— Твоё дело научить меня трахаться, а не разглагольствовать. Так что все советы, не касающиеся секса, оставь при себе.
Слова вырываются помимо воли. Голос Гарри злой и отрывистый, но в теле сковывающий ужас. Холодная рука волнения впивается в позвоночник, выдёргивая его, лишая опоры. Луи лишь хмыкает, как-то отстранённо, делает шаг вперёд, оказываясь на расстоянии ладони. Дыхание опаляет лицо мальчика, когда Томлинсон переспрашивает:
— Научить тебя трахаться, говоришь?
Ответа он не ждёт - цепляет рукой запястье, вдавливая пальцы глубоко в кожу, оставляя синяки, словно от наручников.
Пока Луи тащит его сквозь дождь к своей машине, и капли разбиваются о побледневшее испуганное лицо, Гарри думает о том, что он действительно скован. Луи подчинил его себе, пропитал собой каждую секунду жизни, прошил насквозь алыми стежками каждую мысль. Гарри предпочитает анализировать чувство своей привязанности, отгоняя подальше опасения. Сегодня Томлинсон научит его чему-то очень важному. Чему-то болезненному.
А потом он вспоминает о том, что мама ждёт его на кухне, но уже поздно. Вырваться из крепкой хватки никотиновых пальцев невозможно. Да Гарри и не пытается. Он ловит каждое короткое мгновение их озлобленных отношений.
Грубый толчок между лопаток отправляет Гарри в машину, и он едва успевает поджать ноги на сидении, когда Луи захлопывает дверцу так, будто собирается отрубить их.
Грудную клетку разрывает что-то тёмное, что-то огромное, крайне болезненное. Гарри задыхается на сидении, перед глазами всё плывёт. Горький запах Луи проникает под кожу, выворачивая наизнанку. Гарри тошнит.
— Я всё ещё думаю, что это тупая затея. Посмотри на себя! Ты зажимаешься, когда я становлюсь резким. Что же будет с тобой, когда к стене тебя прижмёт прекрасный непогрешимый Энди?
Луи выплёвывает слова одно за другим, и они камнями летят в мальчика, оставляя в душе синяки. Хочется схватить Томлинсона за запястье, украшенное причудливым переплетением вен, прижаться губами к точке пульсации крови, и шептать о своих чувствах, пока сознание не покинет истерзанное напряжением тело. Гарри едва сдерживает собственные руки, тянущиеся к парню. Вместо этого он упирается ладонями в пластик приборной панели и опускает голову вниз, пряча за вьющимися локонами чёлки собственное отчаяние.
Положение безвыходное, Гарри это понимает. Уйти от Луи невозможно. Все эти недели он жил будто в аду, а чувство падения в бездну холодило грудь при каждой мысли о Томлинсоне. Оставаться с ним - невыносимо. Гарри так отчаянно хочет остановить несущееся вперёд время, весь этот хаос между ними, состоящий из боли и жестокости, и просто прижаться губами к искривлённому в злой усмешке рту.
Машина резко тормозит, и Гарри чувствует настойчивые пальцы в своих волосах. Луи тянет его голову назад, и мальчик подчиняется, пытаясь избежать боли.
— Нахуя тебе всё это нужно? Просто скажи “нет”!
Гарри упрямо поджимает губы.
— Нет, я хочу.
— Не хочешь, малыш, я же вижу, — шепчет Луи. Голубые глаза совсем близко. В них горит маниакальный свет, пугающий больше любых грубых слов и резких жестов. — Тебе страшно. Больно. И будет только хуже, — обещает он. — Просто произнеси грёбанное “нет”, и я отвезу тебя домой.
Гарри молчит. Долго. Напряжённо. Всё его тело кричит о том, что Луи больше не будет его жалеть. Больше не хочет. И страх пожирает эмоции, одну за другой, оставляя лишь дрожь сожаления и покорность внутри.
— Да, — произносит он твёрдо, соглашаясь сразу на всё.
Луи теряется. Рука отпускает волосы и безвольно падает на сидение рядом с Гарри. Тяжёлое дыхание выдаёт нерешительность Томлинсона, и Гарри больше всего на свете хочет сжать его руку, ободряя. Но вместо этого лишь невесомо касается пальцами раскрытой ладони.
— Идём, займёмся сексом. Нам обоим это нужно.
Мальчик покидает салон, вновь оказываясь под дождём. Ему кажется, всё лето будет холодным и мокрым, кажется, будто солнце никогда больше не будет светить.
