Кира помолчала, обдумывая услышанное. Потом сказала:
— Но как же без зачатий? Ведь если так долго пить таблетки, то может печень заболеть, или почки…
— Никаких противозачаточных средств не нужно, — объяснила мама, — достаточно знать чередование плодных и неплодных дней.
Анна Павловна принялась рассказывать девушке о её первых годах жизни. Как оказалось, Кира была, что называется, очень «голосистым» ребёнком — стоило больших трудов успокоить её, если той что-то приходилось не по вкусу. Была и одна наводящая на размышления деталь, связанная с никому не известной крохой — кто-то запеленал её в чёрную форменную мужскую рубашку военного образца, прожжённую в трёх местах неизвестно чем — то ли тлеющей головнёй, то ли паяльной лампой. Папа хотел выбросить её, но передумал после того, как собственными глазами увидел реакцию крохотной девочки на этот предмет одежды. Возможно, дело было в запахе, который хранила рубашка. Её вешали на спинку кроватки, если Кира среди ночи начинала плакать. Видя чёрную ткань или вдыхая её запах, кроха мгновенно замолкала и крепко засыпала на всю ночь до утра, если рубашка оставалась на своём месте.
— Вот поедем в Заборье — я тебе её покажу, — сказала мама, — она где-то до сих пор лежит в комоде у бабушки.
— Надо же, — улыбнулась Кира, — неужели эта рубашка принадлежала… ох, даже не знаю, как сказать…
— Что-то страшное случилось с твоими прежними родными, — тихо сказала мама, — даже не могу представить — что именно… иначе за столько лет они как-нибудь да проявили бы себя.
— Мама, — попросила девушка, — прости за то, что заставила тебя пережить всё это снова.
— Что ты, Кира… я не так сильно страдаю. Твоему папе пришлось гораздо хуже. Ты знаешь, папа всегда может сказать мне, как он любит меня, но то, что он делал и как вёл себя… Он очень страдал, но никогда, ни разу, ни словом, ни жестом, никаким действием не упрекнул меня за то, что со мной случилось четырнадцать лет назад. Ни разу не выразил недовольства…
— Знаешь, мамочка, — сказала вдруг Кира, — я думала о том, что будет, если вдруг появится та, другая… Которая бросила меня под скамейкой. Я думала о том, кто она, кем может быть сейчас… Но я не хочу её! Не хочу к ней, даже если сейчас она живёт в любви, почёте и уважении! Кем бы она ни оказалась… Я хочу быть здесь, с вами… — и она, обняв мать, уткнулась лицом в её грудь.
Мать, не говоря ни слова, гладила русоволосую головку девушки. Слова не были нужны. Кира оказалась сильной личностью, способной справиться с собой сама, без посторонней помощи.
Незаметно наступил вечер. Девушка посидела с матерью ещё немного, потом ушла к себе и занялась заданными на завтра уроками. На сей раз ей удалось довольно быстро со всем управиться. Тем более что не было задано ни одной головоломной задачи. Отложив тетради в сторону, Кира устроила подбородок на руках и стала глядеть в окно. Разглядывая освещённые квадратики окон в соседней двадцатипятиэтажке, она пыталась осмыслить всё, что произошло между ней и мамой.
Кира вспомнила то, что говорила ей Норка… «Она как в воду глядела, — думала русовласка, — когда сказала, какие жуткие истории могут скрываться в прошлом. Даже то, что я как-то особенно реагировала на своего будущего отца, хотя она не имела в виду конкретно его… Просто провидица какая-то, а не подруга. А тут ещё наши с Эмкой сны. Может, рассказать об этом Норке? Вдруг у неё опять мелькнут какие-нибудь гениальные мысли? »
Она думала о том, какими хорошими людьми оказались её новые папа и мама.
— Просто не верится, что папа пережил такое, — прошептала девушка, — всё выдержал. Не слетел с катушек, не убежал, как Прогноевский… а мама… какая она оказалась крепкая…
Она вспомнила отца на старых фотографиях. Обычный парень ростом чуть выше среднего, да ещё и в очках. На фоне более крепких одноклассников он явно терялся. Да и сейчас, много лет спустя, на фоне той же мамы он смотрится не слишком выразительно. Мама высокая, с тяжёлой костью, с густой гривой вьющихся каштановых волос, яркая, заметная. А папа внешне ничем не примечателен.
