– Мы теперь одно целое, – услышала я голос Лары, подойдя к девочкам. – Теперь мы смело можем называть себя одной командой.

За все годы нашей дружбы, а она длилась вплоть до моего отъезда в город, я ни разу не пожалела, что попала в эту компанию. Нам всегда было интересно, всегда было, о чем поговорить. Мы действительно были близки и верны друг другу. И тот день стал началом перехода меня из серой обыденности в воронку самых интригующих, порой опасных, а порой даже очень романтичных событий. В парке мы просидели не долго. В силу своего возраста наш разум требовал разнообразия, и мы ушли из парка. Определенной цели куда-нибудь пойти у нас не было, мы просто без плана слонялись по разным улицам и все время о чем-нибудь болтали. Чаще смеялись, временами о чем-то спорили. В такие моменты Лаура выступала нашим арбитром. Не гласно все понимали, что Лаура – это Акелла в нашей стае.

Сумерки опустились незаметно, а мы все гуляли и гуляли. Но наш мудрый лидер, ссылаясь на то, что про семью забывать нельзя, предложила нам разойтись по домам, и завтра снова встретиться, но уже в школе. Никто не думал возражать, да и внезапно всех одолело чувство голода. Мы тепло попрощались друг с другом, и разошлись каждая в сторону своего дома.

Подходя к дому, я начала прислушиваться, стараясь определить обстановку. Вокруг все было тихо. Мама должна была быть уже дома. В это время, если ее не дергали забрать откуда-нибудь отца, она занималась проверкой школьных заданий учеников. Отца, видимо, еще не было, либо он уже отсыпался от очередной пьянки. Стараясь не шуметь, я медленно открыла входную дверь, сняла верхнюю одежду, обувь и собиралась было пройти в свою комнату, как увидела у окна гостиной силуэт. Мама сидела в темноте, в одиночестве и тихо качалась из стороны в сторону. Пройдя в комнату, моя рука потянулась к выключателю, чтобы зажечь свет, как мама меня остановила:

– Не надо, Динара. Не включай. Мне свет не нужен, – мама говорила тихим спокойным голосом, но что-то внутри меня сжалось и подкатилось к горлу, что-то произошло, что-то страшное.

– Почему ты сидишь здесь? В темноте? Где папа? Спит? Или ты настраиваешься, чтобы пойти за ним? – последнее я проговорила с явной ноткой сарказма. Для меня это было что-то новое, до этого момента таких вольностей я себе не позволяла.

Мама, кажется, тоже была удивлена. Она повернула голову в мою сторону, но в темноте я не смогла прочитать ее взгляд, только голос:

– Нет. Папы нет дома.

В этот момент я уже повернулась было идти в свою комнату, как мама снова заговорила:

– Папы больше нет. За ним больше не нужно никуда ходить. Его не нужно больше искать. Он умер…

Я стояла спиной к маме как вкопанная. Я не могла ни повернуться, ни сделать шаг, я не могла произнести ни звука. Я просто застыла. А мама продолжала тихо говорить:

– Его не стало, Динара. Позвонил участковый, сказал приехать в морг, они нашли тело, и его необходимо опознать. Он сказал, что при нем нашли его документы, а лица не узнать. Я съездила туда. Я узнала его… это большое родимое пятно на голени… я только сейчас поняла, что Всевышний наградил его им именно для этого… чтобы я смогла его узнать… Это он Динара, это был твой отец. На него напали. Его сильно избили. Его убили…

Мамин голос заметно дрогнул, после некоторой паузы она продолжила:

– Они оставили его там… умирать. Он умер среди людей, но в одиночестве… ему никто не помог, никто… Его нашли на скамье в парке, в разорванной одежде, без обуви… Динара… твой папа умер… Больше никто не будет тебя называть Бусинкой…

Мой мир рухнул…

***

2006 год, лето

– Динара! Динара! Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? – мама махнула на меня рукой, как на самое бесполезное существо в мире, и продолжила лепить манты. – Что с тобой происходит? Ты в порядке?

– Да, мама, все нормально. Я просто вспомнила кое-что, – я старалась говорить спокойно, дабы не выдать боль нахлынувших меня воспоминаний.

