Номер Рэйчел, последнего возможного спасения, отвечает после нескольких долгих гудков. Луи надеется, что она придёт, развеет тишину его серой, похожей на склеп квартиры. Он задыхается, но страх всё ещё слишком силён.
— Чего тебе? — грубо произносит девушка, не удостоив его даже приветствием.
— А ты чего такая агрессивная? — апатично спрашивает Луи, заваливаясь на диван в гостиной. Ему почти не интересно что за возжа попала ей под хвост, но собственный опыт общения с девушкой говорит о том, что если блондинка зла, то ей нужно выплеснуть эмоции, прежде чем она начнёт вести диалог адекватно.
— Да пошёл ты, Томлинсон! — срывается девушка. — Ты думаешь, я не знаю, зачем ты звонишь?
— И зачем же я звоню?
Рэйчел усмехается в трубку.
— Думаешь отвлечься, трахнув меня. Но не сегодня, сладкий. Теперь ты будешь решать свои проблемы самостоятельно, — зло чеканит она, а Луи устало трёт правую бровь. Мозг не хочет соображать, и парень совершенно не понимает, почему она отказывает, да ещё с такой злостью.
— Ты предлагаешь мне подрочить? — растерянно спрашивает он.
— Мудила, — тяжело выдыхает блондинка, но Луи не обижается. Он знает, что она не ненавидит его. А ещё он знает, что она права. — Нет, я предлагаю тебе пересмотреть свои взгляды на жизнь в общем, и на секс - в частности.
— Рэйч, ты что, пьяна? — задаёт он закономерный вопрос, потому что рассуждения подруги не укладываются в его голове, и он близок к принятию мысли о том, что он совсем свихнулся за последние недели навязчивых мыслей о Гарри. Но девушка отвечает со всей серьёзностью, на какую способна.
— Я встретила кое-кого, Томмо.
Луи смеётся и облегчённо выдыхает.
— Это же никогда не было для нас проблемой.
— Раньше не было, — тихо произносит блондинка. — Он особенный, Луи. Я думаю это то самое. Большая любовь.
— Сколько мы не общались? Несколько недель? Ты не могла узнать его достаточно за такой короткий срок, — Луи чувствует, как дрожат его пальцы, когда он вскрывает пачку, пытаясь выудить оттуда такую нужную сигарету. Почему-то история подруги пугает его до нервно замершего дыхания.
— Я знаю, поверь. Мне хватило взгляда, одного прикосновения. Это те чувства, при которых кровь превращается в мёд, тягучий и сладкий, а за рёбрами рождается нежность, уничтожающая, пожирающая внутренности. А ещё есть этот страх, от которого леденеет естество, и только его голос может разбить ледяную стену и вернуть спокойствие в душу. Ты когда-нибудь испытывал нечто подобное?
Рэйчел больше не обращается к нему. Она погружается в собственные вихрящиеся внутри эмоции, и Луи медленно ведёт пальцем по экрану телефона, отсекая её мечтательный голос.
Глубокая затяжка замирает в лёгких, вызывая отвращение к себе, разгоняя мутный страх. Луи вскакивает на ноги, потому что не в силах больше оставаться на месте.
Пальцы сжимаются в кулаки, но не от злости. Ими овладевает бессилие. Луи так чертовски хорошо понимает, о чём твердит ему подруга, и будь он чуть менее эгоистичной сволочью, прямо сейчас он мог бы слышать смех Гарри, а не разрывающую барабанные перепонки одинокую тишину.
И прежде чем решимость развеется, а разрушающие мысли сомнения, словно трусливые койоты, приползут обратно, Луи набирает номер Энди.
— Просто дай мне адрес, ничего не спрашивая, — умоляет он, и почти готов услышать отказ, потому что его кредит доверия уже точно закончился, но Энди всё ещё остаётся его лучшим другом и, возможно, единственным по-настоящему умным человеком среди них.
Он называет заветную улицу.
Комментарий к Перемена
*The Last Day on Earth
========== Гарри ==========
The love we share \ Наша любовь
Seems to go nowhere \ Кажется, ведёт в никуда
And I’ve lost my light \ И в моей жизни больше нет света
For I toss and turn I can’t sleep at night \ Я не знаю покоя и не сплю по ночам*
Должна быть причина, по которой изъеденные омерзением лёгкие продолжают сокращаться, впуская в себя кислород. Гарри сжимает в кулак ткань футболки и тихо стонет от боли, разрывающей сознание. Тошнота не проходит, а беспощадная бессонница не даёт передышки, ни на секунду не отпуская сознание в спасительное забытье.
