Куда мне с ней тягаться?

Агния устроилась в своём троне, положила гладкие белые ладони на подлокотники. Мне сесть не предложила. Ну, да мы не гордые. Постоим.

Моя… страшно сказать… свекровь молчала. Я тоже. Время шло.

– Твоё имя? – мягко, но неотвратимо прорезал тишину волшебный бархатный голос.

Пришлось прокашляться:

– Фроська.

Женщина вздёрнула брови совсем так же, как это делал её сын. Я стиснула зубы, напоминая себе, за чем пришла.

– Ефросинья… – протянула Агния, пробуя имя на зуб.

Мне вдруг стало невероятно стыдно. За нечёсаные волосы, за старый, только по большому случаю надеваемый сарафан, что уже совсем не так, как подобает приличному платью, теснил грудь, за незвучное имя и незнатный род, за то, что я – простая деревенская девка, а пришла пенять Ей: прекрасной, величественной, страшной.

– Ну, – насмешливо проговорила она, прекрасно понимая мои мысли, – сказывай. Слушаю.

Развернуться и бежать. Бежать до тех пор, пока не наткнусь на Серого, схватить его за руку и бежать вместе. До вечера. До самого края леса. Пока силы не закончатся. А потом прильнуть к груди суженого и реветь, пока он будет гладить меня по волосам и говорить, что никого и никогда не полюбит больше, чем меня.

Я отогнала наваждение, разбудила волчицу, поставила на своё место.

– Это я слушаю, – ага! Таки заставила смешаться эту совершенную суку! – Я – законная супруга твоего сына. И я имею право знать, как имеет право знать и он, почему ты его бросила. И… помнишь ли ты, что совершила самую большую ошибку в своей жизни.

На миг мне почудилось, что она захохочет. Что скажет, мол, глупый обиженный волчонок обознался и спутал её с кем-то, что видеть не видела Серого никогда. Она спрятала лицо в ладони, а когда отняла их, снова взирала невозмутимо и свысока.

– Ты хочешь знать очень много. Не думаю, что отвечу на все вопросы, но прогонять я тебя не стану. Но и ты мне кое-что расскажешь.

Старая уловка. Неужто кто-то ещё попадается на эту удочку?

– Хорошо. Но я первая.

Агния откинулась на спинку стула, показывая, что слушает. Я переминалась с ноги на ногу.

– Ты скучала по нему? – ну почему я спросила именно это?!

– Я его мать.

– Это не ответ.

– Я его мать и знаю, как лучше.

– И это тоже.

– Да.

Но, конечно, она полностью себя оправдывала. Интересно, чем?

– Мой черёд, – Агния задумалась, – какой он?

– Ты ведь даже не знаешь, верно? – теперь я смотрела свысока. Я – главная женщина её сына. Она может делать и говорить, что вздумается, быть сколь угодно идеальной, но, когда Серый метался в бреду, подхватив простуду, я вытирала ему пот со лба; когда медвежий капкан переломил ему лапу и нужно было заново выправить кость прежде, чем он перекинется в человека, его боль делила я; когда он шёл по тёмным коридорам старого дома, сражаясь с воспоминаниями, заново переживая каждую встреченную смерть и словно наяву чуя запах крови, его ладонь сжимала я. И этого ей уже не отнять. – Он лучший, – просто ответила я.

Агния усмехнулась. Её муж тоже был лучшим.

– Как ты выжила? – Серый говорил, что в жуткой бойне, заставившей их бросить дом в Городище, никого не осталось. Но она спаслась и вытащила сына. Как?

– Я просто очень хотела жить, – Агния пожала плечами, на которых теперь лежала не одна смерть. Она хотела жить. Те, через кого она прорывалась, – тоже. Её воля оказалась сильнее. Только и всего.

– Он вспоминал обо мне?

Я задумалась. Супруг не любил говорить о семье. Не ронял слёзы по ночам и не ждал у ворот в надежде, что мать вернётся за ним. Но иногда, совсем-совсем редко, он смотрел на убегающую в небо дорогу. И в этот миг он думал не обо мне.

– Он никогда не забывал. Почему ты бросила его?

Женщина встала. Только сейчас стало заметно, что она не молода, хоть и прекрасна. Её лицо – лицо очень старой, очень мудрой и очень несчастной женщины, потерявшей всё, что когда-либо любила, и не желавшей снова испытать эту боль.

