— Я твоя, Джагхед. Между мной и Арчи ничего не было. Я принадлежу только тебе, — всхлипнула она.
— Моя девочка, — он криво ухмыльнулся, услышав желанные слова. — Ты моя. Только моя, слышишь? Я убью любого, кто попытается посягнуть на мою собственность, — он провел языком по искусанной им же губе, слизывая с нее кровь, которая продолжала капать.
— Ай, — она поморщилась от боли и шмыгнула носом.
— Малышка, прости. Я не хотел тебе делать больно, — извиняющимся тоном произнес парень, нежно потеревшись своим носом о ее нос. Эти перепады настроения сведут ее с ума!
— Но все-таки сделал, — отвела взгляд Бетти.
— Прости, — повторил Джагхед, посадив Бетти на высокий стул, стоящий у шкафа.
— Ты изменился, — она посмотрела в его голубые, невероятные глаза, понимая, что безвозвратно утопает в их бесконечной лазури.
— Я все еще твой. Я принадлежу тебе, Бетти. И я сходил сума от того, что думал, что ты принадлежишь теперь другому. Это было невыносимо. Я ревновал тебя до сумасшествия, специально целовал Тиффани на виду у тебя, чтобы причинить тебе боль и совершил кучу глупых поступков. Но я все еще твой, полностью и всецело. Я не мог тебя забыть, не мог выкинуть из памяти наши моменты, которые мы провели вместе, Беттс. Ты всегда оставалась в моем сердце. Я все еще влюблен в тебя, как последний романтик и не позволю кому-либо сделать тебе больно. Я буду всегда с тобой, если ты мне это позволишь, — сказал он со всей искренностью, не утаивая больше своих чувств.
— А у меня есть выбор? — усмехнулась она, вцепившись в его плечи.
Он начал оставлять тысячи коротких нежных поцелуев на ее опухших от его поцелуев и укусов губах. От этого девушка невольно улыбнулась.
— Как же я люблю твою улыбку, — Джагхед провел дорожку поцелуев от ее скулы к уголку губ.
— Джагхед, — выдохнула она.
— Скажи что-нибудь. У тебя остались ко мне чувства, ведь так? — спросил он, ни на секунду не сомневаясь в том, что девушка действительно любит его. Иначе она бы не оставалась сидеть в его комнате, рискуя быть изнасилованной им.
— Ты правда причинил мне очень много боли… Когда ты уехал, мой мир словно сломался, пропал смысл жить, понимаешь? Мне было так тяжело, так больно, Джагги! А затем ты вернулся со своей новой девушкой. Ты был рядом, но одновременно так далеко от меня. Я так скучала по тебе…
— Я знаю, знаю. Я такой дурак… Я надеялся, что мои чувства исчезнут, но они не исчезали, никогда, лишь гасли и расцветали вновь, с утроенной силой. Ты научила меня верить. С самого детства я был сломлен, был одинок и ненавидел людей, потому что завидовал им, завидовал тому, как все просто в их жалкой жизни… Мой же мир был в черных тонах, я всегда был одинок, я никогда не получал ни от кого любви. Хочешь знать о моей жизни? Папа каждый день напивался до отключки, мама собирала вещи и уходила из дома… Джеллибин была маленькой и ничего не понимала, лишь шмыгала носом, а я сидел все ночь, не сомкнув ни на минуту глаз, укрывал ее одеялом зимой, держал за руку и говорил, что все будет хорошо, хотя знал, что хорошо никогда не будет. Утром на полу снова будут лежать опустошенные бутылки алкоголя, мама будет старательно скрывать синяки от побоев, а сестренка будет настойчиво дергать меня за рукав, спрашивая: «А почему мамочка плачет? Почему у нее на лице кровь?» А я в который раз отвечу: «Не бойся, Джеллибин, это краска. Все хорошо, Джелли.»
Этот кошмар будет повторяться. Вновь и вновь. Каждый день. Как проклятый замкнутый круг. Когда папа протрезвеет, то будет вымаливать на коленях у мамы прощение, и она снова его простит. В сотый раз. Ей некуда идти, Джеллибин еще слишком маленькая… У нас нет денег. Папа все пропил. У него проблемы. Я прошу маму все-таки уехать, но она меня не понимает… Она меня не видит. Не замечает. Говорит, что я такой же, как и мой папа. Я не знаю, за что она меня так сильно ненавидит. Может быть, она просто срывалась на мне. Я до сих пор этого не знаю.
