Язык скользит по стволу и эхо этих ощущений звучит во всём теле, заставляя пальцы трястись, а бёдра напряжённо замирать в попытках не толкнуться глубже. Это настоящая пытка для Луи, особенно когда Гарри в нетерпении стаскивает мешающее бельё до колен, тут же возвращаясь к члену. Жадность, с которой он делает минет, убивает Томлинсона, превращает в безвольное тело.
— Гарри, пожалуйста… Гарри… — хрипит он, поглаживая упругие кудри. — Остановись, я хочу заняться любовью!
Мальчик вскидывает голову, внимательно вглядывается в глаза в поисках ответа на не заданные вопросы, а Луи зажмуривается, потому что видеть его таким невозможно. Но картинка отпечатывается в мозгу против воли: алые губы, блестящие от слюны и смазки, потемневшие расширенные зрачки и тяжёлое дыхание. Гарри прекрасен в своей похоти.
Луи сжимает подбородок пальцами, притягивает к себе и нежно проникает в рот языком, отчего Гарри стонет, подаётся вперёд. Язык скользит между губами мальчика, и поцелуй наполнен тлеющей нежностью, хотя внутри шторм, ломающий сдерживаемые из последних сил барьеры.
Луи освобождает Гарри от одежды и молится, впиваясь ногтями в собственные ладони, чтобы боль отрезвила, прочистила затуманенную страстью голову. Медленно заниматься любовью слишком трудно для него, Томлинсон хочет повернуть Гарри и вколачиваться в его бледное тело с силой, с животным остервенением, но мальчик заслуживает большего.
А ещё внутри всё ещё живёт страх потерять его. Луи не хочет возвращаться в безмолвную тьму, в которой провёл недели без Гарри. Поэтому он медлит, считает выдохи мальчика и его хриплые стоны, пока гладит нежные бёдра и целует колени.
Этот момент принадлежит им. Луи чувствует, как сладость возвращается в тело и Гарри, как в тот первый раз, в их первый секс, с доверием и желанием выгибается, подставляясь под ласкающие руки.
Кажется, он собирается утопить Томлинсона в этом болоте удовольствия, свести с ума своим поведением, отдачей и желанием, потому что смазка холодит пальцы, и Луи пытается не торопиться, а Гарри рычит, обхватывает торс ногами и притягивает к себе.
— Сделай это! Ну же! — умоляет он, и Луи не смеет ослушаться. Он ведёт влажными пальцами от пупка вниз, рисуя блестящие узоры, расслабляя.
Но Гарри настолько возбуждён, что бёдра дрожат, и сам он извивается, пытаясь получить пальцы Луи быстрее.
Довольный стон, когда мальчик получает то, что так отчаянно хочет, вызывает рой мурашек и лёгкое пульсирующее чувство неудовлетворённости в груди. Лаская Гарри, Томлинсон отгоняет собственное желание дальше, но оно настырно лезет на первый план разрывающим давлением крови и сильнейшим напряжением мышц. Только мысленные уговоры сцепив зубы, и вид распростёртого под ним Гарри позволяют продержаться ещё немного. Мальчик толкается сам, хрипло умоляет, а Луи не может отвести зачарованного взгляда от тёмных волос, разметавшихся по простыне.
— Я хочу твой член, — произносит Гарри, закусив нижнюю губу, и будто тонкое стекло с ярким звоном, бьётся и осыпается самообладание Томлинсона. С вызовом в глазах мальчик закидывает голову, открывая хрупкую шею, и Луи кладёт на неё руку, чуть сжимая.
Гарри точно знает, как заставить Томлинсона потерять голову. Луи сам научил его, отдав все козыри в руки добровольно.
Несмотря на подготовку и провоцирующее поведение мальчика Луи действует осторожно: входит медленно, до едва слышного шлепка бёдер, и замирает. Он учится дышать заново, глядя широко раскрытыми глазами в лицо, полное удовольствия, упираясь рукой в матрас над плечом Гарри, а второй поглаживая сжимающееся в судорожном глотке горло.
— Так, Гарри? — спрашивает он, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Но эту миссию Луи провалил ещё до её начала. Мальчик коварно улыбается, и теперь уже очередь Луи сглатывать.
— Двигайся, — просит он.
Движения медленные, ленивые, а прошивающего лёгкими разрядами удовольствия явно не хватает. Гарри извивается, двигается навстречу, подталкивает, но Луи неумолим. Он прячет лицо в сгибе шеи ребёнка, сжимает простынь по обе стороны от плеч Гарри и двигается так медленно, как только может.
