На пороге возник торжественный Кейтель:
- К вашему сиятельству граф фон Бюрен, обер-камергер императорского двора, кавалер ордена пресвятого...
- Прочь, скотина!
Кейтель успел отступить в сторону, и в комнату ворвался упитанный сиятельный демон - в парижском длинном плаще, с великолепной тростью, украшенной фамильным вороном графов фон Бюренов, и с растрепанным в клочья "катогэном".
- Это мой доктор, не прогоняй его, Эрик, - Рене кивнул в мою сторону.
- Пусть остается. Я слышал, он у тебя глух, как пень, - любезно позволил фон Бюрен, - Я только что узнал про Карла. Прими мои соболезнования.
- Соболезнования приняты, - Рене вышел из-за кресла и грациозно поклонился, - Извини, но я должен ехать. Мой дормез уже ждет под окнами.
- Я видел - он тоже весь черный. Мне правда жаль, Рене...
- Можно, я попрошу тебя об одной безделице? - Рене приблизился и привычным жестом убрал в "катогэн" выбившиеся стальные пряди, - Не называй меня больше этим моим детским именем. Считай, что Рене умер - как умер мой Гасси. В конце концов, мое имя имеет очень красивую полную форму.
- Рейнгольд, золото... - усмехнулся сиятельный кентавр, - и верно, красиво. Впрочем, я понял тебя. Рейнгольд. Надеюсь, что понял.
E non posso alzarmi,
Da questo letto cremisi bagnato
Che hai fatto per me...
- пропела дива на своих антресолях так старательно, отчетливо и сладко, что мы услышали, и фон Бюрен спросил с интересом:
- О чем поет твоя девушка?
- Мне не подняться с влажной от крови постели, - с удовольствием перевел Красавчик, играя черной своей перчаткой, и перстень с розовым камнем сиял на его руке, - с постели, которую ты расстелил для меня. Это просто песня, Эрик, не смотри на меня так. Просто такая песня.
Доктор открыл глаза - сорока сидела за окном по ту сторону стекла. Все исчезло однажды, рассыпалось без следа. Прекрасный, легкомысленный и жестокий Рене, беспечный смертник, улыбавшийся на эшафоте - что может быть веселее публичной казни, - он подготовил блистательный выход под занавес своего лучшего спектакля, а получил унизительное помилование. Красавчик Рене умер в бессрочной соликамской ссылке, так и не выучившись, впрочем, плакать. Дома на Мойке давно нет, разобран и заместо него выстроен новый. Нет в живых уже ни Кейтеля, ни прекрасной Натальи. Один фон Бюрен, говорят, живет и процветает - что ему сделается?
В спальню осторожно заглянула Тедерика:
- Вы не спите? К вам опять двое, и опять, судя по всему, дуэлянты. Молодой де Грие и фон Дитрих.
- Куда фон Дитриха-то несет, бедного сухоручку? - изумился доктор.
- Вот и скажите ему об этом - что он шпагой выроет себе могилу, - проворчала Тедерика, - Вам хотя бы удалось поспать?
- В какой-то мере, Рика, - ответил доктор, поднимаясь с постели, - я уже старый, мне не очень-то спится, даже после бессонной ночи.
- И впереди у вас еще одна такая ночь, и видит бог, не последняя, - напомнила Тедерика, - Господи, да это все - разве оно когда-нибудь кончится?
- Не раньше, чем Токио превратится в лес.
- Что вы сказали? - недоуменно переспросила Тедерика.
- Это кончится не раньше, чем Токио превратится в лес, - доктор нащупал под кроватью туфли, взял трость и спустился по лесенке в гостиную - навстречу новому дню.
