– Только час там не возиться! – Сказал Игорь, взглянув на Зухру в зеркало.

– Вы в настоящий момент находитесь на работе, Игорь Михайлович, – сказал Гусев.

– Не надо злоупотреблять, – сквозь зубы сказал Игорь.

В магазин он не вошёл и остался стоять снаружи.

В первом универсаме Зухра пошла вдоль одного стеллажа, полковник двинулся вдоль другого. Зухре показалось, что на стеллаже совсем нечего выбрать. Все было пестрое, синтетическое и совсем не шло. Полковник на своём стеллаже выбрал четыре кофточки.

– По-моему, хорошо, – сказал он. – Вот посмотрите.

– Что вы, Виктор Иванович, – испуганно прошептала Зухра. – Это же неприлично. – У кофточек был очень глубокий вырез.

Полковник посмотрел и не стал настаивать.

В соседнем магазине со сниженными ценами Зухра увидела подходящий костюм, но полковник взглянул на ценник и отчётливо сказал «Нет».

– Что, еще куда-то?! – Сказал Игорь, встретив их возле машины.

– Мы с вами не в чистом поле, Игорь Михайлович, – ответил полковник, усаживаясь. – Не забывайте.

Ворча что-то неясное, Игорь повез их в магазин, где шла распродажа вещей второго сорта.

– Дешевше не бывает, – сказал он, припарковавшись. В зеркале Зухра увидела его презрительные суженые глаза.

В зале для распродаж, нервничая и суетясь, Зухра стала копаться в корзинках с блузками. В каждой следующей кофточке она выходила показаться Игорю и Гусеву. Все кофточки не подходили по размеру и сидели на ней нелепо. Ноги болели всё сильнее. После пятой примерки охранник подошел к ним поближе, а одна из продавщиц вошла в кабинку для переодевания. Не попадая пуговицами в петли под ее подозрительным взглядом, Зухра подумала, что отец мог быть с ней строг, мог требовать от нее послушания, но никогда не стал бы позорить ее на людях, при чужих женщинах и любовнике Аллы, который ей все расскажет. Гусев не был ее отцом, он не был мужчиной. Мужчины не должны рыться в женских тряпках!

Полковник ждал ее в зале со следующей кофточкой в руках.

– Нет, – сказала Зухра. – Поедем в первый магазин. Я куплю все сама.

Гусев не стал спорить.

Зухра оставила в магазине все деньги, которые успела скопить, купила четыре блузки, два костюма, туфли и еще разные мелочи. Продавщица подарила ей флакончик духов от фирмы. «Вы правильно сделали, что вернулись, мадам. У вас прекрасный вкус», – сказала она.

На обратном пути Игорь не поднимал злых глаз от дороги. Полковник, уверенно положив на колени руки с длинными пальцами, сидел рядом с ним. Зухра на заднем сидении держала пакеты с покупками.

Денег до зарплаты пришлось занять у Аллы.

В новом костюме Зухра пришла в понедельник на работу.

– О, – сказал Томас, – вы хорошо отдохнули? Как прошел уикэнд?

Через день она надела брючный костюм с черно-белой блузкой навыпуск.

– Может быть вы согласитесь выпить со мной кофе после работы? – Спросил Томас.

Зухра заполнила протоколы контакта и отнесла Гусеву.

– Ну что же, примите приглашение, – сказал полковник. Его предположения оправдывались. – Сходите в кафе «Апропо». Это приятное место. Мы не должны дичиться коллег. Но после кафе больше никуда. На первый раз достаточно. И будьте внимательны.

Зухра и Томас сели на открытой террасе. У него были странные широко расставленные глаза, круглое лицо и небольшая бородка.

Зухра чувствовала, что за ними следят.

– Вы нервничаете? – спросил Томас.

– Нет, нет. Расскажите о вашей семье.

– О, я совсем один. Мой отец был пастор. Может быть, вам тут не нравится? Поедем пообедаем в хороший ресторан.

– Останемся здесь, – сказала Зухра.

– Извините. Я боюсь, что у меня не будет другого случая. Вы нервничаете. Я скажу все сразу. Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж. Я сейчас объясню. Мое детство прошло в Гамбурге, в квартале, где много проституток. У отца был там приход. Рядом с нами жила девочка с Востока, откуда-то из Египта. Она тоже была проститутка, и я видел, как ее ласкают взрослые мужчины. Я любил ее. Она дружила со мной, но говорила, что не может меня любить, потому что у меня нет денег. Она была как две капли воды похожа на вас. Я всегда искал такую женщину. Выходите за меня замуж, и пусть у нас будут дети.

