- Я боюсь за Леву, - заплакала она вдруг, - я ненавижу этот город! Здесь страшно и люди ненавидят нас...

В палате, когда медсестра стригла ему волосы, Старик еще пошутил:

- Зря потратился на парикмахера. Ведь я только вчера стригся.

После укола морфия, он какое-то время бодрился, но потом устало закрыл глаза и стал, почти шопотом говорить Хансену:

- Джексон думает, что он меня убил... Но я боролся с ним...

Он замолчал, силы покидали его. Доктора делали знаки Хансену, чтобы он заканчивал разговор и отошёл от больного. Но Старик пошевелил рукой и закончил:

- Пожалуйста, скажи нашим друзьям... Я уверен в победе четвертого Интернационала. Надо наступать...

Голос его затих, рука безвольно опустилась. Потеря крови и морфий возымели свое действие. Врачи немедленно перенесли его в операционную.

Операция продолжалась всю ночь и делали её пять хирургов, сменяя друг друга. Около семи часов утра следующего дня лев Давыдович Троцкий (Бронштейн) умер, не приходя в сознание.

Когда Наталье передали, что Старик умер, она не поверила.

- Он не может, не должен умереть, - шептала она, - ведь он такой молодой! Мы сорок лет были вместе, и он не может, вот так взять и покинуть меня!

Охрана пока оставалась в доме и Хансен старался не оставлять Наталью одну.

Под вечер привезли гроб с телом Троцкого и установили в гостиной.

В доме повисла траурная тишина. Шуршание шагов, тихие разговоры на кухне, где домочадцы собирались, чтобы вместе попить чаю. Шослер направил телеграмму в Штаты и оттуда потоком пошли телеграммы соболезнования на имя Натальи. К вечеру их набралось более сотни.

Когда стемнело, в гостиной зажгли свечи и Наталья села рядом с гробом. Её дипломатично оставили одну. Глаза Натальи опухли от слез, она сгорбилась и уже не скрывала свой возраст. Не отрываясь, смотрела она на лицо любимого человека и, казалось, не узнавала его. Обострившиеся скулы, крепко сжатые губы, закрытые глаза с длинными ресницами отдаляли его от неё, он казался помолодевшим в своей смерти.

- Успокоился, - шептали её губы, - столько лет борьбы и напряжения. И вот теперь спокоен...

Она смотрела долго, пристально и вдруг ей стало казаться, что его тело чуть-чуть шевельнулось, а ресницы подрагивали, словно глаза вот-вот откроются...

Сидя у гроба Троцкого, Наталья вспоминала всю свою жизнь, которую они дружно прожили вместе. Как она его тогда любила! Но для него революция была самой сильной любовью. Она это поняла сразу же, как только они познакомились в 1902 году в Париже. Тогда она пыталась водить его по музеям, приобщая к мировому искусству, но он постоянно сбегал и писал свои статьи для Искры. Как-то она спросила его, как ему нравится Париж, на что он совершенно искренне ответил:

- Немного больше, чем Одесса, но в Одессе интересней...

Тогда Наталья помогала переправлять и готовить к переправке в Россию нелегальную литературы. Она совсем забросила ботанику, которой еще совсем недавно хотела посвятить всю жизнь и даже начала её изучать в женевском университете. Теперь её интересовало искусство и она целыми днями пропадала в Лувре.

Юный Лев тогда был похож на энергичную, бегуще-летящую птицу. Нескладный, длинношеий, он смотрел сквозь стекла пенсне умно, насмешливо и наивно. Она вспомнила, как встречала его, Ленина и Мартова в театре оперетты. Тогда Ленин подарил Троцкому башмаки и они так жали ноги, что Лева не мог ни сидеть, ни слышать. Они все время перешептывались, прижимались друг к другу, хихикали над его проблемами и в, конце концов, башмаки сняли, облегченно затихнув...

...А сейчас он лежал неподвижно и вместо шапки всегда густых и жестких волос, его голова была покрыта белыми бинтами.

Еще ей вспомнилась Вена, куда они переехали из Финляндии. Там они, не расставаясь прожили семь чудесных лет. Там же, она родила второго сына, Сережу. Какими длинными и счастливыми были эти годы!

