— Просто помни всегда, что ты моё маленькое солнышко. Что бы ты ни сделал, я верю, ты хороший человек. Я воспитала тебя правильно, — она проводит рукой по щеке, едва касаясь, а кожу Гарри жжёт, будто он демон, окроплённый святой водой. — И никогда не забывай держать голову над водой. Как бы тяжело не было, ты прорвёшься.
Женщина покидает комнату, наградив сына поддерживающим взглядом, лёгкой полуулыбкой, а Гарри становится стыдно.
Телефон снова вибрирует, и мальчик едва справляется с собственными руками, налитыми тяжестью безразличия и омерзения к себе. Он хочет просто растворится в темноте своей комнаты, проигнорировав весь остальной мир, но совесть не позволяет. Хватит с окружающих его эгоизма.
— Привет, — говорит он в трубку и слышит удивлённый выдох в ответ.
— Уже не надеялся, что ты возьмёшь. Привет, Гарри.
Голос Энди звучит настороженно. Гарри понимает его. Он и сам опасается себя и своих глупых, отвратительных идей. Кто знает, какая блажь способна прийти ему в голову.
— Энди, я…
— Прости меня, — прерывает его парень. — За все те ужасные слова. Я растерялся, разозлился. Я не должен был говорить такие гадкие вещи.
Гарри трясёт головой, сжимая пальцами телефон. Больше всего ему хочется чтобы голос Энди затих, умолк. Единственный кому стоит извиниться - это Гарри. Он был эгоистичным придурком, влезшим в дружбу между Энди и Луи, пытающимся разрушить его отношения с Элен.
Гарри широко распахивает глаза, и настолько громко, насколько позволяет севший за долгие дни полного молчания голос произносит:
— Давай забудем об этом инциденте. Я заслужил каждое из произнесённых тобой слов, — и поспешно продолжает, не позволяя Энди перебить себя. — Я виноват, и надеюсь ты сможешь простить меня однажды. А ещё я надеюсь, что со временем этот осадок исчезнет из нашей дружбы.
Гарри слышит, как Энди облегчённо смеётся, и следующая его фраза, несмотря на деликатное содержание, звучит дружеской подколкой.
— Раз любовь не срослась, пусть будет хотя бы дружба.
Эти простые слова возвращают простоту и лёгкость в общение. Гарри чувствует, что Энди не держит на него зла, и один из сдавливающих грудь узлов ослабевает, позволяя дышать чуть глубже.
Спокойное умиротворяющее молчание висит между ними некоторое время, но Гарри тяжело вздыхает, собираясь с духом. Он должен произнести кое-что вслух, просто чтобы расставить все точки над “i”.
— Энди, я ведь никогда не был в тебя влюблён. Наверное это от скуки, или мне не хватало приключений. Я придумал себе что-то и поверил в это.
Теперь Гарри действительно знает, что такое любовь, и её трудно спутать с чем-либо. Она словно громкий вопль, но в то же время звучит тише дыхания. Огромная, будто Вселенная, но способная уместиться в атом. Сжимающая время до секунды, но длящаяся вечность.
Нет более страшной боли, чем любовь, и в то же время люди стремятся почувствовать её как великое наслаждение. Гарри был дураком, когда верил что влюблён в Энди.
— Мне жаль.
— Я знаю, малыш, — тихо говорит Энди, и в его голосе мальчик слышит улыбку. — А его ты любишь?
Гарри сжимает зубы, в голове эхом разносится ненавистное “малыш”, и признание жжёт губы, готовое сорваться в полумрак зашторенной комнаты. Вот только оно не нужно никому.
— Не отвечай, — быстро произносит Энди, почувствовав напряжение ребёнка, и переводит тему. — Вернёшься домой?
— Наверное, — неуверенно шепчет Гарри, взлохмачивая волосы рукой. — Но не сейчас. Мне просто нужно время для себя. Я совершил что-то ужасное, с чем мне нужно свыкнуться и смириться. К тому же у тебя дома пахнет Луи.
Голос ломается, и имя крошится на губах. Гарри вздрагивает, зябко ведёт плечами. Рано, слишком рано, он не готов говорить о Луи.
— Но мы же по-прежнему друзья, верно?
Гарри кивает, хоть и понимает, что собеседник не видит его. Но это нужно в первую очередь для себя, мальчик хочет убедиться, что достоин этой дружбы, но внутри стынет уверенность, что как раньше больше не будет. Слишком много презрения к себе плещется в его крови.
