Отряхнув на всякий случай куртку и джинсы, Андрей отправился с отчетом к классной руководительнице 5»а» Ирине Ветровой. Он понятия не имел, что ныне при каждой школе имеется охрана и посторонний человек в джинсах и с оттопыренным карманом куртки, разумеется, внутрь здания пропущен не будет. Да и на пришкольной территории ему делать нечего. Ходят тут!

Ирина Ветрова подоспела вовремя – лишь только Ребров вознамерился подняться на крыльцо, возвышаясь среди спешащих учеников, словно застарелый второгодник.

–Здравствуйте! – тронув его за локоть, приветствовала она родственника негодного школьника. – А я почему-то думала, что вы не придете. Или не сегодня. И не тороплюсь.

– Но как можно? Просто-напросто никак нельзя не прийти! А с окном я разобрался. Прошу принять работу. Или у вас уже уроки?

–О, спасибо! Пойдемте. Уж наш Иван Петрович будет так доволен, так доволен. Надо же: без всяких школьных затрат!

Не меньше, чем Иван Петрович, был доволен результатом своей работы и сам стекольщик. На что-то, кроме жуков и пауков и он годен!

– Не отличить, как будто то же самое окно, никем не ломанное, – вынесла вердикт при ближайшем рассмотрении Ирина Ветрова. Спасибо вам большое, Андрей. Если сломается у меня дома, можно обратиться к вам? Теперь я знаю – вы специалист. Вы строитель?

– Не совсем. Я потом расскажу. Вас, наверное, сейчас потеряют, – сказал он, чувствуя некоторое неудобство от того, что задерживает занятого человека. А когда соберетесь к Вершининым, позвоните, я вас доставлю. Ну, я пошёл.

И он точно, пошел, помахав на прощание свой трудолюбивой рукой.

– А как погуляли?– запоздало спросила она, взбегая на крыльцо.

Он поднял большой палец и двинулся своей дорогой. Настроение отчего-то было отличное и Ребров споро подвигался вперед, мурлыча себе под нос какую-то модную песенку, глупую и прилипчивую, от которой трудно отвязаться.

Между тем над его головой сгущались тучи. Если говорить точнее, они сгущались над институтом, где ему удалось поступить в аспирантуру, и где он намеревался полностью выложиться на научном поприще, во славу этого учебного заведения и отечественной энтомологии. А напасть состояла в том, что вуз не одолел лицензирования, речь шла о его закрытии.

– И правильно, – говорил дядя Петя, ветеран службы исполнения наказаний, а ныне сторож институтских подсобных помещений. – Развелось этих ученых! Да была бы хоть какая-нибудь польза, доставка электричества без проводов, например. Да где им! Попались бы они ему на зоне!

У дяди Пети уже четвертый год стоял без электричества новый загородный дом. Участок был отведен на болоте, но это полбеды, с этим он справился. Однако во время дефолта программу строительства нового микрорайона временно заморозили, и так крепко, что разморозка все никак не получается. Дядя Петя с большим трудом, но все-таки довел своё строительство до конца и что? И – ничего. Электричество подводить никто не собирается, в распутицу добирайся хоть на тракторе. Энергетики – чтоб им! – говорят: если есть большое желание, оплатите проброску ЛЭП, мы вам обязательно сделаем. Заключим договор, и все будет в лучшем виде. Прикинув расходы, дядя Петя заработал временное несварение желудка. Даже половины этой суммы он не осилил бы, несмотря на серьезные накопления, пенсию и институтскую подработку. О дороге не приходилось и говорить. Неудивительно, что он был зол на весь свет, а особенно почему-то – на ученых, считая их первопричиной всех бед. «Кроссбредные линии… Да чтоб вас всех!». Он даже был готов лишиться своей работы, лишь бы ученых и весь институт вместе со студентами – черт их побери! – разогнали. И дело довольно скоро шло к тому. Печаль царила в коридорах. Конечно, и администрация вуза, и самые известные, заслуженные выпускники, и руководство города и области предпринимали меры для предотвращения его кончины. Само собой – и часть общественности. Но громоздкая и неповоротливая, неумолимая ликвидационная машина уже размослалась, набрала полный ход и остановить ее не было никакой возможности. Оставалось только искать запасные варианты. Их, увы, было не слишком много и почти все – отвратительного качества.

