Сев за стол, я принялась перерисовывать символы с фотографии на листок. Это заняло от силы пять минут, и сразу после я, положив бумажку с символами в карман, принялась разгребать стопку. Ее за пять минут мне сделать не удастся. Но была в этом своя польза, и учитель наверняка это знал. Все-таки, это один из видов памяти. Ты читаешь, а затем переписываешь. Намного проще так запоминать, хоть и затратно относительно времени и сил. Моих сил. Учителю-то хорошо. А у меня рука болит столько писать.

Часы тихо тикали. Когда я в следующий раз на них посмотрела, было без пятнадцати семь. На стол ко мне запрыгнула Рысь.

– Долго его нет, да?

– Мряук.

Я почесала ее за ухом и продолжила переписывать сводки о положении звезд. Многое из них я знала, мама рассказывала мне про звезды, когда я еще жила в Варлеоне. Я помнила около восьмидесяти процентов из того, что содержалось на страницах. Приятно осознавать, что я хоть что-то знаю. Я дописала страницу и остановилась передохнуть. Искаженными желтыми квадратами застыли на стене солнечные лучи, косо проходящие через окно от низкого вечернего солнца. В прихожей хлопнула дверь, и я метнулась туда.

– Ну?..

– Что?

– Ты знаешь, что меня заживо сжирает интерес. Не делайте мне больно, учитель! – я театрально поднесла руку ко лбу.

– Переигрываешь. Но если тебе так хочется об этом поговорить, то ладно.

– Ты поднял его на ноги?

– Да. Уже бегает по всему Городу и рассказывает о своих ведениях, что он видел, пребывая во сне.

– А что за ведения?

– Да бред какой-то, про то, что его рука стала говорящим карпом.

Я рассмеялась.

– Да уж… Наверняка он по ошибке выпил один из напитков ЛеРо.

– Ты эту отраву напитками называешь? Впрочем, неважно. Думаю, ты права, и в произошедшем действительно виновато халатное отношение этого балагура.

– Я…

Раздался истошный женский крик. Я заглянула учителю в глаза и столкнулась с тревогой. Должно быть, она отражалась и на моем лице.

– Это из подвала?..

– Я пойду посмотрю. Не выходи из дома.

– Я с тобой.

Он с секунду смотрел на меня, оценивая мою решимость, и затолкал в мою же комнату, поставив заклинание замка на дверь. Снимать его я, конечно же, не умела. Я затарабанила ладошками по дереву.

– Учитель! Выпусти меня!

– Сиди. Тихо.

Его голос был тихим, но я хорошо его слышала. Он стоял прямо за дверью. Ближе, чем когда-либо подходил ко мне.

– Почему?..

– Я сейчас приду.

С той стороны раздались удаляющиеся шаги. Сидеть здесь и ждать? Он смеется надо мной? Я схватила метлу, распахнула окно и спрыгнула с третьего этажа, на лету садясь на нее и замедляя свое падение. Не долетая до земли, я остановилась и спрыгнула, бросив метлу там же. На полусогнутых ногах я тихо подобралась к черному входу в театр. По шагам я определила, как спустился по лестнице мой учитель и юркнул в подвал, откуда доносились всхлипы. Я осторожно пошла за ним, перебежками на короткие дистанции, прячась за колоннами и углами. Он прошел в зал и скрылся за поворотом. Я двинулась следом. Войдя в зал, я не сдержалась и ахнула от ужаса, слишком поздно осознав, что мастер меня заметил, и закрыв рот ладонью. Но я смотрела сейчас не на приближавшегося ко мне учителя. Я смотрела на труп Нэит, висевший в петле прямо над сценой. Прожекторы хорошо его освещали, и в память вместе с болью врезалась каждая деталь. У самой сцены стояла женщина, видимо, та самая, которая кричала. Слезы сами потекли по лицу, все вокруг задрожало, как это бывает, когда слезной жидкости слишком много, и она не успевает вытекать из глаз. Вид мне преградил мастер. Обняв и прижав к себе, он продолжил идти, и я, пытаясь перебирать ногами и выбраться, споткнулась об его ноги, и просто повисла на нем. Судя по тому, что освещение изменилось, он на ходу трансгрессировал в мою спальню, и все продолжал идти, а я все продолжала двигать ногами, не осознавая, что мешаю ему делать шаги. Он усадил меня на кровать, а сам сел прямо передо мной на колени, положив руки мне на лицо. Слезы скатывались по его кожаным перчаткам, падали на пол.

