This is why you should run \ Поэтому лучше убегай*
Гарри избегает маминого общества всю следующую за уроком неделю. Он знает, она прочтёт его, надавит посильнее и заставит признаться. И он просто не представляет, какими безопасными словами можно рассказать маме о Луи. О взрослом парне, что непристойно трогал его, заставил кончить дважды, смутил и сконфузил разум, заселил в него яркие грязные картинки. Таким рассказом он обеспечит себе домашний арест до конца жизни.
О чём вообще он думал, вписываясь в эту авантюру? Кажется, тогда в голове были лишь синие глаза Энди, его яркая улыбка и неизменная кожаная жилетка. И этого прекрасного видения хватило, чтобы затуманить здравый смысл. Гарри поддался искушению и признался. Это было первой ошибкой.
Следующий шаг к бездне он сделал, когда Энди сказал, что он красивый, но маленький. Влюблённое сердце выделило намёк на шанс, а мозг уже лихорадочно придумывал решение проблемы неопытности. И придумал. Это было второй ошибкой.
Но самый серьёзный промах заключался в том, что он выбрал Луи. Гарри надеялся, что сможет воспринимать его отстранённо, лишь как учителя, как тело, на котором разрешено экспериментировать и пробовать. Но Томлинсон с самого начала перевернул всё с ног на голову, доведя до безумия страхом и волнением, а потом окончательно разрушил внутренний мир Гарри первым откровенным удовольствием в его жизни.
Мальчик всю неделю думает о мягком хлопке его футболки между пальцев и сильном запахе сигарет, потому что анализировать действия Луи и собственные оргазмы его потерянный разум отказывается. Лишь ночью он подкидывает откровенные картинки, заставляя Гарри метаться, сбивая простыни в комок, похныкивая от напряжения, когда ему снится, как Луи закусывает нижнюю губу, мощно вбиваясь в сидящего на нём Гарри. И мальчик просыпается в мокром белье пять ночей из шести.
Но и шестая не несёт в себе облегчение и спасение от снов: Гарри снится Томлинсон, стоящий у школьной доски с длинной деревянной указкой во властной руке. И мальчик понимает - один неверный ответ, и он ощутит всю болезненность наказания, когда Луи будет с оттягом опускать предмет на его добровольно подставленную попу. Ребёнок даже во сне чувствует жар внутри, и его пальцы дрожат, а язык прилип к нёбу. Перед глазами вспыхивают и исчезают математические формулы и важные исторические даты, но они рассыпаются в пыль, когда ледяные глаза впиваются в него. И только синие глаза, ободряюще смотрящие на него из-за соседней парты, позволяют усидеть, а не сбежать из кабинета до окончания урока.
Гарри стряхивает наваждение сна, натягивает домашние штаны и с зевком человека, потерявшего способность спать несколько суток назад усаживается за стол. Мысли мыслями, а уроки в школе никто не отменял. И он успевает доделать почти всё, когда телефон вибрирует о новом входящем сообщении. Гарри, всё ещё мысленно составляющий следующую строчку своего эссе по литературе, не задумываясь открывает папку и роняет телефон на собственные подгибающиеся колени. Если бы он не сидел, он упал бы вместе с телефоном на пол.
Сейчас
Гарри дрожит как осиновый лист на ветру, потому что он не готов ко второму уроку.
Паника закручивается спиралью внутри, мальчик взвешивает все за и против, пытаясь понять, не лучше ли закончить всё прямо сейчас, отказаться от шанса получить Энди и забыть руки Томлинсона как страшный сон, но его тело механически совершает все нужные движения. Гарри приходит в себя лишь на улице, занося ногу над педалью велосипеда.
Он прерывисто дышит, всю дорогу уговаривая себя доехать до конечной цели, не свернуть, не отступить. Его пальцы крепко сжимают резиновые ручки на руле, и он впивается в податливый материал ногтями, глядя остекленевшим взглядом перед собой. В груди громко колотится сердце, разгоняя кровь по телу, заставляя её жаром приливать к щекам.
О Луи Гарри не думает, нет. Он вспоминает Энди - его первую любовь, конечную цель всей этой авантюры, человека, что подарит ему настоящее наслаждение и счастье. С Томлинсоном было хорошо, но Гарри чувствует лёгкий налёт скверны во всём этом. Все прикосновения Луи нежеланные, принятые через силу. Они будто пачкают его. И удовольствие от них грязное.