– А почему ты плачешь? – не унималась мама. Только эта женщина во всем мире могла так пронизывающе подозрительно смотреть.

– Потому что ты поставила передо мной мясо с луком. Тут любой заплачет, – оправдалась я через паузу.

– Бери ложку, помоги мне. Давай скорее закончим, – мама продолжала смотреть на меня скептически, – скоро мое Золотце придет, голодная. И наш с тобой разговор не закончен. Подумай над тем, что я говорила. Ребенку нужна мать! Она не должна чувствовать себя круглой сиротой при живой и здоровой матери.

– С тобой ей будет лучше, мама, поверь. Но я постараюсь что-нибудь придумать и перевезти вас обеих в город, – скептический взгляд мамы поставил долгожданную точку.

Шли годы, а я так ничего и не придумала…

2000 год, весна

– Мама, ты можешь говорить по тише? И мы к тому же дома не одни… Ты ставишь меня в неловкое положение, – Алина не переходила на шепот, но голос ее был спокойным и тихим в отличие от той тональности, которую использовала ее мама.

– Мне что в доме у собственной дочери нужно стесняться прислуги? – на последнем слове женщина намеренно сделала большой акцент и повысила тон, чтобы ее слова долетели и до меня. – Мне стоит научить тебя правильно обращаться с ними и держать их на своем месте.

С огромным желанием я бы предпочла куда-нибудь уйти и не подвергать свою психику такому испытанию. Но в этом доме было неукоснительное правило. Пока Карина отдыхала, кто-то из нас двоих, либо Алина, либо я, должны были быть хранителем ее снов. Сон у ребенка был беспокойным, она часто по ночам просыпалась с громким плачем. Это было последствием внутричерепного давления, которым страдали чуть ли не половина всех детей в стране. Вот мы и стояли на страже, чтобы никто не мог нарушить покой ребенка. Когда Алина была свободна, я могла потихоньку сбегать в магазин, в аптеку, или еще по каким-нибудь личным делам выйти из дома. Когда же она была занята работой или своими личными делами, посох хранителя переходил ко мне. В этот раз Алина была занята, она как раз вела битву со «страшным монстром», который покушался на покой ее дочери. Повезло в том, что комната Карины была самой дальней комнатой от гостиной, поэтому туда при закрытой двери могли долетать лишь приглушенные звуки.

Я сидела в своей комнате, смежной с комнатой Карины, и была ближе к гостиной. Моим ушам и не нужно было прислушиваться. Каждое слово долетало до меня четко и ясно. К тому же дверь моей комнаты была открыта. И волей не волей приходилось слышать все, что мать Алины так демонстративно пыталась до меня донести. Не могу сказать ни одной веской причины, из-за которой у нее могла сложиться ко мне такая неприязнь. Но высокомерие, с которым она со мной говорила в тех случаях, когда вынуждена была вообще со мной разговаривать, без сомнений очень ярко выражало ее отношение ко мне. Не пытаясь и, в принципе, не горя желанием найти хоть одну какую бы то ни было причину, я все свела к нашей с ней взаимной природной антипатии. Ну не могут же все люди на свете друг другу нравиться.

– Во-первых, я не держу в доме прислугу, ты что-то напутала. Во-вторых, я попросила говорить по тише ради Карины. Она спит, и ты прекрасно знаешь какой у нее чуткий сон. Налить тебе попить? Динара сделала чудесный освежающий огуречный лимонад, – ничто не могло Алину вывести из себя. Об этом ее мать была также прекрасно осведомлена, и, понимая бесполезность своих провокаций, все же не лишала себя удовольствия язвить и выплескивать сарказм.

– Ну давай попробуем этот живительный напиток, – уже более ровным и тихим голосом проговорила женщина. – Посмотрим на его эффект.

Алина, закатив глаза, удалилась на кухню. Вернувшись с двумя стаканами лимонада, один протянула матери. Та глотнула, но не подала виду, что напиток ей понравился. Алина незаметно улыбнулась. В душе она надеялась, что когда-нибудь сердце матери оттает, и она сможет разглядеть все плюсы нянечки Карины и больше не станет ее доставать. Алина не ждала пробуждения в матери великой любви ко мне, но по крайней мере лелеяла мысль о ее снисхождении и терпимом отношении.