Девушка коротко улыбается и жестом предлагает покурить. Луи размышляет всего секунду, и именно эта секунда становится поворотной.

Предложение выглядит соблазнительно, и согласие уже готово слететь с губ, когда в дверь гостиной входит Гарри. Он замечает мальчика краем глаза, и желание курить растворяется в испуге от внезапной встречи.

— Кто позвал его? — задушено сипит Луи, потому что горло сжимает волнение, а голова идёт кругом от одного взгляда на такого далёкого, не принадлежащего ему Гарри.

— Он такой же мой друг, как и ты, — отрезает Энди. — Мне жаль, что между вами всё так сложно, но я не собираюсь из-за этого отказываться от одного из вас.

И он уходит, чтобы поздороваться с Гарри. Энди пожимает его тонкую ладонь, кладёт руку на детское плечо, а Луи остаётся лишь наблюдать издалека, сжимая кулаки в бессилии. Он потерял возможность дотрагиваться.

Мальчик игнорирует окружающих специально, это видно по напряжённому лицу, когда Гарри старается не отводить глаза от Энди, не смотреть по сторонам, чтобы ненароком не наткнуться взглядом на своего мучителя.

Тонкая плёнка раскаяния и сожаления покрывает тело Луи, начиная с кончиков пальцев, вверх, поглощая дюйм за дюймом. Инстинкты рвутся с цепи, словно дикие псы, желая приблизиться, сжать в собственных руках, но Томлинсон сдерживает своих демонов из последних сил. Гарри тяжело дался его последний порыв. Остаётся лишь смотреть издалека, как мальчик улыбается другу, глядя на него снизу вверх затуманенным взглядом ярких некогда изумрудов, и глотать горькую от разочарования слюну.

Тёплая ладонь сжимает плечо, и Луи вздрагивает, переводит расфокусированный взгляд на Элен. Она молчит, и он не понимает зачем, но произносит:

— Улыбка не настоящая. Ямочки на щеке нет.

Голос дрожит, и Луи стыдно за себя. Но Элен не морщится, не презирает его, лишь сочувствует. Легче не становится, и Томлинсон сомневается, что вообще когда-нибудь станет. Кажется, эта боль застряла в груди навсегда.

— Сделай что-нибудь, — подталкивает она, но Луи лишь качает головой, переводя взгляд на Гарри, пытаясь впитать эти редкие мгновения, когда он может хотя бы смотреть.

— Он отказал, Элен. Высказался резко и категорично. Я больше не хочу доставлять неприятности.

Но девушку невозможно смутить. Она улыбается так, будто знает что-то важное, что-то, что Луи не в силах осознать.

— А что сделал он, когда ты категорично отказал?

Мысли закручиваются в голове широкой воронкой, когда Томлинсон произносит вслух:

— Он продолжил настаивать.

Печати, за которыми он держит собственных демонов, срывает одну за другой, когда Луи решается. Мысль о том, что он рискует сделать больнее не только себе, но и Гарри, тонет в шуме крови в ушах. Слабость уходит из тела, и на её место возвращается жёсткость и решимость. Томлинсон берёт себя в руки и надеется, что Гарри поймёт его верно. В этот раз его поведение диктует не эгоизм, а желание дать шанс их взаимным чувствам.

Расстёгивая пуговицы на пиджаке, Луи медленно продвигается ближе к Гарри, стараясь не спугнуть. Ему нечем дышать, и будь его воля, он скинул бы тяжёлую ткань с плеч, сорвал бы пуговицы, но остаётся довольствоваться распахнутым пиджаком и ослабленным узлом галстука.

Несколько шагов отделяют его от цели, когда Энди заканчивает разговор. Гарри опускает взгляд в пол, и поворачивается к двери, намереваясь покинуть вечеринку, так и не дав Луи шанса объясниться. Да ещё жёсткая хватка друга повыше локтя останавливает, отнимает драгоценные секунды, что требуются чтобы догнать мальчика.

— Что ты намереваешься делать? — серьёзно спрашивает он, и Луи отвечает не раздумывая.

— Всё исправить.

Секунду Энди сканирует его лицо, пытаясь докопаться до глубины его чувств, понять насколько важно это для Томлинсона и не станет ли хуже, и, видимо, что-то есть там, в глубине пепельного взгляда, что заставляет его увериться в серьёзности намерений. Он разжимает пальцы, оборачивается и зовёт:

— Гарри!

