- Вика! Даже не вздумай! Без шестого пальца ты не сможешь взять и прочесть свиток «Иридического Кодекса». Вика, ты погибнешь! - закричал Вадим и в сердцах сплюнул. - Ну и сука же ты, колдун!

- Да-с! Дилемма! Но зато - целых три дня! Может, и придумаете что-нибудь! - издевался Сытин, не обратив на слова Ракула никакого внимания.

Девушка молча перевела взгляд с умирающей птицы на Вадима. Было видно, что её раздирают противоречия и сомнения.

- Я могу подумать? - обратилась она к колдуну.

- Да сколько угодно, если не жалко этого горе-учёного. Правда, по истечении трёх дней он обязательно помрёт... Думай... Нам даже лучше. «Серый» сектор насыщается страданиями - мы не в накладе.

Однако за этой бравадой Вика явно почувствовала лёгкое разочарование...

- Не волнуйся, мы не бросим Эдда, - пообещала она Сытину и, взяв Вадима за руку, направилась к туннелю, чтобы покинуть спокойный и безопасный «бежевый» сектор.

- И я отправлюсь домой, - устало сказал Аркадий Петрович. - У меня через час такая рыженькая гостья заявится... Закачаешься! - он пошло захихикал и хотел, было, уже подмигнуть чёрным глазом Ракулу, но, вспомнив обиды и грубое обращение, передумал.

Насупившись, он отряхнул пиджак и посмотрел на помятые брюки.

- Сволочь ты, Вадик, такой костюм испортил!

* * *

Рыженькая оказалась ещё той штучкой!

Заявившись на Заводскую улицу к назначенному часу, она наотрез отказалась довольствоваться ужином при свечах, приготовленным для неё Аркадием Петровичем.

- Ни за что! - рассмеялась она, блеснув идеально белыми зубками. - Аркашенька, мы едем в ресторан! И не вздумай сопротивляться! Я уже столик зарезервировала... - она уставилась на Сытина ярко-зелёными глазами из-под откорректированных умелым татуажем бровей.

- Зря! Зря ты это придумала и со мной не посоветовалась... Смотри, как хорошо дома! Вот - столик с закусками, вот - спаленка... Зачем эти передвижения? Рестораны? - пытался отбиться Аркадий Петрович.

- Не бухти, как старпёр! - отрезала Рыжая. - Если через десять минут не соберёшься - одна уеду. Всё! Жду в такси, - она удалилась, хлопнув дверью.

«Что происходит?», - переодевая рубашку, думал Сытин, - «Последнее время мне всё чаще приходится подчиняться чужой воле... Такое впечатление, что система дала сбой. Интересно, перемены коснутся только земного бытия? Или...».

Требовательный и громкий сигнал клаксона заставил толстяка поторопиться.

- Да бегу, бегу, - пыхтел колдун, засовывая ноги в узкие элегантные ботинки.

Как только престарелый бонвиван разместился на заднем сиденье, машина с визгом рванула вперёд.

- Как хоть ресторан называется? - покосился Аркадий Петрович на рыженькую «придумщицу».

- «Встреча», - охотно ответила красотка. - Он принадлежит одной из моих тётушек.

- Что ж ты при такой богатенькой тётушке на сайтах знакомств «зависаешь»? - хохотнул Сытин. - И «ник» у тебя, как у проститутки - «Валькирия».

- Ошибаешься, я и есть Валькирия, просто приказ норны Урд выполняю, - ответила девушка. - Она велела тебя доставить.

- Останови машину! Немедленно останови машину! - завизжал Сытин.

- Мэй! Не командуй здесь, булибаш Гожо - не в таборе, - сидевший за рулём Иордаке Куркь прибавил скорость.

Аркадий Петрович испугался не на шутку. Сверкая разноцветными глазами, он уже приготовился выкрикнуть в пространство кодовый номер «серого» сектора, как Валькирия ловким движением заклеила рот колдуна куском широкого скотча.

Да!

Лишённый возможности говорить, похищенный из собственной квартиры, вдалеке от магической картины, «первый заместитель» могильного Царя был всего лишь беспомощным толстяком.

- Неразборчивые связи ещё никого до добра не доводили, - не оборачиваясь, назидательно произнёс Иордаке.

Они удалялись всё дальше и дальше от города.

Наконец, съехав с трассы, свернули на узкую дорожку между деревьями.

Словно из-под земли возникла Урд. Автомобиль тут же заглох и остановился, а Норна подошла вплотную и, положив ладонь на капот, тихо произнесла:

- Тьма, Свет, Тьма!

