— Я сделал его год назад, — Гарри не контролирует свои губы, они кривятся в рыдании, слова получаются невнятными и поломанными.
И лишь воспоминания, что подарил ему Луи за год: болезненные, сладкие, полные тепла и морозно снежные — только они наполняют руки силой, помогают сердцу принять и решиться. Гарри заносит нож и бьёт.
Бьёт туда же, куда ударил год назад. Лезвие так же гладко входит в старый шрам, вновь распарывает его рваные, только сросшиеся края. Горячая кровь, та же кровь, вновь струится по пальцам подростка. Он всхлипывает, отшатывается в ужасе, но мужская ладонь ложится сверху, не позволяет вынуть нож или убрать руку.
— Выше, — шепчет он, и сам ведёт рукой Гарри вверх, вспарывая кожу, разрывая ткань. Кровь выплёскивается из раны, заливая одежду подростка. — Я так же устал, как и ты, малыш.
Губы дёргаются в последней, прощальной улыбке. Гарри успевает разглядеть признание в чужих глазах, тонкую струйку крови в уголке рта, а потом Бен прижимается лбом к его покрытому лихорадочным потом лбу. Последний тёплый выдох касается мокрых замёрзших щёк подростка, рука на ноже разжимается, и Бен падает на пол, бездыханный.
Под тихое дыхание шокированного Луи Гарри забирает жизнь Бена, тоже становясь убийцей.
Долгие секунды тишины отделяют одну жизнь от другой, превращают прошлое, наполненное тьмой и надеждой, в будущее, серое и пустое. Гарри не решается смотреть на Томлинсона. Взгляд приковывает к себе тело Бена: тёмная одежда, словно сотканная из ночи, из самой непроглядной тьмы, и спрятанные за ресницами, под бледными веками чувства — страшные, разрушающие. Теперь мёртвые.
Гарри заставляет себя отвернуться, но знает, картинка изломанного рта, этих губ, за которыми с восторгом наблюдал долгие годы, когда Бен увлечённо рассказывал об очередной хорошей книге, когда он делился мудростью, учил жить, эти бледные мёртвые губы теперь навсегда останутся в его памяти, на его совести.
— Теперь всё закончилось, — сквозь глухие рыдания шепчет Гарри. — Точно закончилось.
Ночь пожирает остатки света в весеннем вечере. Она ползёт густыми тенями от стен, щупая, оглаживая вещи в комнате. Гарри хочет остановить всю тьму в мире, выжечь её светом и огнём.
— Освободи меня, — говорит Луи, и его голос среди мёртвых, покрытых кровью стен звучит неестественно. Он не принадлежит этому миру. Не принадлежит Гарри.
Против воли, сквозь сковывающую тело боль и усталость, Гарри шарит замёрзшими руками по залитым кровью складкам одежды. Лишь чудом нащупывает ключ потерявшими чувствительность кончиками пальцев. Его руки нещадно дрожат, когда он приближается к Томлинсону, потупив взгляд, уткнув его в грязный пол. Слёзы склеивают ресницы, и в замочную скважину удаётся попасть далеко не сразу.
Мгновения, когда кончик ключа царапает металл обруча на шее Луи, когда кожа его шеи так близко, пахнущая до одурения хорошо, этой родной горечью сигарет и сладостью персиков, длятся вечность. Но потом щелчок открывшегося замка рушит напряжённую близость между ними. Рывком Луи отбрасывает от себя ошейник, под громкий звон цепи, и резко поднимается на ноги.
— Могу я забрать платок? — просит Гарри, всё так же разглядывая кровавые узоры под ногами, а внутри всё дрожит от ужаса, что Луи откажет в этом маленьком клочке ткани, что так необходим теперь. Чтобы выжить.
Но вопреки всем страхам, висящему между ними горьким комом разочарованию, Луи стаскивает платок с шеи и протягивает. Берёт ткань Гарри со всей осторожностью, не касаясь сильных пальцев, что занимали его голову всю долгую, трудную зиму. Гарри боится ожогов, что так легко получить, когда яростное солнце, которым является Луи, касается сгустка тьмы и ужаса, подобного Гарри.
И он уходит, оставляя после себя лишь воспоминания и ткань, ещё хранящую тепло хозяина.
— Но я спас тебя, — шепчет Гарри в пустоту оставленной нараспашку двери.
