Даже те, кто яростно хаял «совковую» жизнь, увидев «прелести» гражданской войны, беспредел и беззаконие, творившиеся в стране, были вынуждены признать, что с удовольствием вернулись бы в «застойный» Советский Союз.

Студентов распустили.

– Я уезжаю на Памир, – сказала мне Зарина в той самой аудитории, где мы любили молча сидеть. – Нам нельзя оставаться здесь. Уезжаем сегодня ночью. Прощай. – Она внимательно посмотрела на меня, её глаза были полны слёз…

Она пыталась что-то сказать, но слёзы и ком в горле мешали ей вымолвить хоть слово…

– Ты… мне было…

Затем она резко повернулась и, не глядя на меня, вышла из аудитории. Вот так просто и обыденно мы расстались…

Я выглянул в окно. Лоджия окнами выглядывает к речке Душанбинке. Речка из-за жары довольно полноводная. Тают ледники, и, естественно, речки наполняются.

Очень жарко. Какие-то мальчишки на противоположной стороне речки пытаются переправится с берега на берег на надувных баллонах. Шумно, речи не разобрать. Разобрал фразу: «Сироджиддин, ман якум мегузарам!»[10]. Худенький загорелый мальчишка, по колено в воде, придерживает баллон, пока другой ложится на него животом вниз.

– Тела кун,[11] – слышу сквозь шум воды тоненький голосок мальчишки на баллоне. Подтолкнули, и он, отчаянно гребя руками, пытается переплыть на противоположную сторону. Тщетно. Бурные волны речки подхватили его и понесли по течению, ни на метр не приблизив его к намеченной цели. Мальчик передумал и, проплыв метров тридцать, пытается снова пристать к «своему» берегу. А мальчишки гурьбой побежали вдоль речки по течению, пытаясь помочь своему товарищу. Один из мальчишек, рыжеволосый пацан, прыгнув в воду, подтянул баллон к берегу. Что-то оживлённо обсуждают.

В небе ни одной тучки… Жара…

…Через открытое окно подул приятный, тёплый ветерок, всколыхнув занавески и тюль. По дороге вдоль речки проехал синий «Опель», а за ним – старенькая тёмно-синяя «Нива». И снова тишина. Со стороны Варзобских гор выплывают облака, сверху белые, а снизу чуть темноватые. Плывут в сторону высоких труб ТЭЦ недалеко от «Мясокомбината».

Купающихся пацанов становится всё больше и больше. Кто-то даже рыбачит. Шум, гвалт, плеск воды.

Вдоль невысоких бетонных перил по берегу реки, несмотря на жару, медленно прогуливаются парень с девушкой, идут по течению реки в сторону моста (в направлении рынка «Султони Кабир»). Парень одет в белые джинсы и зелёную футболку. Высокий, черноволосый. Девушка тоже в свободно облегающих белых брюках и белой футболке. Длинные тёмные волосы придерживаются, как ободком, солнцезащитными очками, приподнятыми чуть выше лба.

Парень вдруг остановился, наклонился через перила и посмотрел вниз. Его подруга тоже остановилась, приставив локти к перилам, но потом резко убрала локти – видимо, бетон был слишком горячим. Затем, приставив к бетону ладони, снова наклонилась к воде.

Парень тихо что-то рассказывал… Девушка внимательно слушала. О чем? Да какое мне дело. Могу лишь догадываться, что это какой-нибудь вздор восемнадцатилетних молодых людей, только-только вступающих в жизнь. Когда всё в жизни видится в ярких тонах: солнечный день, сверкающая вода Душанбинки, синее-синее небо… и яркие, волнующие чувства… Когда всё впервые…

Я перевёл взгляд на мальчишку-рыбака. Он резко вздёрнул свою тростниковую удочку, проверил наживку на крючке и снова забросил леску. Мне даже был виден его белый пенопластовый поплавок. Его, видимо, пока волновала лишь рыбалка.

А влюблённые, немного поглядев на мальчишек, пошли дальше вдоль речки. Чуть пройдясь, парень и девушка снова остановились, глядя друг другу в лицо… И погода жаркая, и чувства горячи…

Облака со стороны Варзобских гор проплыли дальше, в сторону горного перевала Фахрабад. Жизнь в Душанбе продолжается.

