен, я уладил почти все организационные вопросы, я написал сценарий и текст для ведущего! Ада!

— Да, но миссис Томлинсон…

— Причем здесь миссис Томлинсон? — я срываюсь на крик, обида переполняет меня, и я все еще не понимаю, «почему».