Шаги звучат приглушённо, когда подросток опускается на колени рядом с учителем, берёт его остывающую большую ладонь в свою ледяную руку. Сжимает с остатками нежности, которую не смогли уничтожить до конца жестокость и безумие. Словно живучий сорняк, она вцепилась в душу, не желая отпускать даже после всего.
Секунды превращаются в минуты, но Гарри не замечает времени. Так же как он не замечает холода или тьмы. Реальность больше не существует для него, лишь эта комната, наполненная смертью — персональный ад страданий и боли. И даже когда тишину разбивает полицейская сирена, звуки подъезжающих автомобилей, подросток не шевелится, запертый в себе.
Без возможности к побегу.
***
В полицейской машине витает застарелый запах жира и табачного дыма. Яркие мигалки освещают ночь, лучи красного и синего расходятся в стороны, разрезают тьму на треугольники. Один из копов остаётся с ним в машине, но его напарник выходит, содрогаясь от холода в форменной куртке.
Луи всё ещё трясёт от ужаса: мёртвое лицо Стэна и тьма в глазах мужчины, когда он склонял Гарри к убийству. Дыхание до сих пор затруднено, сдавлено осознанием того, насколько прочной оказалась связь Гарри и убийцы. Луи увидел это в их взглядах друг на друга — скользящее понимание между двумя. Будто им не требовались слова, они знали все, даже самые потаённые мысли.
И хотя всё закончилось, страх, подобно пауку, сплёл свою паутину внутри его тела, сжал тонкими серебристыми нитями сухожилия и мышцы. Гарри выбрал его, лишив своего друга жизни, выбрал одиночество, уничтожив тьму и жестокость, но Луи всё равно оказывается разбит, раздавлен осознанием того, насколько близок к гибели оказался.
Полицейские входят в здание, и Луи слышит их осторожный профессиональный разговор в рацию. Голова кружится от усталости, и громкие, полные отчаяния и безнадёжности мысли долбятся в череп, крошат его в труху. Луи хочет забыть всё, что случилось в этом году. Он готов расстаться со сладкими воспоминаниями о Гарри, если призраки погибших друзей тоже прекратят терзать его совесть.
Его выводят закованным в наручники: Луи видит сквозь стекло полицейского автомобиля заплаканное лицо в сине-красных огнях от мигалок, заломанные за спину руки, окольцованные металлом. Томлинсон сползает по сидению ниже и зажмуривается, не в силах смотреть. Вид Гарри разрывает ему сердце, топит в горячей крови и боли остальные органы. Желание спасти мальчишку от кошмаров, вытащить из бездны отчаяния борется со страхом, с пережитым ужасом произошедших событий.
Но жалость не изменит случившегося, не поможет исправить смерть и боль, засевшую занозой в сердце. Друзья мертвы, и вместе с ними умерла часть души. Луи чувствует в себе эту пустоту, с острыми краями. Она мешает дышать, царапаясь зазубринами.
Ничто уже не будет как прежде: улицы их города навсегда останутся другими, отмеченными жестокостью и чужим гневом. Боль растворится в воздухе, но будет возвращаться осенью, с терпким запахом влажности, с хрустом листьев под ногами. В классе Шерил появится новый хозяин, но для Луи жизнь не двинется дальше. Она замерла, лишённая столбов опоры, той монументальности и незыблемости человеческой жизни, в которую он так верил.
И Томлинсон проигрывает. Оказывается слишком слаб, чтобы противостоять демонам, с которыми так отчаянно боролся Гарри. Пряча лицо в испачканных чужой кровью ладонях, Луи сдаётся.
— Отвезите меня домой, — просит он мужчину за рулём, и облегчённо выдыхает, когда тот не спорит, просто молча заводит машину.
Ночь пуста, так же, как и его оболочка. Личность утрачена, развеяна в холодной темноте зимы. И пусть Гарри не тот, кто занёс руку с ножом, не тот, кто пролил кровь, но Луи не может избавиться от обвинений, подогревающих кровь — Гарри тот, с кого всё началось. Он тот, за кем последовал Бен, и именно Стайлс привёл смерть в родной город Луи.
Эмоций много, противоречивых и раздирающих на части, и Томлинсон не может унять их, сжать в стальной кулак. Ему не хватает сил. Гарри по-человечески жаль, и разум взывает к Луи о справедливости, но боль сплела паутину вокруг сердца, поместила его в кокон отчуждения. Этот мерзкий паук не даёт шанса другим мыслям. Властвует в сознании лишь одна — Гарри причина всего. Луи не хочет иметь с ним больше ничего общего.