Он занимается любовью, как бы тяжело это ни было.
Лишь эта мысль не позволяет утонуть в эмоциях. Но контролировать ситуацию всё сложнее - нежный секс приносит почти физическую боль от желания обладать. Луи в агонии от того, что не может взять Гарри так, как хочется. Как привык.
— Хватит мучить меня, — скулит Гарри ему в ухо. Детские пальцы оттягивают голову назад, и уже глядя в глаза со всей серьёзностью заявляет Гарри. — Если ты сейчас не трахнешь меня, я клянусь, мы расстанемся ещё до первого свидания!
Он толкается и почти рычит, а Луи останавливается в ступоре. Замешательство длится секунду, после которой он покидает тело Гарри и рывком переворачивает его. Мальчик стонет, послушно подставляет попу, но Луи смотрит лишь на выпирающие лопатки. Он вздёргивает Гарри за волосы, заставляет упереться в стену руками и оставляет лёгкие укусы по всей спине. Так сложно не сомкнуть зубы сильнее на ароматной коже, не впиться пальцами в шею, оставляя синяки. А больше всего подкупает готовность, с которой мальчик следует за каждым движением Луи, его невероятная способность предугадывать каждое самое дикое желание.
Резким в этот раз движением он насаживает Гарри на себя, под громкий стон последнего. Детские пальцы впиваются в стену, и мальчик прогибается в спине, позволяя трахать себя с громкими шлепками бёдер, сиплыми стонами Луи, который больше не пытается себя контролировать. Он позволяет себе утонуть. Позволяет Гарри утопить его под тёмной толщью страсти, будто океанической воды, которая утягивает всё глубже в пучину.
Но страха больше нет.
Не тогда, когда жар внутри Гарри разрушает запреты, стирая границы между их такими разными мирами.
Мальчик прижимается спиной, заводит руку назад и цепляется за волосы Луи мёртвой хваткой. Он тянет к себе, обжигает горячим дыханием скулы. Их тела искрятся, бьют током, сгущают воздух вокруг, и Луи сильнее сжимает горячие влажные от пота бёдра, приподнимает Гарри выше, вколачивается в него.
— Какой же ты… охуенный, — стонет мальчик, и Томлинсон хочет ударить его по губам за грубые слова. Он рычит, ловит нижнюю губу Гарри зубами, оттягивает, пока тот сжимает волосы в кулаке. Взаимная боль подогревает, и под громкие крики мальчика Луи кончает глубоко внутри его дрожащего тела.
Едва дыхание приходит в норму, он проводит ладонью по острой лопатке, нашёптывая свой вопрос на ухо:
— Ты не кончил, детка? Я могу…
Резкое движение плечом заставляет отстраниться, а внутри неприятно тянет дурное предчувствие, когда Гарри, тяжело дыша, поворачивается и недовольно произносит:
— Опять поимел меня.
Сердце пропускает глухой удар и летит куда-то вниз, ухает будто с обрыва в пропасть. Беспокойство закручивается спиралью внутри, Луи сжимает кулаки и осторожно подбирает слова. Как объяснить, что это не тупой трах, а настоящие чувства, жестокие и оглушающие своей глубиной? Но Гарри закусывает нижнюю губу и подозрительно сдерживает уголки губ от улыбки.
— Теперь я?
Сомнения развеиваются так же быстро, как и появились. Цель Гарри ясна и понятна, и Луи бросает в дрожь от того, насколько огромными стали его зрачки, вытеснив яркую радужку, и твёрдый, жаждущий член. А главное, Томлинсон готов доставить это наслаждение своему малышу.
Он покорно и безропотно опускается, приоткрывает рот, глядя снизу вверх на мальчика, поставившего его на колени во всех возможных смыслах этого выражения. Гарри осторожно касается нижней губы пальцами, не в силах поверить в это молчаливое согласие.
— Я могу трахнуть твой рот? — робко спрашивает он, и Луи лишь кивает в ответ. Пальцы сжимают волосы на затылке и Томлинсон чуть откидывает голову, а когда влажный возбуждённый член касается его губ, произносит напоследок:
— Не сдерживайся.
Губы обхватывают головку и он заглатывает сразу глубоко, отчего Гарри хрипит, а хватка становится жёсткой. Он позволяет Луи действовать самостоятельно лишь несколько первых мгновений, а потом приходит в себя, и, зафиксировав голову, толкается бёдрами навстречу тёплому рту.