Плечи ребёнка едва заметно вздрагивают. Будто в замедленной съёмке он оборачивается и его взгляд против воли скользит по Энди к Луи. Кислород в лёгких превращается в ядовитый газ, когда Луи видит страх в померкших глазах. Гарри отступает, медленно, будто отходит от готового напасть хищника, но Луи не даст ему сбежать.

В четыре шага преодолев расстояние между ними, Луи обвивает его талию рукой, а вторую кладёт на щёку не позволяя отвернуться.

Поцелуй сильный, доказывающий. Гарри не отвечает на него, и его тело сковано, будто кровь превратилась в металл, застыла жёстким каркасом внутри.

Гул вокруг стихает, и Томлинсон спиной чувствует шокированные взгляды друзей, но пока Гарри в его руках, и секунды неумолимо тикают в ожидании его решения, его ответа, для Луи больше ничто не имеет значения. Он готов пройти через ад непонимания и презрения ради возможности касаться этого мальчика.

— Пожалуйста, — шепчет он, когда дыхания не хватает и приходится разорвать поцелуй.

Глаза Гарри зажмурены, а губы дрожат, Томлинсон испытывает жгучую ненависть к себе, но отпустить сейчас выше его сил. Он лишь сильнее сжимает талию ребёнка.

— Ну, пожалуйста, малыш, — ещё раз произносит он.

Гарри осторожно касается ладони, убирая её от своей щеки, и поворачивает голову в сторону. Ресницы трепещут, и он не сразу решается открыть глаза, но когда всё-таки делает это, то смотрит лишь на Энди, а во взгляде так много мольбы, что Луи захлёбывается отчаянием.

Гарри не смотрит на него, и сжатое в тугую струну тело хоть и находится в его руках, чувствуется чужим и неподвластным. Луи чувствует каждым атомом, что Гарри мечтает лишь о том, чтобы вырваться.

— Томмо, — зовёт Энди. — Я думаю ответ очевиден.

— Нет! — отрезает Томлинсон. — Нет!

Гарри вздрагивает, но Луи тонет в безнадёжности собственных чувств. Пальцы сжимаются сильнее, без сомнения доставляя мальчику боль. Отпустить его - смерти подобно.

— Томлинсон, убери руки, — угрожающе повышает голос Энди, и недоуменный шёпот вокруг становится громче. Голова кружится, и разум отказывается анализировать ситуацию. Одна мысль словно центр Вселенной - не позволить Гарри уйти.

— Всё хорошо, — раздаётся хриплый шёпот Гарри, и, кажется, никто, кроме Луи не слышит этот сломанный обречённый голос. — Не надо, Энди, всё в порядке. Мы уходим.

Трясущиеся руки впиваются в полы пиджака и тянут за собой прочь из комнаты, подальше от косых взглядов и тихих осуждающих разговоров. Дыхание возвращается маленькими глотками, и беспокойство развеивается в терпком запахе Гарри.

У двери на улицу мальчик прижимает Луи лопатками к стене, и по-прежнему не глядя в глаза, просит подождать. Томлинсон хватает его за руку, не желая отпускать, но Гарри удаётся вырваться.

— Я предупрежу маму, что ухожу, — бесцветным голосом сообщает он, и не остаётся ничего, кроме как подчиниться его безэмоциональному заявлению.

Пальцы подрагивают от пережитого напряжения, а в груди всё ещё стынет холодом страх, что Гарри обманул, сбежал чтобы спрятаться. Развеять сомнения может лишь его возвращение, но время идёт, сыпется песком сквозь пальцы, а Луи по-прежнему прижимается к стене спиной, считая собственное тяжёлое дыхание.

Сигарета может помочь немного заглушить сосущую пустоту в груди. Луи выходит на залитую ярким солнцем подъездную дорожку, вытаскивает из узких праздничных брюк пачку и с облегчением затягивается. Ноги подкашиваются от пережитого душевного напряжения, и он садится на горячий капот своей машины, разглядывая отшлифованные овальные камушки под колёсами.

Жизнь состоит из циклов, повторяющихся бессчётное количество раз. Сидя на ярком августовском солнце в ожидании Гарри, Луи вдруг понимает, что их собственный подошёл к концу. А вот знаменует ли начало нового цикла счастье для них или мучительные дни отвыкания, зависит только от него.

Ответственность и страх с новой силой сжимаются вокруг головы стальным обручем, рождая глубоко в нейронах мозга зачатки мигрени.