– Я говорил тебе не ходить туда, – спокойно и тихо сказал он мне. Без привычной надменности, без укоризны и давления с его стороны.

– Угу, – я хотела кивнуть, но тогда бы он убрал руки. – Она мертва… Нэит мертва.

– Не стоило этого делать.

– Это все из-за меня, да?..

– Нет, конечно нет…

– Убийца перепутал ее со мной.

Он умолк. И все же убрал руки от моего лица, напоследок вытерев медленно ползущую по щеке слезу. Хоть слезы и перестали течь, мое состояние было далеко от спокойствия.

– С чего ты взяла?

– Ее повесили. Как ведьму. Но она не ведьма. Мы ведь похожи… И мы ровесницы.

С улицы до нас донесся звук сирены, и на окне и стенах заиграли красно-синие блики от мигалок. Учитель поднялся и подошел к окну.

– Они вызвали полицию?

– Да. Убийства людей здесь должны решаться людьми. Вот если бы убили мага – юрисдикция была бы нашей.

– Но они же здесь ничего не найдут…

– Знаю. Я вижу больше любого мага, но все же и этого слишком мало, чтобы точно сказать, что произошло.

Он закрыл окно и задернул шторы.

– Надо получше все осмотреть, пока они там все не перевернули. Из комнаты не выходить.

Я кивнула и поджала ноги под себя в знак того, что не сдвинусь с места до его прихода. Он исчез, потом появился с моей метлой в руках, поставил ее в угол и снова исчез. Его не было еще как минимум пятнадцать минут, а я все смотрела на поочередно вспыхивающий синий и красный свет в щели между шторой и стеной. Когда он вернулся, то позвал меня ужинать. Тишину нарушил он сам, когда мы уже поели.

– Что ж, не знаю, была ли ты права.

– В чем именно?

– В том, что приходили за тобой.

Я была уверена, что была права.

– А полицейские?

– Им ничего не известно. Отпечатков нет, девочка умерла от асфиксии.

– Ну ясно, что не сгорела заживо, – пробурчала я.

– Я имею в виду, что ее повесили, а не перерезали горло, а уже потом повесили.

Я посмотрела на него так, будто он сказал, что убивает котят для забавы.

– Извини. Она же, все-таки, была твоей подругой…

– Нэит была самой безобидной и доброй из всех, кого я знаю…

– В любом случае, из дома одна не выходи. Одна без меня, – добавил он, и я кивнула. – А сейчас тебе лучше поспать.

Я снова кивнула и взяла тарелку, чтобы помыть ее, но учитель меня остановил:

– Я помою. Иди.

Я знала, что уснуть не смогу. Знала, потому что каждый раз, как я закрывала глаза, я видела лицо Нэит. Ее открытый рот, синие потемневшие губы и открытые глаза, глядевшие в пустоту за моей спиной. Лучше не спать, чем спать и видеть это.

Под мерное тиканье часов я принялась переписывать бумаги. Мне осталось буквально пять листов, что, безусловно меня бы порадовало, если бы целью моей не было посидеть подольше. Запястье еще болело, и я писала через силу, останавливаясь после каждой третьей буквы, давая руке отдохнуть. Разделавшись с последним листом и кинув его в стопку к остальным, я глянула на часы. Стрелки показывали час ночи с лишним. Я встала, потянулась. Походила по комнате. Включила и выключила свет в ванной. Погладила уснувшую на ковре Ры. Села на кровать и поняла, что на ночь не пила чай, как всегда это делаю. Может, в этом все дело? Может, сон у меня, как слюна у собаки Павлова, появляется только после кружки чая.

В самом начале моего обучения учитель предупредил меня, чтобы ночью из комнаты не выходила, и что он ценит режим. На свой страх и риск я отворила дверь и прошла по коридору, перешагивая через спящего на полу черного кота, в кухню. Включать свет я не стала, ибо уж слишком это заметно, а я как раз добиваюсь обратного. К тому же, фонари с улицы давали достаточно света. Проверив уровень воды в чайнике, я поставила его на газ. Постояв немного и подождав, пока тот закипит, я выключила плиту. На кухне включился свет. Я посмотрела в дверной проем, заранее зная, что, а точнее кого, я там увижу. Учитель, вопреки моим ожиданиям, не спросил своим обычным тоном, что я тут делаю. И это значило, что я могу спросить первой.