Александр Васильевич проходил службу в Севастополе, в морской пехоте. Там он и познакомился со студенткой Бауманки Анной Баручко, приехавшей с подругами на море. После демобилизации папа поступил в МГУ. Работал в журналах «Советская милиция», «Человек и закон», затем перешёл на студию Пиманова на ОРТ, он же Первый канал…
Кира подумала о том, что папа является один из немногих жителей района, кто не боится выходить не улицу по ночам. На Братеевской двух человек в буквальном смысле порвали на кусочки (кто это сделал — большой и трудноразрешимый вопрос), но его это не напугало. Только усилило желание докопаться до правды…
Кира вспомнила о Сашке. Папа проводит с ним всё свободное время, Кира делит своё общество с мамой. Это положение вещей всех устраивает. Ничего удивительного — мама так сильно хотела девочку, а Сашка — сын своего отца. Наследник, надежда и опора. Пусть так и будет, Кира не против.
— Вот только почему, как бы гадко не вёл себя Сашка, папа всегда его выгораживает? — сказала себе Кира, — на всё одна отговорка — он же маленький… Пять лет назад был маленьким, два года назад тоже был маленьким. Почему я в восемь лет не считалась маленькой? Ты же большая, уступи… А когда же Сашка будет большим, если он и сейчас маленький? Когда поседеет и сгорбатится? Вот всегда так — слышит дитё, что оно вечно маленькое, и окончательно развинчивается…
Сквозь музыку в наушниках Кира услышала, как в передней зазвенел телефон. Аппарат был многоканальный, с пятью трубками, имеющимися в каждой комнате. Тот, кто первым брал свою трубку, мог переадресовать соединение. Сейчас первой сняла свою трубку мама. Иногда Кира сожалела, что функция аппарата не предусматривала возможности прослушивать другие трубки… но нужно было иметь в виду, что такой возможностью мог бы воспользоваться и Сашка. Он большой любитель совать нос куда не следует…
Мама закончила разговор и позвала Киру.
— Звонила Эмма, — сказала она, — она сейчас в тридцать восьмой больнице.
— С ней что-то случилось?
— С ней всё в порядке. Что-то случилось с Норкой. Её отец привёз на машине. Кто-то попытался ограбить её в подъезде, изорвал ей куртку и укусил за руку.
— Но ведь… С ней всё хорошо? Она жива? — взволновалась Кира.
— Жива. Даже успела описать нападавшего, но какое-то время спустя впала в кому.
— В кому?
Девушка почувствовала слёзы на глазах, но всё-таки сумела удержаться от рыданий. Она кинулась к себе в комнату, нашла одежду и приступила к сборам.
— Кира, подожди… — попыталась остановить её мать, — тебя не пустят к ней, она подключена к аппаратуре…
С внезапно нахлынувшей решимостью Кира прошла на кухню, сделала вид, что хочет напиться, открыла кран и незаметно вынула из нижнего шкафчика нож. Сунув его в голенище сапога, за металлическую застёжку-молнию, и вихрем, не оглядываясь, вылетела за дверь.
Перепрыгивая по пять ступенек, девушка выскочила в холл и остановилась перед парадными дверями, чтобы отдышаться. Затем вынула телефон и набрала номер хорошо знакомого местного таксиста…
Всю дорогу девушка провела как на иголках, то и дело норовя расплакаться. Неизвестный злоумышленник разгуливает сейчас по Москве, доводя людей до самоубийств и умопомешательств своими нападениями… Может, он и на куски их рвёт? Как ему удаётся проделывать такие фокусы? Кира вспомнила о ноже, засунутом в сапог, и почувствовала себя полной идиоткой. Это глупо. Что она может противопоставить этому новоиспечённому Джеку-Потрошителю, который расправился с более крепкими жертвами, как с ненужными котятами? Он заберёт у неё нож на раз-два, а потом… Кто знает, какие мерзости он проделывал с теми, кто попадался ему на пути? И почему те, кому посчастливилось уйти от него живым, впоследствии прыгали с балконов, сходили с ума, впадали в кому? Что тогда должна делать Кира, если встретится с ним? «Так просто я ему не дамся, — думала девушка, — хотя бы раз, но за Норку он получит… »
