Старик протянул морщинистую тёплую ладонь, помогая подняться. Я помедлила, но на руку оперлась. Сам, глядишь, развалится, пенёк, а всё за молодками ухаживает.
– Ты Агнию не слушай, – брови нахмурились, – очерствела она, вконец от горя ополоумела. Себя уже сгубила, так хоть бы других не трогала. Мы ей так просто не дадимся, ты не думай.
– Она… – голос дрогнул, где не надо, выдав испуг, – она сделает то, что обещала?
– Агния давала очень много обещаний, – многозначительно протянул оборотень, – большинство из них не самые… добрые. А слово она привыкла держать.
– Я боюсь её, – признала волчица, – и ненавижу, – добавила женщина.
– Её или за неё? – уточнил Белогость.
Я аж опешила:
– За неё? С чего бы мне за неё бояться? Чать не ребёнок, сама себе бед нажила. Но меня с мужем пусть не трогает. Столько лет её не знали, и лучше б не знакомились!
Собеседник погрустнел, едва загоревшиеся глаза потухли. Чего хотел – непонятно. Я заблудших спасать не нанималась. И совестью мучиться не стану.
– Тогда уж скатертью дорога, – вздохнул старик, – здесь пришлых не держат. Не любо – уходи. Но все больше остаются. Особливо те, кому податься некуда.
– А ты что ж? Так не хотел из глуши выбираться и вдруг прижился за какой-то день?
Дедок вдруг осерчал, словно даже выше ростом стал, да как закричит:
– А ты мне не пеняй! Не доросла покамест! Ежели старый Белогость стаю бросит, кто Агнию побережёт? Кто уму-разуму волков научит? Кто молодого и глупого щенка домой отправит? Так беги, беги, трусиха, в свои леса! Куда зверь зовёт, туда и беги! Нет тебе спасения, коль любви в душе не осталось! Беги! Беги!
Шутка ли? Только что стоял дедок как дедок и вдруг вконец ополоумел: волосы на себе рвёт, руки заламывает, обратиться норовит, да никак не возьмётся. Только зубы щёлкают: то волчьи, то человеческие. Страшно. Зашибёт ещё, али сам об стену голову проломит, а я виноватой останусь. Ну его! Я подхватила юбку и припустила к выходу – туда, где ещё виднелось светлое, хоть и холодающее, солнце. К мужу.
Серый, поганец, как сквозь землю провалился. Казалось бы, не деревню обегала – всего-то дом общинный, пусть и немаленький, ан нет нигде. Куда ни брошусь, – ушёл; пробегал, не остановился; был, да давненько. Найду – к подолу пришью накрепко, чтоб неповадно.
– Мужа? А зачем тебе муж, лебёдушка? Хочешь, меня бери. Меня даже искать не надо!
Рослый детина, не хуже охранника Агнии, радостно засмеялся и хлопнул себя по колену, предлагая присесть и забыть о поисках суженого. Я полюбовалась на крепкую мускулистую грудь (в такой холод рубаху не иначе специально скинул – девок в краску вгонять), погрозила шалопаю кулаком, завернула за угол. Чуть подумала, воротилась и ещё часть поглазела, как красавец дрова колет, как перекатываются мышцы под кожей: вот-вот выпрыгнут.
Пялилась не одна. Знамо дело, бабы, – кто, скромно пряча глазёнки, кто нагло, одобрительно посматривая, – тоже не спешили по делам. Да и дорога у каждой пролегала аккурат мимо дровен. Вот уж неслучайно.
Кругленькая ладная девка всё норовила поближе пройти, плечом задеть. А то и ещё чем.
– Зашибу! Осторожней! – предупреждал детина.
Девица хихикала, млела – столько внимания разом! – и делала ещё один круг.
Ещё две не умолкая перешёптывались и даже не краснели, недвусмысленно жестикулируя и показывая пальцами на предмет всеобщего внимания. Предмет, впрочем, ненавязчиво поворачивался то одним, то другим боком, чтобы разглядели его во всей красе.
Самая скромная только мяла в пальцах кончик одинокой косы и всё не решалась предложить работяге воды, что явно нарочно принесла с собой. Мужик бы и не прочь напиться, да попросить – обидеть соперниц, которые тоже с собой квасу и мёду не случайно набрали. Девушка же побаивалась лезть вперёд: ну как кто разобидится на её прыткость?