Я жил, но чувствовал, что я словно призрак. Я был всего лишь бесцветным образом, который мог исчезнуть в любой момент, я ощущал себя никому не нужным. Ты заставила меня, заставила меня верить, понимаешь? Я вижу красоту через боль, потому что все в моей жизни пришло от боли, я вижу любовь через боль, я вижу жизнь через боль. Но ты другая, как мое личное солнышко освещаешь мою темную, израненную душу. Без тебя я задыхаюсь, Бетти. Без тебя я не живу. Твоя любовь, твоя забота, твой прекрасный смех делают меня живым. С тобой я понимаю, что жизнь имеет светлую сторону. Ты не можешь стереть мои воспоминания, но ты делаешь счастливым мое настоящее. Рядом с тобой мне хочется стать лучше. Когда мы вместе, я понимаю, что я никогда не буду таким, каким был в прошлом мой папа.
Бетти ощутила, как в глазах начало щипать. Она тихо заплакала. Он был таким искренним, настоящим, он был таким, каким она его полюбила. Его грустные, трогательные слова проникли в ее душу, заставляя сжиматься ее сердце. О Джагхед!
«Ты пережил так много боли…»
Джагхед снова поцеловал ее, но теперь со всей нежностью, трепетом и любовью, так, что ее кожа покрылась мурашками от тех чувств, что взрывной волной окатывали ее с ног до головы.
— Я люблю тебя, Джагхед Джонс, — произнесла она слова, которых он так долго ждал.
— Почему ты снова плачешь? — спросил он, уткнувшись лицом в ее волосы, вдыхая их сладко пахнущий аромат, которого так не хватало ему столько времени.
— Потому что не хочу больше расставаться, — шмыгнула носом она, усмехнувшись.
— Никогда, — улыбнулся он. — Позволь мне все исправить, малышка, — он с мольбой, нежно взглянул в ее глаза. Она кивнула. Но был еще один вопрос, до сих пор не дающий девушке покоя, и она решилась задать его сейчас.
— Зачем ты уехал? — произнесла Бетти, затаив дыхание.
— Я покинул Ривердейл не по собственной воле — меня отдали в приемную семью в Саустайде. Опеку надо мной могла взять мама, но она отказалась. Неудивительно, — в его глазах читалась боль. — Я не хотел подвергать опасности твою жизнь, потому и не забрал с собой и решил оборвать все связи. Тебе может показаться, что школа Саутсайда совершенно обыкновенная, но нет, это не так, Беттс.
Тиффани стала моим проводником в «Змеев» Саутсайда. Без нее я бы никогда не справился.
В школе у нас опаснее, чем на ночных улицах города. Первое время мне пришлось нелегко. Было очень тяжело приспосабливаться к этим людям. Каждый ученик представлял собой личность, готовую тебя разорвать на куски за любую малейшую оплошность. Они как звери — мстительные, жадные, дикие.
Это вам не Ривердэйл. Там не задают вопросов. Ты не такой как они? Значит ты должен понести жестокое наказание. Я был аутсайдером, чувствовал себя выше них, но со временем, проживая там день за днем, ты начинаешь понимать, что это ты на их территории. И играть ты должен по их же правилам. По-другому никак. По-другому тебя снесут. Хочешь стать лидером? Тогда перестань думать о своем благополучии. Проникни в саму суть жизни Саутсайда, живи той жизнью, которой живут остальные, веди тот же образ жизни, стань ими. И ты не заметишь, как тебя станут уважать. Огромный труд — приспосабливание. Ты должен перенять многое, прежде чем станешь тем, за кем будут готовы следовать. Ты должен суметь не потерять свою волю, ты должен понимать, что не выживешь в одиночку, что без команды ты — ничто. Ты должен дать свободу своему разуму, ты должен стать человеком, который умеет отвечать за свои поступки и понимает, чего хочет от этой жизни. Пустого времяпрепровождения или яростного достижения цели?
Ты должен быть все время настороже, потому что всегда есть те, кто захотят занять твое место.
Всем похрен на твои проблемы, на твою семью, на твои чувства. Ты должен не терять веру в себя, ты должен вылезать из кожи вон, чтобы не превратиться в ничтожество. Не могу сказать, что факт того, что мой отец был главой «Южных Змеев» упростил мне жизнь. Напротив. Мне было от этого очень тяжко, потому что люди ненавидят тех, кто не прикладывает усилий для того, чтобы чего-то добиться в этой гребаной жизни. Им плевать на твою жизнь, понимаешь? В их глазах ты всего-навсего высокомерный болван, надеющийся на связи с папашей.