К счастью Гарри, Луи не обращает внимания на его откровенное враньё. Никто из них не обращает внимания на то, что израненной душе нужна нежность. Гарри дотрагивается до футболки Томлинсона, сжимая её пальцами, не отпуская до самой двери. Без этого физического контакта он не смог бы дойти до квартиры - сбежал на половине пути.
Ему стоило бежать задолго до этого момента.
✷✷✷
Луи бесит происходящее. Бесит этот блестящий взгляд широко распахнутых в ужасе глаз. Бесят дрожащие детские пальцы, которые хочется сжать до хруста. Мятное дыхание, за которым угадывается сдерживаемая паника. Он хочет вжать Гарри в стену и вбить в эту тупую кучерявую голову, что им пора остановиться.
А ещё он чувствует странное жжение в груди. Оно появилось, когда Энди коснулся пальцев Гарри, забирая блюдо, и усилилось в сотню раз, когда эти неловкие, вечно дрожащие пальцы путались в ткани футболки друга так же, как когда-то мальчик тянул футболку самого Томлинсона. От их нежных взглядов и полных благодарности кивков Луи захотелось оскалиться и зарычать.
Рычать хотелось до сих пор, и ни вождение, ни дождь не успокоили терзающее внутренности жжение.
Упрямая увлечённость Гарри, с которой он соглашался на все самые грубые и мерзкие вещи, чтобы получить парня своей мечты, выводила из себя. Мальчик был так беззаветно влюблён в друга Луи, что самого Томлинсона просто разрывало изнутри от бешенства.
Он никак не может понять, откуда берётся это исступление. Если бы речь шла о ком-то другом, Луи с уверенностью сказал бы, что это ревность. Но в его случае душевной привязанности не существует. Не может существовать. Но факт остается фактом: Луи не хочет делить его с другом.
Луи закуривает в прихожей, пока Гарри стаскивает мокрые кроссовки. Последний шанс успокоиться. Если сигарета не остудит его, он разорвёт этого ребёнка в клочья.
Сигарета не помогает. Особенно когда Гарри покорно плетётся в спальню. Луи чувствует, как на виске бьётся венка, выдавая крайнюю степень напряжения. Он не понимает, почему злится. Не понимает, за что хочет наказать мальчика.
Но хочет невыносимо сильно.
Гарри садится так, как учил его Томлинсон. Кладёт ладони на покрывало, упираясь в жёсткий пол острыми коленками. Томлинсон стаскивает футболку и в два шага преодолевает расстояние между ними. Он рывком ставит мальчика на ноги, и Гарри хватается двумя руками за его локоть, стараясь удержать равновесие. Прикосновение влажных ладоней к коже будоражит сильнее. Луи хочет оттолкнуть эти нежные руки дальше от себя, швырнуть мальчика в угол комнаты и выплеснуть всю, неясно откуда взявшуюся, злость.
Так он и поступает, толкает Гарри в сторону и хрипло шепчет:
— Встань на колени. Туда, — рука указывает к стене, и Луи сосредотачивается на том, чтобы держать себя в руках. Больше всего хочется зацепить ступнёй неуклюжие ноги, услышать стук, с которым мальчик рухнет на колени.
Томлинсону удаётся сдержаться. Гарри сам опускается на пол, сам упирается руками в стену, чуть разведя их в стороны. Сам откидывает голову назад, а в зелёных глазах горит такая жажда, что Луи на секунду становится страшно. Там больше нет невинности, лишь смирение и что-то незнакомое. Томлинсон никак не поймёт.
Пространство вновь сжимается плотным пузырём вокруг них. Мир перестаёт существовать. И никаких норм морали и сожалений. Луи встаёт за спиной мальчика, нежно касаясь пальцами лица, ласково проводя по бровям, дотрагиваясь до приоткрытых губ. Гарри смотрит снизу вверх на нависающего над ним парня, и бесстыдно ловит его пальцы губами.
Влажный жар этих губ плавит остатки разума, поднимаясь выше по руке, подчиняя всё тело животным инстинктам. Луи засовывает пальцы глубже, касаясь нежного нёба во рту у Гарри. Мальчик стонет. Его язык неловко скользит между пальцами Луи, выжигая лёд в глубине его чёрствого сердца.
— Малыш, — срывается с тонких губ.
Гарри ёрзает на месте, его руки дрожат, но он не меняет позу, будто пальцы у него во рту важнее комфорта. А Луи просто не может остановиться. Он подмечает краем сознания, что Гарри неудобно, но всё его тело требует продолжать. Остановиться сейчас - подобно смерти.