– Я знаю, где самые вкусные самбусашки, – глядя на дорогу, тихо сказал Хасан и переключил скорость с третьей на четвёртую. Мы проехали мимо «Кожзавода», в сторону «Риссовхоза». За окном мелькали тополя, чинары, а в открытое окно дул жаркий и сухой воздух лета. Пахло раскалённым асфальтом.

Тандыр с навесом был расположен прямо у небольшого арыка, в котором, журча, текла прозрачная вода, а на неглубоком дне были видны отполированные, скользкие камешки. А под тенистой чинарой были расположены небольшие деревянные топчаны, устланные зелёными бархатными курпачками[12] и подушками.

Хасан пошёл заказывать самбусашки, а я прилёг на один из свободных топчанов.

Сквозь зелёные листья чинар виднелось голубое небо без единого облака. На одну из веток чинары присела горлица и пытливо стала оглядываться вокруг своими обведёнными красными кружочками глазами. Немного повозившись, она успокоилась. Видимо, присела отдохнуть. Утомилась, наверное, летая в жарком небе…

– Вот тебе заказанные самбусашки, – смеясь, подошёл Хасан и поставил на топчан тарелку ещё дымящихся, треугольной формы, румяных самбусашек из слоёного теста. – Из смеси баранины и говядины, с добавлением курдючного жира, – гордо произнёс мой друг.

Тут же к нам подбежал черноволосый мальчишка с белым фартуком на бёдрах и белым колпачком на голове. Он принёс поднос, на котором стояли пластиковые бутыли. Одна – с уксусом, разбавленным водой с добавлением молотого красного перца, в котором плавали стручки свежего зелёного перца и стебли укропа. Жидкость из-за молотого перца выглядела красноватой.

А во второй бутылке был обычный кетчуп. И посередине подноса, между бутылями, стояла пиала с аджикой, с добавлением бордовых листьев райхона, или базилика.

Я разломал пополам одну из самбусашек, и из неё сразу потёк ароматный сок. Она ещё была очень горячей, но пахла просто волшебно! Фарш оказался из рубленого мяса, на котором сверкали янтарные кусочки курдючного жира.

– Полей уксусной водой, быстрее остынет, – посоветовал мне Хасан, глядя, как я, обжигаясь, разламываю самбусу…

Сам Хасан набрал чайную ложку аджики и вложил её внутрь самбусы, а затем полил разбавленным уксусом. Вокруг распространился тот самый запах, который бывает, наверное, только у нас, в Таджикистане. Кто жил там, поймёт, о чём я говорю…

Мы продолжали нашу трапезу, вспоминая студенческие годы. Мальчишка снова подошёл с подносом, но на этот раз он принёс белый с зелёными цветами фарфоровый чайник и две пиалки. Зелёный чай после самбусы – это просто наша с Хасаном традиция.

К нам подошла молодая девушка лет пятнадцати, с цветным платком на голове, и предложила куруты[13]. Я купил дюжину курутов – мне они очень нравятся.

Мы долго беседовали с Хасаном, сидя на топчане под тенистой чинарой. Беседа студенческих друзей может быть бесконечной. Начало вечереть, а мы всё говорили и говорили.

Сквозь листья чинары начали проступать розоватые лучи заходящего солнца, жара потихоньку спадала.

Та самая девчонка, которая предложила нам куруты, оказалось, тоже работает в этой столовой. Она, присоединив пластиковый шланг к водопроводу у кухни, стала поливать землю вокруг топчана, и сразу повеяло прохладой и тем самым запахом свежеполитой земли… И ко всему этому присоединялся запах скошенного сухого клевера, который шёл с поля недалеко от столовой.

Я взглянул на девушку – она была похожа на узбечку, благодаря чуть раскосым глазам, но прекрасно говорила на таджикском языке. Совсем юная девушка. Закончив поливать землю, она направила шланг на свои босоножки, смывая с них струей прилипшую мелкую солому. А потом вдруг направила струю воды на мальчика, который накладывал угли в тандыр. Мальчик от неожиданности отпрыгнул от тандыра… и засмеялся.