— Конечно, друзья, — чересчур бодрым, наигранным тоном произносит он и добавляет скороговоркой. — Прости меня за всё.
Палец уже на кнопке, и Гарри отключается так быстро, что Энди не успевает возразить или добавить что-то ещё. Телефон летит в сторону, и мальчик в изнеможении откидывается на подушки. Унижение того разговора вновь топит его в своём грязном мутном ощущении. И от этого никуда не деться, от мыслей не сбежать.
Мальчик ныряет под одеяло, стараясь спрятаться, и это так глупо. В темноте и духоте, его мысли о Томлинсоне становятся всё более навязчивыми и болезненными. Гарри вспоминает вкус горьких губ, с привкусом собственной крови, и зажмуривается в бессилии. Рука скользит по прессу вниз, к кромке боксеров. Он чувствует волну отвращения к себе, но уже не может остановиться, так хочется почувствовать удовольствие. Небольшую передышку, чтобы не сойти с ума, не свихнуться от вечной не останавливающийся боли.
Пальцы обхватывают напряжённый член, и Гарри шипит сквозь зубы. Он представляет себе широкие плечи, в которые впивается пальцами, загорелую кожу шеи. Вспоминает о тех обжигающих взглядах, которыми Луи окидывал каждый участок его тела, будучи под кайфом. Рука скользит по стволу, вырывая из горла скулёж, и Гарри подаётся бедрами навстречу. Так невероятно хорошо, что на секунды этого извращённого удовольствия он забывает о своей боли, о разбитой жизни. Гарри наслаждается своими откровенными, смелыми фантазиями о Томлинсоне, в которых парень подчиняется его воле, дарит ему нежность, шепчет комплименты, целует, ласково и осторожно, будто мальчик сделан из тончайшего хрусталя.
Сухие рыдания заглушает подушка, и от них на душе не становится легче. Гарри кончает в собственную руку, содрогаясь от отвращения к себе, от унижения, которое он испытывает вместе с удовольствием.
Внутренние демоны шепчут угнетающие оскорбления в воспалённом мозгу, а ангелов, чтобы поддержать мальчика, не осталось. Они разлетелись, словно напуганные птицы, оставляя Гарри на растерзание самобичеванию и внутреннему разрушению.
Ненависть к себе разгорается в детской душе, как сухой лес от искры, мгновение и Гарри полыхает, ярко и стремительно сгорая в чувствах.
И нет никого, кто сможет остановить разрушение.
✷✷✷
Луи просыпается резко, от внутреннего толчка, и едва разлепляет веки, как его накрывает странное ощущение влажности. Он собирает ладонью слюну, стекающую по подбородку на подушку, и садится, отчаянно зевая. В боксерах тоже влажно и он чертыхается, откинув голову назад - кончил, пока спал, как малолетка.
Навязчивое воспоминание о сне, в котором Гарри ластится словно котёнок, целует в губы, мягко и невесомо, отодвигается силой воли на задворки сознания. Морщась, Луи поднимается на ноги и плетётся в кухню, его график полностью сбит бессонницей, которая тоже посвящена мальчику, и потому кофе никак не будет лишним прямо сейчас.
Горячая крепкая жидкость не реанимирует уставшее тело. Томлинсон разглядывает помятое лицо в зеркало, ужасаясь серой, тонкой, словно пергамент, коже и чересчур острым скулам. Он выглядит плохо, но отчаянно цепляется за неправдоподобную ложь о том, что дело не в Гарри.
Но глубоко в душе, там, где в темноте, словно черви, копошатся эти незнакомые чувства нежности и желания, он знает - дело в мальчике. Непонятным, абсурдным и непостижимым образом он занял не только мысли, но и душу, вытеснив оттуда эгоизм и самодостаточность. Луи загибается от жажды его робких прикосновений.
Холодная вода освежает, даёт передышку от мыслей. Луи внимательно смотрит на часы, пытаясь осознать который час. Тишина в квартире душит, отдаваясь в ушах детским смехом, задушенным хрипом, жалобными стонами, и даже заткнув уши пальцами, Луи не может избавится от звуков, что принадлежали Гарри. Они в его голове, сводят с ума, разбавляя одиночество и подавленность толикой безумия.