Она подошла к окну, выходящему во внутренний двор. Внизу сновали щенки-мальчишки. Они носились друг за другом, неистово вопя и бросая вызов собрату, объявляли друг друга смертельными врагами и тут же снова бросались защищать. Там, внизу, кипела жизнь. Та, от которой Агния отгородилась много лет назад.

– Я дала ему возможность жить. Посмотри, волчица. Что ты видишь?

Я нехотя, бочком, подошла к окну, стараясь не поворачиваться к женщине спиной. Мальчишки играли. Поодаль стояли усатые мужи, зорко следя за юнцами, изредка поправляя или одёргивая особо рьяных бойцов, бросая одну-две похвалы самым ловким.

– Они играют.

– Они играют в войну, – поправила Агния, – а когда они станут старше, они перестанут играть. Они начнут ею жить.

– Как ты?

– Как я.

Одинокая несчастная волчица, потерявшая больше, чем имела. Ты сама выбрала путь мести, верно? Ты ведь могла воспитать сына, выплеснуть на него всю нерастраченную за годы нежность, могла быть счастливой. Но не захотела.

Женщина, не сумевшая стать матерью, смотрела на чужих детей и видела в них воинов, маленькие кинжалы, которыми она воспользуется, когда придёт час.

– К чему вы готовитесь? – с ужасом спросила я.

– Мы готовимся к будущему.

Я тряхнула головой. Нет уж, ты не запутаешь меня высокими словами и грустным взглядом. Ты – обыкновенная жестокая убийца, обрекающая всех вокруг на собственную судьбу!

– Ты ведь собираешь их не для того, чтобы защитить?

– Я собираю их для того, чтобы забрать наше. И я оставила сына потому, что он – единственная дорогая мне вещь в этом мире.

Я развернулась, громко стукнув каблуками, пядь оставалась между нашими лицами:

– Серый – не вещь! – зашипела я. – Может быть, ты так считаешь. Может быть, ты так относишься к каждому в своей грязной норе. Но Серый – мой, слышишь! Он. Мой. Любимый. Муж. И я не позволю втянуть его в твою бойню!

– Дурочка, – Агния улыбнулась. Лучше б она этого не делала. Колени задрожали, а вспыхнувшая было волчица снова заскулила от ужаса. – Если бы я хотела, чтобы он оказался рядом со мной, он бы уже был здесь. Нет, он должен прожить ещё несколько лет в неведении, в спокойствии. Возможно, даже воспитывая своих волчат. А потом я приду за ним и его детьми и заберу их туда, где им место. Он станет править изгнавшим нас городом. И я подарю ему этих униженных, напуганных и слабых людей. А до тех пор… ты можешь оставаться рядом с ним. Возможно, если хорошо попросишь и не станешь меня злить, даже чуть дольше.

Сначала я услышала хлопок и лишь потом по ошарашенному лицу Агнии поняла, что это отозвалась пощёчина. Я испуганно уставилась на собственную ладонь. Женщина даже не прикоснулась к алеющей на глазах щеке. Она насмешливо смотрела на меня – глупую маленькую волчицу, осмелившуюся бросить ей вызов. На подписавшую свой смертный приговор.

– Ну-ну, милая! Не пугайся так, – лучше бы она кинулась в драку, – ты всё ещё гость в моём доме. Всякий может разозлиться сильнее, чем следует. Надеюсь, теперь я ответила на все твои вопросы? – я молчала, ожидая, что вот-вот явится пара крепких мужиков, огреют меня по головушке да прикопают у отхожей ямы. – Тогда иди, малышка.

Она повернулась ко мне спиной, принялась наблюдать за щенятами во дворе. Матерь Макошь! Пусть она никогда так не посмотрит на моих детей!

– Как только я позову, Ратувог безропотно присоединится ко мне. Не совершай больше ошибок, – бросила она через плечо.

Шаги гулко отдавались в пустом коридоре и казались невероятно медленными. Нужно быстрее. Бежать отсюда, пока нас не связали по рукам-ногам и не бросили в погреб. Но сил хватало едва переставлять ноги. Вот сейчас отдохну долечку. Прислонюсь к стенке совсем на чуть-чуть…

– Доченька, ты, никак, уснула? – Белогость смотрел на меня с таким искренним беспокойством, что хоть кусайся. Сама о себе позабочусь!

– Нет, просто задумалась.