- Значит - в зелёный! - улыбнулся Куркь. - Не любит норна цифрами заклинание произносить, - пояснил он Валькирии. - Вот этот бы обязательно сказал: «Ноль, двести пятьдесят пять, ноль», - хотя, конечно, никакой разницы...

Пока он говорил, зимний лес исчез. Такси медленно даже не ехало, а, скорее, плыло по изумрудному туннелю...

* * *

Яркие камни слепили Аркадия Петровича. На его глазах появились слёзы...

Проморгавшись, он обнаружил, что сидит на склоне гортопа, сплошь заросшего молодой сочной травой.

- Вот и свиделись, ром Гожо! Со кираса?[9]

Рядом с ним на траве сидела жена Черген.

- Со ту камэс?[10] - Аркадий Петрович - больше века не произносивший цыганских слов - виновато посмотрел на старуху.

- Косой стал! - не удивилась Черген. - Это от того, что прямо в глаза людям смотреть не можешь. Стыдно! Как же тебя угораздило до «серой пыли» опуститься? А, Гожо? Наш цвет - синий, как небо, да зелёный, как поле... Предал ты своё племя, предал закон наш.

- Хватит, старуха! - Сытин попытался перейти в наступление. - Каждый волен выбирать на какую сторону становиться, какое место занимать... Прошло то время, когда значимыми вещами для меня были лишь табор да кусок земли, на которой я спал. Я теперь совсем другой!

- Были среди нашего племени отступники, всегда были... - словно не слыша его слов, продолжала старая цыганка. - Кто - не по своей воле, а по незнанию, а кто - и специально. По цыганскому преданию, каждый рождается как в мире добрых сил, так и злых. И кропят новорождённым головы солёной водой, чтобы тёмные демоны над ними власти не имели... Видать, тебе не помогло...

- Ты к чему это сейчас? Что хочешь мне в укор поставить? Если не забыла, мы - свободный народ, кочевники, сами выбираем где жить и во что верить.

- Вот, вспомнила, - Черген улыбнулась и поправила платок на голове. - Артист был смешной такой, Чарли Чаплин - ром по рождению. Душа светлая у него была. Удалился в синие Миры. А один человек из венгерских цыган - из рода Шаргози-ловарей - не признаёт родства. Когда большой страной правил - гонения на свой же народ устраивал. Вот и скажи, отчего такое случается?

Сытин сорвал пучок травы и, поднеся к лицу, вдохнул забытый аромат горькой свежести.

- Шаргози - не ром, он - пошрат, цыган-полукровка... Ты ещё про нынешних знаменитых «романо рат» не слышала, - он усмехнулся. - Хоть гитарист «Rolling Stones» - Ронни Вуд, хоть певица оперная - Анна Нетребко...

- Зря так думаешь! Цыганская почта во всех Мирах есть! Только не про то разговор... Ты, Гожо, невинно убиенным Землю покинул. Мог любой Мир выбрать, любой договор принять... Выходит, что зря я столько лет у «Сара Кали» для тебя добра просила. К нашим дочерям и внучкам являлась, житья им не давала. Из рода в род всё наказывала им прощенье вымолить у Ракулов. Помогала останки Василе найти и земле предать. Когда обрела покой, когда взошла на «зелёные просторы»... Глядь, а нет тут моего Гожо! Ни в небе голубом, ни среди лугов зелёных, - Черген протянула руку и погладила Сытина по редким седым волосам. - Чего молчишь? Права была моя мать, когда запрещала нам встречаться. Помнишь, Гожо, как ты меня уговаривал? Как из табора до свадьбы выкрал? Как миловались мы с тобой ночами? Неужели всё забыл? Из-за тебя и свадьбы у нас толком не было. Тихо - без размаха цыганского - всё прошло. А вместо «выноса простыни» кланялся ты в ноги гостям и родичам. Просил прощения за свой грех. Простили тебя тогда. Все простили. Ты же обещал верность хранить, семью беречь!

- Это была другая жизнь и другая действительность, Черген. Ты сама уже - не человек. Всё понимаешь, - Аркадий Петрович хотел поскорее закончить неприятный для него разговор.

- Точно! Теперь всё понимаю! - голос цыганки сделался твёрже. - Поэтому и попросила о встрече с тобой. Должен ты мне, ром Гожо, ох! как должен! И чтобы не мешать тебе на земле и дальше по девкам бегать - ставлю перед тобой условие.