— Я… — начала было Кира, — я… чего ты меня хватаешь? Я тебе не Стешка…
— Погляди сюда, — Кратов указал рукой на тротуар рядом с девушкой, — ничего интересного не заметила?
Кира опустила глаза и наконец увидела прямо возле ног круглый зев канализационного люка. Дневного света было достаточно, чтобы на глубине семи-восьми метров разглядеть переплетение побуревших от времени и сырости труб, а так же вентиль с огромным маховиком, размером не меньше велосипедного колеса…
— Ой мамочка… — выдохнула Кира, — я бы там переломала себе всё… если бы упала…
— Ну всё теперь, — Мирослав взял её за руку и подвёл к скамейке, — посиди пока здесь, отдышись…
Пока Кира сидела, оправляясь от пережитого страха, Кратов сходил в подъезд, вынес оттуда коробку от телевизора, пристроил её на люке и утяжелил парой кирпичей, чтобы та ненароком не соскочила. Девушка довольно быстро пришла в себя, вынула из сумки дневник и с тоской взглянула на записи, под которыми к завтрашнему дню должна была появиться родительская подпись…
— Ну, как себя чувствуешь? — спросил Мирослав, усаживаясь рядом.
— Хорошо. Спасибо, что вытянул меня оттуда…
— Скажи-ка, сердитая девочка… твой отец, часом, не намеревается подготовить расследование о том, кто по всей Москве крышки с люков таскает? Я понимаю, Такседо Маск — это гвоздь сезона, но… — Мирослав покосился на люк с водружённой на него коробкой, — ещё вчера вечером здесь всё было закрыто, а теперь…
— М-м… не знаю, — ответила Кира, — пока расследование не готово, мы его не видим.
— Понятно. Ты только не забывай под ноги смотреть. Да, и… зачем ты цветы ешь?
— Что? — Кира не сразу поняла, что её дневник открыт на самом интересном месте, и Мирослав прочёл всё, что там было написано, — ты… какое твоё дело? Я только один листик сорвала, чтобы попробовать, а они разорались как не знаю кто…
— Как всегда, куча больших, взрослых дяденек и тётенек набросилась на маленькую девочку с двумя красивыми хвостиками. Какая вопиющая несправедливость…
— Да что вы все надо мной издеваетесь? — захныкала Кира, поднимаясь со скамейки и засовывая дневник на место. Мирослав ещё долго смотрел на удаляющуюся спину девушки, затем поднёс руку к лицу — ему показалось, что на щеку села муха — и буквально застыл на месте.
Со стороны это, должно быть, выглядело странно — парень сидел, словно загипнотизированный, и минут пять водил по носу кулаком, словно к чему-то принюхивался. Наконец он встряхнулся, встал и с неприкрытым удивлением посмотрел в сторону дома на Ключевой, в котором проживала Кира...... Девушка надеялась открыть дверь своим ключом и потихоньку проскользнуть в комнату, но её манёвр был сорван. То ли вернувшийся со школы Сашка успел донести матери, или она сама услышала шаги (а слух у мамы очень острый), но входная дверь внезапно распахнулась, и Кира предстала перед изучающим материнским взором, словно муха под микроскопом. Анна Павловна могла и не спрашивать, почему дочь вернулась домой позже обычного — все её огорчения были, можно сказать, написаны на лбу. Оставалось лишь уточнить некоторые детали…
— Сегодня ты не сильно спешишь к обеду… — заметила мама.
Кира молча глядела в порог.
— Тебе отдали самостоятельную?
Конечно же, мама в курсе всего учебного процесса. Лариска Авдеева всё пересказала своей матери, а та — бывшей однокласснице по телефону или за чайным столиком…
Мама стояла в передней с веником в руке. Девушка внезапно увидела себя в образе перепуганной серенькой мышки, попавшей под этот самый веник, и ощутила неодолимое желание уменьшиться до размеров таракана, с тем, чтобы схорониться в щёлке под порогом.
Дневник из Кириной сумки перекочевал в мамины руки…
Ни грома, ни молний, ни оглушающих фанфар не последовало. Мама позволила Кире переодеться, затем изъяла у неё оба телефона — и мобильник, и многоканальную трубку, а после в её распоряжение перешёл кабель питания от компьютера. Необходимо отметить, что Анна Павловна была не тем человеком, который теряется при виде незнакомой техники. Она очень быстро, без посторонней помощи, могла освоить работу с незнакомым ПО и сетевыми нововведениями.
