— Нам видится одно и то же? Но почему? Как? — спрашивала Кира.
— Кирка, — сказала Эммочка, — ты что-нибудь вообще знаешь о природе сновидений?
— Ну…
— Я тоже не знаю, — сказала девушка, — даже Бехтеревы — и те не могли толком ничего сказать. Версий много. Говорят, люди общаются между собой в своих снах, вроде телепатии, или что душа выходит из тела и путешествует по иным мирам. Всё это одинаково недоказуемо, так что…
— То есть, ты думаешь, что эти картины из снов, с двумя Солнцами, с газовым гигантом и прочим — где-то существуют на самом деле?
— Ты знаешь… всё, что мы видим — существует, ибо при всём желании мы не сможем выдумать что-то такое, чего в действительности нет и не может быть вообще.
— Ну знаешь! — воскликнула Кира, — если я навоображаю себе какое-нибудь чёрт-те-что с бантиком сбоку, то оно, по-твоему, существует?
— Если оно дало сигнал на твои зрительные элементы и нервные окончания — то оно существует. Может, это «чёрт-те-что с бантиком» не совсем твоё, но всё же…
— Ой, Эмка, я прямо с ума скоро сойду, — простонала Кира, — я просто кретинка какая-то и ничегошеньки не понимаю…
— А ведь мы обе — сироты, и кто наши настоящие родители — мы не знаем… — задумчиво молвила отличница.
Обсуждение странной проблемы затянулось на два часа или чуть больше, версий происходящего было множество — от телепатии до контакта с ноосферой (что это такое, Кира знать не знала, и Эммочке пришлось чуть ли не полчаса растолковывать ей значение мудрёного словца, а попутно рассказывать и о том, кто такой Вернадский и чем он знаменит). Ни до чего дельного не договорившись, они решили распрощаться, тем более нужно было учить заданные уроки…
Кира неторопливо брела по мосту к своему дому, задумчиво глядя на серую гладь пруда.
Похоже, что с Эммочкой можно подружиться. Если та ничего не придумала, а не верить ей нет оснований, то они обе — подруги по несчастью: она подкидыш, и Кира… А что касается сновидений… Если бы между ними обеими в прошлом существовала какая-то связь, то всё можно было бы объяснить. Но какая тут может быть связь? Кира могла бы вспомнить некоторое количество эпизодов своей жизни, имевших место в двухлетнем возрасте. Больше возраст — больше эпизодов. Но Эммочке в них места не было. Она не появлялась в её жизни до первого класса начальной школы.
Обедать Кира не стала. Аппетит, на который она никогда не жаловалась, куда-то пропал, и она ограничилась лишь через силу сгрызенным яблоком.
Папа и Сашка собрались проведать дядю Колю — младшего брата отца, жившего за несколько улиц от Ключевой, в Наташином проезде возле кладбища. Кире очень хотелось составить им компанию — ведь у дяди Коли всегда на столе бывает много вкусных вещей, но в конце концов передумала и решила остаться дома. Ведь рядом будет мама. Может, хоть сегодня удастся наконец поговорить с ней?
Мама проводила отца и Сашку до лифта. Кира подождала её в коридоре и проследовала за ней в спальню. Как начать тяжёлый и наверняка неприятный разговор? Никакого подходящего предлога девушка не находила.
— Почему ты не стала обедать? — спросила мама, устроив поудобнее подушки и расположившись на кровати с наполовину связанным свитером и спицами, — обычно ты даже переодеться забываешь, сразу спешишь к столу…
— Не знаю. Аппетита нет, — ответила Кира. Как свернуть на наболевшую тему, найти подходящие слова… а тут ещё и эти сны, которые они видели с Эммочкой… О них и заикаться нельзя. Мать позвонит Мокрецовым, начнёт волноваться, клещами вцепится в Киру, и тогда такая круговерть начнётся, что никому не пожелаешь. Сейчас девушке только хождений по психиатрам не хватает.
— Почему же тогда ты ночами плачешь? — мама отложила вязание и усадила Киру рядом с собой.
— Я плачу? — сказала она, отмечая про себя, что беседа с матерью начала развиваться именно в том направлении, которое ей и требовалось. «Будь что будет, или сегодня же всё узнаю, или вообще никогда», — решила девушка.
— Не ты одна ночью не спишь. Что с тобой, девочка? Неразделённая любовь? Или с Норкой поругалась?
— Мамочка… — всхлипнула Кира, — я… скажи, это всё правда? Что если у тебя первая группа крови, у папы первая, а у меня четвёртая, то я была не вашим ребёнком, а чьим-то ещё?
