Тут пахнет выпечкой с кокосом, и едва уловимым терпким послевкусием граната. Луи закрывает дверь на внутренний замок, не глядя кладёт ключ на тумбу в прихожей, и внимательно прислушивается.

В доме стоит абсолютная тишина, но Луи будто слышит сердцебиение мальчика внутри себя. Оно, словно компас указывает нужное направление, ведёт его вперёд.

В первой же комнате он обнаруживает спящего Гарри, раскинувшегося на широкой кровати. Волосы прилипли ко лбу, а на щеке хаотичные линии - следы от подушки. Луи старается не смотреть ниже, на мерно вздымающуюся грудь, на неприкрытые одеялом ноги. Невозмутимость никогда не являлась его сильной стороной, а держать себя в руках, когда Гарри, совершенно беззащитный и открытый, спит в огромной кровати, манящей присоединиться, разбудить его поцелуем, взять под хриплый ото сна шёпот практически невозможно.

Дыхание мальчика умиротворяет, прогоняя демонов, что жили в Луи последние недели. Он присаживается на кровать, осторожно касается колена ребёнка, а Гарри даже не вздрагивает. Луи ведёт рукой вверх, кожа под пальцами покрывается мурашками, дыхание мальчика сбивается, но сон не оставляет его. Догадка пронзает сознание Луи лишь после того, как он осторожно устраивается рядом, примостив свою голову на одной с Гарри подушке. Слишком крепкий сон, чтобы быть естественным - мальчик принял снотворное.

Луи смелеет, придвигается ближе, обвивает талию ребёнка рукой и осторожно перекладывает его голову к себе на плечо. Гарри смешно фыркает во сне, его ресницы трепещут, но он продолжает спать, не в силах вырваться из цепких лап лекарства. Чем и пользуется Луи.

Мальчик так близко, в его объятиях, и становится вдруг не важно всё что произошло между ними, никакие мотивы и причины не значат ничего, лишь дыхание Гарри, которое Луи ловит собственными губами.

— Я скучал, — тихо шепчет он, убирая кудрявую прядь со лба.

Признаваться легче, когда Гарри не смотрит в глаза, не может ответить, и Луи даёт себе волю. Он приближает своё лицо к лицу мальчика, касается его носа кончиком своего, и говорит, зная что его не услышат:

— Ты нужен мне, малыш. Не знаю, как ты сделал это, но мой разум принадлежит тебе: все мысли, все чувства, все желания - всё ты.

Кожа мальчика пахнет невинностью, притягивая Луи, и он стискивает зубы, оставляя свою руку на талии Гарри, но не сдвигать её выше к горячей оголённой груди непосильная мука. Естество кричит о том, что Луи есть Луи, он должен получить то, что хочет. А хочет он Гарри. Именно такого: бессознательного и расслабленного.

Но слова Рэйч всё ещё свежи в памяти, и Луи спрашивает у себя, что если это действительно та самая большая любовь? Хотел бы он её потерять?

Ответ всегда “да”. Не просто потерять, оттолкнуть изо всех сил и бежать без оглядки прочь. Луи никогда не мечтал об отношениях и прочей ерунде. Быть привязанным силой собственных чувств к другому человеку подобно самоубийству. Он будет питаться тобой пока не оставит от тебя ничего прежнего. Будет брать, ломать, перестраивать под себя. Луи зарёкся избегать яда, который дураки называют любовью.

Но потом появился этот ребёнок. Луи не почувствовал тот поворотный момент, когда привязанность возникла и запустила когти в его каменное сердце. Каждая улыбка мальчика - ещё одна трещина, каждый его болезненный вдох, отколовшийся кусочек.

А потом признание, как удар огромным молотом, и камень посыпался, обнажая кровоточащее сердце, в которое тут же воткнулись все шипы любви разом. В груди до сих пор ныло отголосками фантомной боли, и лишь рядом с Гарри она исчезала, растворялась в его дыхании.

Рот мальчика манит, и Луи зажмуривает глаза, считая секунды в голове, пытаясь успокоиться. Кажется, он умрёт, если не поцелует ребёнка, но оттаявшая совесть подсказывает, что это может стать очередной ошибкой. Луи слушает свой внутренний голос, и с болезненным стоном отворачивается от притягательного в безмятежности сна мальчика.

Сил не остаётся, и Гарри, как специально, жмётся к нему, выдыхая горячий воздух в шею. Луи высвобождается, перекладывает голову ребёнка на подушку, и спешит подняться, потому что детские пальцы на его коже лишают воли и решительности. Луи хочет дотрагиваться до него постоянно, ни на секунду не выпуская из собственных рук. Это непривычно, дико. Но это новая реальность Томлинсона, от которой уже не убежать.