Сначала Кира ужасно перепугалась, когда увидела в маминых руках кабель питания — она вообразила, что сейчас её отстегают по самому мягкому месту на теле, и приготовилась нырнуть под кровать. Но мама не собиралась заниматься рукоприкладством. Она ограничилась лишь тем, что решила продержать дочь затворницей до вечера, оставить на неделю без сладостей и запретить покидать пределы дома после школы.
И это только одна сторона медали. Всякий раз, когда Кира проявляла чрезмерное нерадение в учёбе и непослушание, мама почти переставала с ней разговаривать. Что тогда оставалось делать? Кому пожаловаться, к кому приласкаться? Папа весь в работе и в разъездах. Не рассказывать же прохвосту Сашке, что некто Мирослав Кратов почему-то всякий раз при случайных, или — кто знает? — неслучайных встречах, находит Кирины хвостики на голове очень красивыми?
Мама не разрешит в течение семи дней навещать в больнице Норку… а может, и разрешит, но только при своём личном присутствии. Кира считала очень важным проводить какую-то часть времени у изголовья подружкиной кровати.
Она ещё не знала, да и не могла знать, что Норка и ещё несколько жертв Чумного доктора очнутся от комы ровно через девять часов. И что она, Кира, будет одним из активных участников, обеспечивших это пробуждение.
Сейчас же девушка не нашла другого занятия, чем лечь на кровать, спрятать в подушку лицо и расплакаться. Неожиданно она поймала себя на мысли, что, не имея возможности залезть в Интернет или поболтать по телефону с какой-нибудь подружкой, она просто не знает, чем заняться. Книг в Кириной комнате не водилось; она вообще не утруждала себя чтением, кое-как осиливая лишь то, что было включено в уроки литературы. Сейчас она, пусть даже и от скуки, прочла бы хоть что-нибудь, но в комнате, кроме учебников и затасканного журнала «Космополитен» трёхмесячной давности не наблюдалось ничего, что можно было перелистывать.
Не было у Киры и любимых занятий. Мама умела всё. Вязать. Вышивать. Плести кружева, плести бисером. Выкладывать панно из гальки. Печь пироги и торты. Готовить мороженое. Сделать выкройки на брюки, блузку или рубашку. Могла и ещё много чего… Кира же и не старалась никогда узнать, как у мамы получается сделать хотя бы десятую часть того, на что она была способна. И всё это помимо того, что мама окончила с отличием МВТУ и свободно разговаривала ещё на двух языках, кроме родного. Единственное, что у Киры когда-то хорошо получалось — это кататься на роликовых коньках, но последний раз она надевала их два года назад, и теперь, конечно же, выросла из них. Роликовые покатушки были перебиты внезапной и роковой любовью к игровой продукции от Westwood Studios. Теперь, когда эту продукцию не запустить без кабеля питания, Кира чувствовала себя так, словно у неё из груди вынули сердце…
Похоже, что намеченное на вечер гостевание у словесницы Яковлевой накрылось, как говорится, медным тазом. За порог Киру не выпустят. А Александра Антоновна, должно быть, интересная личность… Но, как видно, не судьба познакомиться получше. Придётся ждать неделю…
За стенкой работал телевизор. Сашка уже сделал уроки и наслаждался очередной серией фильма о приключениях агента Николаева. Судя по голосам, герои картины пытались выколотить у какого-то учёного мужа, претендующего на Нобелевскую премию, его профессиональные секреты… Кира усмехнулась. Сашка и его многочисленные приятели буквально с ума сходили, когда на экраны выходила очередная многосерийная байка — то «Улицы разбитых фонарей», то «Бандитский Петербург», а теперь — «Агент национальной безопасности» с Пореченковым в главной роли… Кира же не любила ни один из этих фильмов, что являлось очередным поводом для раздоров с братом.
На часах было уже четыре пополудни. Кира готовилась скучать и проходить букой весь вечер, как вдруг в передней затрещал дверной звонок. Мама открыла дверь и впустила гостя — или, сказать точнее, гостью, в дом. С минуту обе о чём-то разговаривали, а затем мама позвала Киру, и девушка, к своему удивлению, увидела в передней словесницу Яковлеву.
