«По лестницам безумных городов…» По лестницам безумных городов, Невидимые в вывертах метели, Скользят мои прошедшие апрели, Как в кипени невиданных садов. До самого весеннего тепла Терпеть? О, Боже мой, какая скука! В стволах деревьев кровь вскипает глухо, Ломая заскорузлые тела. Мне стало жаль горящих изнутри Домов и тех, пылающих от жажды. Их скорбный пепел пролетит однажды Над Эйфелевой башней «Бон Пари». Над Пушкинской, в бензиновом дыму, И вовсе пропадет под каблуками. И лишь ребенок вдруг прижмется к маме От грусти, не понятной никому. «Блаженный молвил…» Блаженный молвил: «Вы – со мной. И потому не пропадете». И удалился в мир иной. Взревели звери за спиной И трубы на высокой ноте. «Чудное время настаeт», – Шепнул сосед, лицо скрывая. И вышла женщина вперeд – Красивая, полунагая. И, волосами срам прикрыв, Рыдала, преклонив колени. Был гром, и ветра злой порыв Ломал тела сухих растений. И будто не произошло Ни чуда, ни иного знака. И солнце медленно зашло, И где-то лаяла собака. Шла стража, по камням звеня, Как будто изгнанная тьмою. И кто-то, тайный для меня, Сказал: «Утешься, Бог с тобою». «Дымящийся окурок сигареты…» Дымящийся окурок сигареты, Бокал вина, ожесточенный дух… Наверно, так врываются поэты В слова, когда за полночь больше двух? Что бесконечно спать? Что будет сниться? Подвалы, горы мрака, миражи? Или чужие мраморные лица, Давно закостеневшие во лжи? Их не разбить, они уже в осколках, Себя в ночи укравшие для дня. Их, не смолкая, вырывает колокол Играть чужие роли для меня. А я и так уже лечу над безднами, Срывая пену желтых фонарей, Молясь за них, за сирых и растерзанных, Улыбками оскаленных зверей. Их каждый день дверей глотают лопасти Автобусов, метро и дискотек. Как страшно им! Им места нет на глобусе Средь игровых притонов и аптек… Мы сладко ждем, когда качнется маятник И будет тишь на выжженной земле. Все наши толпы слабых и отчаянных Утонут в этой синеватой мгле. Лишь только птицам будет жить повелено, Чтоб от полета все начать с нуля, Лететь и знать, что, тихо и растерянно, Внизу одна вращается Земля. Последняя ночь Глазами, где извечно – мука, У облупившейся стены, В телеэкран глядит старуха, Перебирая письма внука: Не будет ли вестей с войны? Экран же, как посланец ада, Играющий на смерть игрок, Сочится кровью, словно ядом. Прошепчет старая: «Не надо…» И вдруг присела на порог… Сгорит последнее полено, И ветер запоeт в трубе, Опять метель, светло и пенно, Упорно и обыкновенно, Сугробы наметeт к избе. Привычно зазвучат сирены, И «Оппель» Красного Креста, Гудя, укатит из деревни, И пропадут в дали: деревья, Погост, домишко у моста. Но к ночи, на огонь заката, Угрюмы, строги и легки, Пройдут российские солдаты, Примкнув трeхгранные штыки. За ними – танки строем грозным, «Катюши» призрачных полков И «Миги» в облаках морозных, И монстры будущих веков… Доколе им шагать, доколе, Им, исчезающим к утру? Об этом знает ветер в поле, Да гроздь рябины на ветру. «Когда поутру рифмы зазвучали…» Когда поутру рифмы зазвучали, То день пропал – хоть злись, хоть пей вино. Тебя, как лодку утлую, качает Над этой бездной, что глядит в окно. И ты не понимаешь: что творится С тобой и с миром на крутой волне, Где, словно блики, проступают лица, Смеясь взахлeб и плача обо мне. Что я опять блуждаю в этой рани, Забыв о хлебе и глотке воды… И ангелы с печальными глазами Мне что-то шепчут до ночной звезды. «Блуждая дальними путями…» Блуждая дальними путями В безумных песнях соловья, Я думал, что спешу за вами, Любовь безвестная моя. Из искр и трелей для свиданья Я долго свой сплетал венок, Но там, на тропах мирозданья, Я с вами встретиться не мог. Всe ложные слова звучали, Тонули в страсти, как в песке. И одинокими свечами Они истаивали все. Какой восторг, какая сила, Играющая роль судьбы, Меня от глаз твоих сокрыла Туманной тканью ворожбы? Теперь, в часы ожесточенья, Я рвусь сквозь ночи чeрный лeд, Я слышу, слышу ваше пенье, Угадываю ваш полeт! Не зря старалась эта птица |