Яркое августовское солнце смеётся над детской трагедией, высвечивая безжалостными лучами каждую напряженную мышцу на лице, каждую кровоточащую ссадину, нанесённую себе в секунды полного отчаяния.
Мама отводит глаза, прячет слёзы в белый платок, неспособная помочь, вытащить из болота саморазрушения, в которое Гарри погружается всё глубже с каждым непосильным вздохом. Руки опускаются, и сколько бы Гарри ни напоминал себе о юном возрасте, о том, что впереди целая жизнь и однажды тоска расцепит свои острые когти на тонких тканях его души, о том, что это начало его жизни вне Луи, а в начале всегда тяжело - печаль всё равно берёт своё, погребая под толстым слоем пепла любое начинание.
Лишь вкус горького чая и лёгкий запах сырости по утрам напоминает о том, что где-то там, на прогретых жарким солнцем улицах Луи улыбается незнакомцам, затягивается терпким сигаретным дымом, дышит одним с Гарри воздухом. Порой от этих мыслей становится легче, и мальчик чувствует, что Томлинсон рядом, рукой подать, но чаще это лишь угнетает - Луи и думать о нём забыл.
Гарри мечтает о том, чтобы лето закончилось, и осень заняла его место, вытеснив из превратившегося в камень сердца безразличие и усталость. Гарри верит, что смена сезонов пойдёт на пользу его умирающей душе.
— Не хочешь пойти со мной? — прерывает его размышления мама, с мольбой глядя куда-то во влажные после душа кудри. Запах граната тяжёлым газом занимает весь объём кухни, вытесняя кислород, которого Гарри и так катастрофически не хватает. — Разве ты не скучаешь по Энди? А ещё розы в самом цвету сейчас. Ты так любил их. Может в оранжерее станет легче?
Гарри отрицательно качает головой, с болью осознавая, что мама старается больше не смотреть в глаза. Наверное, там нет ничего, кроме пустоты. Пальцы сжимают уже остывшую чашку, а мысли о некогда любимых цветах не приносят удовольствия, лишь неуютно бьющееся в рёбрах сердце. Гарри хочет зарыться в одеяло с головой и снова попытаться уснуть.
— Ты не можешь бегать от жизни вечно! — настаивает она.
— Спорим? — грубо отрезает он, выливая остывший нетронутый чай в раковину. — Просто оставь меня в покое, пожалуйста.
Раздражение в голосе выплёскивается через край, и Гарри самому тошно от грубости, с которой он говорит, но мама делает шаг и прижимается к его спине, оставляя во влажных волосах поцелуй.
— Однажды станет легче, поверь. Пока что нужно просто поспать.
Энн берёт его руку в свою, поворачивая ладонью вверх, и кладёт туда две белые таблетки, которые Гарри тут же сжимает в кулак.
— Спасибо, — благодарно шепчет он, пока мама прочёсывает запутавшиеся кудри пальцами.
— Я разбужу тебя вечером, и мы поужинаем вместе. Давай, Гарри, с сегодняшнего дня начнём новую жизнь. Что бы ни случилось с тобой, сынок, оставь это позади.
Мальчик кивает, целует её в щёку на прощание. Снотворное в ладони обещает желанный покой, и как только входная дверь закрывается, он глотает лекарство, запивая тремя огромными глотками воды.
Собственная комната, пропахшая тревожными мыслями о Луи и разрывающей обидой, вызывает отторжение на физическом уровне, и Гарри не задумываясь выбирает мамину кровать, пахнущую ванилью и кокосом, обещающую сон без сновидений.
Голова едва касается подушки, а лекарство уже туманит уставший мозг, окуная в зыбкое бессилие. Нега рождается в глубине тела, расплываясь будто жидкая карамель по телу, до кончиков пальцев, снимая напряжение долгих недель. Гарри блаженно стонет, переворачивается на живот, и подминая под себя мамину подушку, наконец, засыпает.
✷✷✷
Ключ оказывается именно там, где говорил Энди, под дном неприметного высохшего кактуса. Луи неуверенно переминается с ноги на ногу, не решаясь вставить его в замочную скважину, но желание увидеть Гарри пересиливает страх, а вместе с ним задвигает в самый тёмный угол сознание и здравый смысл. С гулко бьющимся в горле сердцем он открывает дверь и входит в квартиру.