Если бы мать попыталась скрыть правду, девушка почувствовала это сразу. Этот вопрос сжигал все мосты. Какой будет дальнейшая жизнь семьи, что будет во взаимоотношениях Киры с матерью и отцом — всё зависело от того, что прозвучит из уст Анны Павловны.
Довольно долго в спальне стояла гробовая тишина. Кира подняла голову и увидела, как из глаз мамы выкатилось несколько слезинок. Похоже, удочерение прошло не совсем гладко — девушка уже не сомневалась в том, что её вопрос оживил в материнской памяти какую-то трагедию.
— Вот это и случилось, — сказала мама тихим голосом, — может, так будет даже лучше. Мы хотели сказать тебе, но думали сделать это позже, когда ты школу окончишь. Что твои настоящие родители — не мы. И про всё остальное…
— Я из Дома малютки, да?
— Нет… — мама вытерла слёзы рукавом халата, — ты из палаты отказничков, но… туда тебя принёс милицейский патруль из отделения по Марьино. Наш папа, когда начал работать на Первом канале, сумел найти их рапорт.
— А как вы с папой решили меня взять?
— Так просто этого не объяснить… Садись поудобнее. Думаю, тебе уже можно узнать об этом.
Кира поплотнее придвинулась к матери и взяла её правую ладонь в свои ладошки. Вскоре мама полностью взяла себя в руки и начала свой рассказ.
— Все девушки, носящие нашу фамилию, если им повезло быть выношенными и рождёнными, страдают от какого-то наследственного отклонения, которое заключается в том, что большая часть девочек рождается мёртвыми, или изгоняются с выкидышем примерно на четвёртом месяце беременности. У меня должно было быть две младшие сестрёнки, но обе они погибли. У твоей бабушки, она же моя мама, должна была быть младшая сестрёнка и две старших, но и им не повезло. Мальчики же все здоровы, и их потомство в полном порядке. А вот если бы у меня была своя, родная дочка, то…
— Значит, четырнадцать лет назад она умерла? — догадалась Кира.
— Умерла, — на глазах у мамы снова заблестели слёзы, — на пятом месяце.
— Но почему возникло это отклонение?
— Очень давно, ещё при царях, наши предки с фамилией Баручко жили на Черниговщине. Там мать моей бабушки, мне она прабабка, какое-то время сожительствовала с кем-то из двоюродных братьев, или ещё с кем-то — сейчас это точно не известно. После она уехала от позора подальше, сюда в Москву, хорошо ещё, руки на себя не наложила. У неё родился мальчик. Мой дедушка. Он умер ещё до моего рождения, в живую я его не видела. Только на фотографиях. Внешне он был нормален, а вот изнутри… От этого у его потомков женского пола все несчастья.
— А папа знал об этом случае? — спросила Кира.
— Я сказала ему, не помню уже точно, когда, но ещё до того, как он сделал мне предложение о замужестве. После свадьбы у нас снова состоялся разговор на эту тему, и он сказал, что обдумал всё ещё до того, как сделать предложение, что он полон решимости пойти на такой риск, осознавая, какие тяжёлые могут быть последствия, и что он будет меня любить и никогда не бросит, даже если у нас вообще не будет детей. И моего первого ребёнка действительно не стало…
Мама помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила:
— А я очень хотела именно девочку, хотя умом понимала, что шансы на её появление незначительны, не говоря уже о её здоровье… Когда я начала поправляться после выкидыша и узнала о скорой выписке, я сказала твоему папе, что если нам не суждено растить и воспитывать нашу девочку, то пусть её место займёт другая — не важно какая, но которую мы будем любить как родную… Как бы ни был он расстроен из-за меня, но едва я заикнулась о другой девочке, то он без промедления согласился, и мы пошли в отделение для отказничков.
Там было три новорожденных девочки, и одна из них не спала. Нам сказали, что она поступила за сутки до того, как меня госпитализировали, что её принесли патрульные… они нашли её под скамейкой в парке. Это и была ты, Кира. Тебе было тогда около двух недель от роду, может, чуть больше. Не знаю почему, но ты очень оживилась… активно задвигалась, когда папа подошёл к тебе. Ты как будто просилась ему в руки. Папа прямо из больницы позвонил в социалку, приготовил все бумаги… К отказничкам ты попала двадцать девятого мая, это число мы записали как день твоего рождения. Когда ты появилась у нас, я просто… вела себя как маленькая, никак не могла наиграться с тобой… словно с куколкой. А после того, как я родила Шурика… в общем, я в своём роде последняя, кто может продолжить эту вереницу несчастных жён. Поэтому уже десять лет я не допускаю никаких зачатий.