Луи влюблён.

В голове путаются мысли, и усталость накатывает с новой силой, стоит переступить порог комнаты, прикрыв за собой дверь. Он измучен расставанием. Больше всего хочется вернуться, скинуть джинсы и прижаться к мягкой коже мальчика, запустить пальцы в непослушные волосы, и заснуть, оставив все тревоги и боль в прошлом. Абсурдность собственных желаний зашкаливает, и Луи старается вернуть себе здравый смысл и немного терпения чашкой чая.

Он дождётся пока Гарри выспится, а потом они поговорят. Томлинсон не волнуется - мальчик влюблён в него, а теперь, когда и сам Луи осознал собственные чувства, преград между ними больше не существует. Только время раздражает долгими тягучими секундами, не желая приблизить момент пробуждения, продолжая мучить Луи невозможностью обнять малыша прямо сейчас.

Чай горчит на языке, но удовольствия не приносит. Всё, о чём может думать Луи, это будущее, в котором Гарри полностью и без оговорок будет принадлежать ему. Он рисует в голове затуманенные блаженством зелёные глаза, искусанные пухлые губы, шепчущие “твой”, и сам не замечает, как широкая улыбка расползается по лицу.

Тихий всхлип разбивает иллюзию, будто брошенный в окно камень, на мелкие блестящие осколки. Напрягая слух, Луи может уловить ещё один, за которым тут же следует сдавленное рыдание.

Срабатывает инстинкт. Ещё до того, как Луи успевает понять, что плачет проснувшийся Гарри, он оказывается в спальне. Мальчик поднимает голову на звук открываемой двери и растерянно смотрит Луи в глаза. Секунду между ними царит невесомая тишина, в которой тонет реальность, а потом Гарри прячет лицо в ладонях под тихий плач.

Сердце разрывает в клочья звучащей в голосе ребёнка печалью.

✷✷✷

Сновидения сравнимы с чудесами. Они исполняют самые заветные желания, позволяют дотронуться до мечты, прожить её в другой, не менее настоящей реальности. Сновидения поддерживают в людях жажду волшебства, веру в жизнь, иногда спасают от отчаяния.

Гарри признаёт, что лишь сны о Луи позволяют ему не тронуться умом от горя. Он открывает глаза с чётким ощущением близости Томлинсона, и даже в воздухе витает его запах, горьковатый, влажный, как капля дождя, впитавшаяся в осеннюю землю.

Кожу покалывает в тех местах, по которым лаская скользили пальцы Луи во сне, и едва слышный шёпот в ушах, хотя Гарри не помнит ни слова. Лишь смутное ощущение важности признания мерцает прозрачной дымкой в сознании.

Сон, удивительный и живой, не желает отпускать из собственных бережных объятий, и Гарри смакует отголоски ощущений, сжимая подушку крепче дрожащими пальцами. Но реальность уже здесь, развеивает глупые мечты, и грудь стягивает в стальной обруч отчаяния. Одиночество возвращается в свои владения, наполняет сердце Гарри студёной водой, серой и недвижимой.

Но мальчик не хочет возвращаться во тьму своей безответной любви. Из последних сил он хватается за образ Луи, пытаясь представить его в своей голове, запечатлеть там навсегда,но нечёткие контуры картинки расплываются тем больше, чем сильнее Гарри напрягается. В какой-то момент приходит осознание - он провёл слишком много времени без этих пепельных глаз, воспоминания потускнели, и Гарри больше не может чётко представить себе смеющегося Луи. Остался лишь силуэт, заштрихованный дымкой тьмы.

Боль этой мысли толкает в спину, вырывая слёзы, что были заперты в ловушке его тела все эти печальные недели. Солёные капли наполняют глаза и комната расплывается, но Гарри моргает, сгоняя их с ресниц по щекам.

Желание оставить эту разрушающую любовь позади исполняется странным, неправильным образом. Гарри хочет помнить красивое лицо Томлинсона, его дерзко вздёрнутую бровь или то, как изящно тонкие пальцы держали сигарету, стряхивая пепел в открытое окно. Избавиться лучше от боли съедающих заживо сильных чувств, что рвут мир пополам, бросая его, словно штормовые волны из стороны в сторону. Но всё происходит с точностью до наоборот. Образ Луи затирается, его уносит песком времени в забвение, в то время как боль лишь усиливается, неотрывно следуя за кровоточащим сердцем Гарри.