Зухра вздрогнула. Она подумала о том, как она будет писать это на бланке и отдавать Гусеву. Она должна была предать мужчину, который нашел ее и хотел рожать с ней детей, ради бесполого манекена. Она знала, что сил у нее немного и нужно действовать сразу.

– За нами следят, – сказала она. – И возвращаться мне нельзя.

Они сели в машину, и поехали по направлению к дому советских специалистов. Светлая японская машина, не отставая, ехала за ними. На перекрёстке Томас неожиданно повернул и дал газ на красный свет, чтобы привлечь внимание полицейских. Патрульная машина полиции показалась сразу. Полицейские остановили их. Светлая японка тоже встала у обочины, подождала, но вдруг развернулась и дала газ. Полицейские проводили их в участок. Там Томас написал заявление о том, что они собираются пожениться.

– Хочешь, я к тебе зайду? Ты в соседнем подъезде живешь, на втором этаже. Я давно тебя знаю. Ты не бойся, пойдем. Дед мой был знаменитым фотографом до революции, один из первых мастеров фотографии в России. Его снимки висели на выставках. Стивенс его фамилия. Я недавно ходила смотреть. Он был ирландец, прадед мой приехал в Россию из Ирландии. А отец был писателем. Он в журналах работал, и женился на матери моей, она же редактор была и коммунист большой, член райкома партии. Ну, перед войной их обоих и посадили. Отца расстреляли, мать в лагерь отправили, а меня – в интернат для детей врагов народа, был тогда такой интернат. Мне двенадцать лет было, когда это случилось, я тогда в балетной студии занималась. После войны, когда мне шестнадцать исполнилось, дали мне не паспорт, а справку. Сказали: езжай в любой город, кроме ста главных, иди в милицию и проси, чтобы тебя прописали. Там тебе выдадут паспорт. Денег дали на дорогу, одежду обновили, форму интернатскую. Ну, я стала думать, куда мне ехать. В Москву нельзя, а я нигде больше не была, других городов не знаю. И тётка у меня родная в Москве осталась, я ее помнила. А больше никого нет. Где мать – я не знаю, и есть ли она. К человеку же легче ехать, чем в пустоту. Ну, и поехала я в Москву. И доехала почти. Уже недалеко была, в электричке железнодорожная милиция задержала. Стали проверять документы и меня с моей справкой забрали. Ну, начальник отделения мне и говорит: я у тебя и справку отберу, и паспорта не дам. Или в тюрьму пойдешь, или у нас будешь работать. Я же еще совсем девчонка была, что я тогда понимала. Стала работать. Садилась в электрички, в поезда, знакомилась с ворами. Девчонка я была красивая, внешность, видишь, редкая, сами они ко мне и подходили. Брали меня в компанию, сходились, спали со мной, а я их выдавала. Паспорта мне так и не давали, чтобы я не убежала, и в тюрьму все-таки посадили. Правда, я недолго сидела, через год вышла и опять работать пошла. На другую железную дорогу. Начальники меня из рук в руки передавали. Так и жила, без паспорта, без прописки. В тридцать лет я уже больше работать не могла. Знакомиться ко мне подходить перестали. Вот когда мне только паспорт выдали! Я в областной пединститут пошла на географический факультет. Помогли мне туда поступить. Мать моя, истеричка чёртова, чуть живой из лагерей вернулась. Дали ей квартиру в Москве. Я потом к ней прописалась. Тоже мне в милиции помогли. И работу помогли в Москве найти. Я учительницей географии двадцать лет в школе отработала. Я в милиции могу о чем хочешь попросить! Ты, если что нужно, скажи. Я тебе помогу. Я вот тут в Ирландию съездила, на родину предков. По обмену послали меня от Московского собачьего клуба. Я ж у них заместитель председателя секции ирландских сеттеров. Это очень хорошие собаки, они очень хорошо к человеку относятся. И я тебе скажу, коммунисты были самая лучшая власть. При них и еда у всех была, и порядок был. А демократия эта – ерунда, извини за выражение, только для воров хорошо, а человеку она ничего не даёт. А, пришли. Ох, какая у тебя квартира удобная! И соседи мы c тобой из ближних подъездов. Слушай, это и для здоровья полезно! Если хочешь, давай с тобой жить.