Гарри ерошит волосы, пристёгивает велосипед, и сверяется с часами в телефоне. У него есть ещё четыре минуты, поэтому он присаживается на бордюр, зажмуривается, и вдыхает полной грудью. Он хочет привести в порядок дыхание и, по возможности, мысли, потому что в прошлый раз он оказался совершенно не готов, и это было сравнимо по ощущениям с барахтаньем в океане во время шторма. Гарри хочет контролировать если не процесс обучения, то хотя бы свои действия и эмоции. И он дышит, с жадностью втягивая в себя весенний воздух. Сердечный ритм приходит в норму, а пальцы перестают предательски дрожать.
Но лишь до того момента, пока Гарри не чувствует этот запах - рассеивающиеся сумерки и одиночество. Так пахнет для него Луи. Мальчик широко распахивает глаза и обнаруживает Томлинсона напротив себя, присевшего на корточки, внимательно вглядывающегося во взволнованное детское лицо. На его тонких губах играет снисходительная усмешка, вызывая в Гарри укол злости.
— Что-то не так, малыш? Ты выглядишь потерянным.
Гарри отрицательно качает головой и надеется, что Луи не воспримет его волнение насчёт предстоящего урока. Гарри всеми силами пытается спрятать свою слабость от глаз Томлинсона. Но он с треском проваливается, потому что Луи запускает пальцы в его и без того растрёпанные волосы, мягко массируя голову.
— Поднимайся, детка. Тебе нужно перестать бояться меня, кусаться я начну не скоро.
Луи выпрямляется и отворачивается от мальчика, направляясь ко входу в здание, а Гарри больше всего на свете хочет спрятать лицо в ладонях и глухо простонать. Но он сжимает кулаки, поднимается и следует за Томлинсоном.
В лифте Луи насвистывает какой-то незнакомый мотив себе под нос и выглядит крайне жизнерадостным. Гарри на его фоне чувствует себя зажатым и угрюмым. И он хмурится ещё сильнее, когда Томлинсон подмигивает ему за секунду до звонка, оповещающего, что лифт прибыл.
В этот раз Луи покорно ждёт, когда Гарри покинет кабину, и только потом выходит сам. Мальчик теряется на секунду, разглядывая три совершенно одинаковые двери. Он был в смятении, покидая квартиру Луи неделю назад, и сейчас ни за что бы не вспомнил нужную. Но Томлинсон обходит его, задевая плечом, всё так же победно ухмыляясь, и открывает ту, на которой висит позолоченный номер 243. Гарри пытается отложить в уме на будущее, но парень уже внутри и манит его пальцем. Мальчик сглатывает и проходит внутрь, с громким щелчком захлопывая за собой дверь.
Гарри высоко задирает подбородок под насмешливым взглядом.
— Ты такой молчаливый всегда, — качает головой Луи, наступая носками на пятки своих кед, снимая их.
Гарри повторяет его движения, избавляясь от собственной обуви, а потом отвечает, глядя Томлинсону прямо в глаза:
— Я здесь не для того, чтобы вести с тобой долгие задушевные беседы.
И он надеется, что ему удалось спрятать дрожь в голосе, но вид Луи говорит об обратном. На его лице расцветает широкая улыбка, и он произносит всё с тем же снисходительным превосходством:
— Тогда проследуй в спальню.
Гарри бесится внутри оттого, как Луи разговаривает с ним. Гарри бесится оттого, что его голос дрожит, и он не может твёрдо ответить, оттого, что он никак не может повлиять на Томлинсона и остаётся только с достоинством принимать.
“Ради Энди” - мысленно напоминает себе мальчик и открывает дверь в спальню.
Здесь за неделю ничего не изменилось: всё тот же приглушённый свет из окна, прикрытого серой занавеской без рисунка, и черно-белое покрывало. И Гарри опускается на колени перед местом, где в прошлый раз сидел Луи, и поворачивает голову к двери, вопросительно глядя на хозяина комнаты.
— Свитер сними, — хрипло говорит тот, и мальчик замечает скользнувшее во взгляде нетерпение. Что-то едва заметно щёлкает в голове, когда Гарри понимает, что Луи не всё равно.