Андрей Ребров, удалившись от вполне благополучной третьей городской школы, вошел в уже неблагополучный институт, чтобы поговорить со своим научным руководителем профессором Кондратовым. Он был готов к любому приговору и ждал его достаточно спокойно – чего психовать-то?

– А-а, Ребров, здравствуй, здравствуй. Дела в целом не улучшаются, к сожалению. Они только ухудшаются. Но молодым-то у нас дорога, какая-никакая. А старикам – исключительно почет. Гипотетический. Но хватит. Для тебя, Андрей свет Петрович, есть неплохое известие. Я переговорил с московскими коллегами насчет перевода тебя в родственный вуз. Негоже разбрасываться такими перспективными… В принципе дело разрешимое. Так что помаленьку готовься. Но до поры никому – ни гу-гу. Я, когда надо, тебя извещу. Телефон тот же? Ну-ну.

– А вы, Анатолий Борисович?

– Там видно будет. А вообще-то я подустал. Пора и отдохнуть, может быть…

Ребров вышел от корифея в смешанных чувствах. Было о чем раскинуть мозгами. С одной стороны, конечно, Москва… С другой – как там обустроиться? Не прежние времена. Вопросов возникает сразу пропасть. Но чего париться раньше времени? Неизвестно еще, как всё получится у профессора. Он и сам в дрянном положении. Жалко.

Солнце вскарабкалось уже высоко – разгорался один из последних майских дней. Аллейка из акаций перед институтом отбрасывала резкие летние тени. Сидевший на ветке воробей чистил клюв. Рассеянно посмотрев на Андрея, он опорожнил ЖКТ прямо на стоящую внизу скамейку.

– Васьки на тебя нет, – сказал Андрей, погрозив воробью пальцем. – Распустился тут без забот.

–Чи-и? – удивленно спросил воробей.

–Распоясался тут, я говорю, – молчал бы уж.

Воробей, не сходя с ветки, сделал выпад, ловя что-то мелкое, но промахнулся и снова начал чистить клюв.

«Так и я « – подумал Андрей – «гоняюсь за мухами и стрекозами и, может быть, ничего не поймаю. И придется оставить это дело на хобби, а на жизнь – приказчиком в лавке. Или таксистом. А что? Вполне даже нормальный труд».

Надо сказать, что с насекомыми он был на короткой ноге сызмальства. С отцом они при первой возможности выезжали на рыбалку на озера, за 70 километров от Сибирска. Там случалась и крупная рыба, но в основном, как и везде – окуни, плотва и ельцы. Для их поимки ловились прежде бабочки-боярышницы, во множестве обитавшие на черемухе. Им до половины обрывались крылья – и наживка готова. При хорошей погоде или когда она уже переменилась и моросил дождь, клев на бабочек был отменный. Годились для насадки и кузнечики – нестадная сибирская саранча, а более всего представители семейства карповых любили слепней, по-местному – паутов. Против такого угощения не мог устоять никто из них , и даже больше, чем ельцы, их обожали хариусы, обитавшие в небольшой речке, впадающей в озера. Но эти бестии были очень пугливы и хитры и разбегались, лишь только где-то появлялась тень. Приходилось подбираться к воде едва ли не ползком. Такая рыбалка Ребровых не устраивала. Другое дело – большие быстрые реки. Там рыба куда более самоуверенная и отважная. Да и покрупней, конечно. Но такие рыбалки выпадали крайне редко, так что ответ за все приходилось держать обитателям озер. Там, кстати, водились щуки и на живца шли довольно хорошо.

– А мы вот сейчас вас! – говорил старший Ребров, заметив в зарослях осоки у берега нерядовой всплеск. Он доставал снасть с большим крючком, цеплял к нему посредством резинки маленького, но аппетитного ельца и подбрасывал яство к замеченному месту. При таком способе насадки елец мог полдня, не болея, кружить на одном месте, удерживаемый грузилом. Какая же щука или окунь откажется от угощения? Попадались щуки и по пять, и даже семь килограммов. Количество бабочек, кузнечиков и паутов, скормленных Андреем на рыбалке, было неисчислимо. Но не только в качестве наживки интересовали они его. Он даже записался в кружок натуралистов и с увлечением изучал всевозможную мелкую летающую, ползающую и скачущую живность. Биологичка на своих уроках на него нарадоваться не могла: чисто кандидат наук! Математика вот только…