Дети росли, известность Льва Троцкого росла тоже. После революции девятьсот пятого года и председательства в Петербургском Совете, он стал одном из лидеров русской революции!

А дети росли умными, веселыми и послушными и Лева, очень часто работал дома и она радовалась этому, потому что продолжала очень любить его...

...Где-то в дальнем конце притихшего дома часы пробили двенадцать.

"Я потеряла всех и дальнейшая жизнь моя потеряла всякий смысл, - ей стало себя жалко, она горько всхлипывая заплакала, вытирая слезы ладошкой. - почему?

- За что мне такие страдания?- спрашивала она себя - зачем это глупая ложь сталинистов, ГПУ и убийства вокруг. Убили семь секретарей Старика и убивали во всех частях света, словно само знакомство с ним было опасно для жизни"...

Она вспомнила Вену в 1913 году, коренастого, молчаливого и мрачного грузина, который появился, прожил несколько дней и уехал, так ни с кем и не поговорив ни о чем, кроме партийной работы. Как можно было сравнивать светлого, энергичного, оживленного Льва и этого мрачного человека?

После революции Наталья видела его несколько раз, уже не такого мрачного и не такого молчаливого. Настали его времена...

Наталья смахнула слезы: "Ведь я такая старуха, морщины, дряблая кожа, а он сейчас такой молодой". Она приподнялась, поцеловала Старика в холодную щетинистую щеку.

- Я тоже скоро умру и там мы с тобой встретимся. Я в это верю, - шептали её губы, а из глаз лились и лились неудержимым потоком слезы...

Рамона Меркадера вечером увезли в штаб секретной службы. Сидя между двумя агентами в полицейской машине, он сжимал руками пробитую голову, скрипел зубами от боли и изредка тихо стонал. Возбуждение, страх, неуверенность прошли. Сменились депрессией и обидой, жгущей сердце.

"Я это сделал. Было страшно, противно, но я убил его ... Как на войне... Этот Салазар попытается меня запугать, но это ему не удастся... Пусть попробует!

Полковник Салазар, войдя в свой кабинет, переоделся, помылся в дежурной комнате и тяжело вздыхая от усталости, достал из сейфа дело Альфаро Сикейроса, весной устроившего громогласное покушение на Троцкого, в том же доме на Авенида Виена.

"Как я устал от этих русских революционеров, - подумал он и стал листать толстую папку, - кажется никто из задержанных сегодня не проходил по тому делу. Но, похоже, что на этот раз они своего добились. Троцкий умирает".

Облокотившись на стол, и бегло просматривая папку, полковник стал вспоминать подробности того фантастического дела.

...Около четырех часов ночи 24 мая Лев Троцкий и его жена Наталья были разбужены автоматической стрельбой в доме. Наталья, причитая от страха, помогла Троцкому сползти с кровати и спрятаться за ней. Они сидели так, пока автоматные очереди, на время прекратившиеся, не застучали вновь по дверям, стене над кроватью и потолке. Во дворе слышались крики незнакомых голосов и вдруг громко, пронзительно закричал Сева, внук Троцкого: "Дедушка! Дедушка!". И тут же грохнул взрыв. Наталья увидала в пространстве между двумя комнатами, ярко освещенную взрывным пламенем, фигуру человека с автоматом в руках. Он выпустил очередь в направлении их кровати и исчез. Наступила тишина...

- Надо спасать Севу, - проговорила Наталья и вылезла из-за кровати. Вслед за ней вылез и Старик. В этот момент с автостоянки, громко урча моторами, выехали две автомашины.

- Они угнали наши машины! - громко закричал Троцкий.

Но Наталья на это не обратила внимания, она громко звала внука:

- Сева! Сева! Ты где?

Она вдруг услышала голос Севы на веранде, зовущего Альфреда и Маргарет Розмери, чья спальня была с другой стороны дома.

Охрана внутри дома и все обитатели его, выскочили во двор и взволнованно переговаривались.

Вскоре приехала полиция. А затем и полковник Салазар, поднятый с постели телефонным звонком. Он зевал, рассматривая прошитую пулями дверь спальни, стены с выбоинами от пуль, самодельное взрывное устройство, найденное в коридоре...