– Эх, мне бы пяток годков скинуть! – шепнула старушка, на вид которой и все сто зим дать можно. – Ух, я бы ему!
– Что, бабуль? – влезла совсем мелкая девчушка. – Щей бы наварила?
Бабка окинула малютку хитрым взглядом:
– Можно бы и щей. И даже ухи. А ежели б хорошо дело пошло, то, ить, и пирогов напечь не жалко, – старушка подбоченилась, закинула клюку на плечо, – эй, удалец! Как ты к пирожкам-то? Не желаешь отведать угощеньица?
– Как не желать! – мужик отложил топор и деловито обтёр испачканные руки об ещё более грязные штаны, ухватил рубаху и с готовностью зашагал первым.
– Хе! – бабка окинула оставшихся взглядом победительницы. – Несмышлёныши. Эй, орёл, меня-то обожди!
Нет, здесь ловить нечего. Серый, может, в аршине36 проходил, да кто ж его упомнит, когда эдакое зрелище, да к тому же полуголое.
Проискала я супруга до вечера. Не нашёлся ни во дворе, ни в погребах, ни на мужской половине дома, куда я с боем прорвалась, распугав мальчишек. Те, словно потревоженные цыплята, разбегались. Ну точно ушат холодной воды в баню плеснули!
– Куда лезешь?
– Бабам ходу нет!
– Ни стыда ни совести!
– Бесстыжая!
Мужики грозно ругались, а сами прятали постыдные секреты: медведеподобный охранник Радим едва успел сунуть под подушку вышивание; красавец со светлыми кудрями делал вид, что это не он только что завивал волосы горячими щипцами, и шипел, пряча их за спиной; длинноногий ушастый едва успел выхватить из-под стопы неуёмной бабы любовно составленный букетик (наверняка для той рыжей, что словно летает по двору от счастья, – не раз голубков вместе видела). Моего оборотня среди толпы недовольных не нашлось, хоть я и заглянула во все углы, больше наслаждаясь тем, как злятся и фыркают пойманные на горячем оболтусы.
Ни один не рискнул выгнать из комнаты невестку самой Агнии. А может, вовсе не принято тут бабам перечить. Ежели так, то не на такое уж плохое место мы набрели в Озёрном Краю.
Не выдержала: заглянула на женскую половину, хоть и до дрожи боялась снова столкнуться с хозяйкой дома. Её обитательницы понимающе переглядывались: эка невидаль – мужа потеряла. Небось, сыщется к следующему утру и таких сказок нарассказывает, что только уши готовь. И хорошо, если брагой вонять будет. Хуже, если сыщется чистым и довольным, да не выспавшимся.
– Так может, далеко и искать не надо? Ты погляди под кроватями, сунься в сундуки, – советовала немолодая носатая клуша, – вдруг он у меня прячется?
– Доброгнева, не пугай девочку, – возмутилась серьёзная хорошуля, угнездившаяся прямо на полу между стопками книг. Обложку каждой она аккуратно протирала влажной тряпочкой, проверяла, не рассохлись ли где хрупкие страницы, любовно складывала в только ей ведомом порядке.
– Василисушка у нас всех защищает. Василисушка у нас – умничка! – встряла маленькая и вертлявая.
– А то как же? – подтвердила та, – за вами денёк не приглядишь, так устроите переполох!
Близняшки с одинаково оттопыренными ушами одновременно вскинулись:
– Устроим, устроим! Уже можно?
Василиса их тут же охолонила:
– Держим себя достойно, не буяним, гостей не пугаем!
– Да, премудрая! – девчушки почтительно склонили головки, не прекращая при этом хитро переглядываться и планировать очередную пакость.
– Не обижайся, сестричка, – обратилась Василиса ко мне, – сама понимаешь, глаз да глаз нужен за этими хвостиками. Что случилось у тебя?
Я как можно равнодушнее пожала плечами:
– Да вот, муж куда-то запропастился. С утра ищу, а он как сквозь землю…
– Что-о-о-о?! – девки разом переменились в лицах. – Так это не просто мужик какой? Муж законный?!
– Как так-то?
– А я говорила!
– Веры им нету!
– Ещё один?
– Точно найдут у Зазули!
– Тьфу, не поминай волочайку37, ещё явится!
– Тихо! – прервала гомон Василиса. Вот уж точно Премудрая. – Бабсовет. Всех зовите.
– Да пока соберутся, ужо и первый снег ляжет, – справедливо возразила Доброгнева.
