Створки и распахнулись было, но тут же схлопнулись, едва не прищемив мне нос. От первых же благородных пациентов я заработал в качестве гонорара - плетей. Виной тому были молодость моя и невоздержанный, острый язык. Плача и смеясь, сидел я в гостинице над бутылкой кислого вина, и рассуждал о том, не вернуться ли в Ригу по-добру, по-здорову. В этот горький момент и подсел ко мне господин Десэ. Этот Десэ был француз, дворянин, но держал себя как разночинец, если не хуже. Говорили, что он нечист на руку, водится со вчерашними колодниками, а лучший друг его был и вовсе прозектор. Сейчас Десэ сидел напротив меня и смотрел в упор своими безжизненными, как у погребальной маски, глазами.

- Так ты и есть тот Климт, что заработал плетей у Черкасских? - спросил он по-немецки, и я прочел по его губам.

- Да, это я, - отвечал я. С появлением глухоты я не слышал более своего голоса, и слова звучали то громко, то слишком тихо.

- Что ты кричишь? - спросил Десэ, - Неужели ты глухой?

- Да, я глухой, - ответил я в надежде, что он от меня отвяжется.

- Блестяще... просто великолепно... - Десэ взъерошил свои светлые волосы - парика он не носил. По всем признакам Десэ можно было бы назвать красивым, но было в нем что-то мертвенное, отталкивающее, как в восковом слепке. У Десэ были правильные черты, белокурые волосы, высокий лоб философа и осанка принца - но то был принц воров. При малейшей гримасе его правильные черты делались безобразными, словно в движении проступала его истинная природа, а когда Десэ улыбался или грустил - глаза его оставались неподвижными, как стоячая вода.

- И ты читаешь по губам, но не слышишь? - уточнил Десэ.

- Да, это так, - подтвердил я, не понимая, что ему от меня нужно.

- И по-французски ты не знаешь вовсе, ведь верно? Ни по губам, ни на бумаге?

- Нет, по-французски я не понимаю.

- Великолепно, - еще больше обрадовался Десэ, улыбаясь одними губами. Он ни на секунду не сводил с меня взгляда, и у меня уже кружилась от него голова - так тяжело смотрели его змеиные очи, - И ищешь места в столице, ведь верно?

- Верно, - согласился я.

- Так радуйся, мизерабль, я сосватаю тебе место, - пообещал Десэ, - О таком месте можно только мечтать юному доктору. Ты ведь вставляешь зубы? Пускаешь кровь? Можешь лечить французский насморк?

- Да, я все это могу, как любой доктор, пожалуй, - отвечал я скромно.

- Если бы... - усмехнулся Десэ, - Ах, был бы ты не только глухой, но и немой... но это дело поправимое, ведь так? - увидев мое лицо, он поперхнулся, - Да я шучу, Климт! Но это такое место - стоит того, чтоб и языком пожертвовать.

- Я недавно и так чуть языка не лишился, - вспомнил я о своем недавнем провале, - Ты, наверное, сватаешь меня к великому инквизитору?

- Что ты, то место занято, - просто отвечал Десэ.

- Что же тогда?

- У графа Левенвольда доктор недавно умер, отравил себя ядом. У младшего Левенвольда, того, которого зовут Красавчиком.

- Признаться, не знаком ни с одним из них, - ответил я и тут же предположил, - если этого графа зовут Красавчиком, у него как минимум должна быть заячья губа.

- Понятно, за что ты получил плетей, - криво усмехнулся Десэ и пояснил, - у этого графа все в порядке с лицом, тут шутка несколько иного свойства. Это сарказм, куртуазный юмор, тебе не понять. Красавчик богат, не жаден, платить тебе будет изрядно - если хочешь, я могу вас сосватать. Твоя глухота для него только плюс - в его доме полная антресоль блядей, да и дамы захаживают...

- И ты сам служишь ему?

Десэ потемнел лицом, тонкие губы его изогнулись злобно:

- Я никому не служу. Я дворянин, - Десэ помолчал, таращась на меня своими мертвыми глазами, - Если хочешь, я скажу о тебе графу. Ему понравится, что ты глух, как пень, и что Черкасские выдали тебе плетей за твой злой язык. Он забавный парнишка, этот граф, и ты должен прийтись ему по душе - он любит таких вот хамоватых типов.

- Выходит, вы приятели, Десэ?

- Все-то тебе нужно обозначить, - Десэ ощерил в улыбке мелкие белые зубы, - Как я могу быть приятелем - с обер-гофмаршалом императорского двора? Как я могу служить ему - такой же дворянин, если не выше по рождению? Никто мы друг другу, любознательный мой Климт, просто кое-какие дела нас связывают, а какие - не твоего ума дело. Приходи завтра к графу, в его дом на Мойку, и скажи, что Десэ тебя рекомендовал. Только утром не являйся, он спит, а к ночи ближе - при дворе болтается. Приди к обеду - может, дома застанешь.

- А если не застану?

- Придешь до пяти - застанешь. В пять я у него буду, а меня там ждут, - горделиво признался Десэ, и тут же добавил, - но вместе мы не пойдем. Если хочешь получить место - иди один. И вот еще совет - не скрывай ничего о том, как заработал плетей. Увидишь, пригодится.

На другой день я стоял на набережной Мойки напротив небольшого, но с великим изяществом спроектированного дома. Да, вряд ли проходимец и шулер Десэ был приятелем с хозяином такого жилища. Возле подъезда красовался экипаж, запряженный шестеркой лошадей - наверное, в гостях у хозяина дома пребывал господин, более подходящий ему в приятели. Я зашел с черного хода и сказал лакею, что я доктор и явился по рекомендации господина Десэ. Лакей тут же кликнул дворецкого, и тот при звуке имени Десэ сделал такое загадочное лицо, словно мой француз был сам дьявол. Тем не менее, имя Десэ возымело действие - дворецкий отправился к хозяину доложить обо мне, и ждать мне пришлось совсем недолго. Дворецкий проводил меня к хозяину дома, и я шел за ним по анфиладам комнат, убранных так, что мне совестно стало за бедность своего платья. Но ненадолго - врачи и шлюхи чувствуют себя естественно в любом обществе.

Дворецкий раскрыл передо мной двери, объявил, что пришел господин Климт, и удалился. Я стоял на пороге комнаты - то был кабинет хозяина - и смотрел на двоих людей перед собой, пытаясь угадать, кто же из них мой предполагаемый наниматель.

Сейчас, закрывая глаза, я такими и вижу их - как на групповом парадном портрете, так они и остались в моей памяти навсегда, хотя им и в голову не пришло бы позировать нарочно ради такой ничтожной личности, как я. Один сидел в кресле, другой стоял за его спиной. Под определение "Красавчик" подходили оба, но сидевший в кресле был заметно моложе, и я поклонился ему первому:

- К вашим услугам, граф.

Они были похожи, и в тоже время совсем разные. Младший, "забавный парнишка" по определению господина Десэ, грацией напоминал домашнюю фретку, глаза его были глубоки и печальны, а лицо очень сильно набелено - так, что казалось венецианской маской. Он весь был словно облит золотом, как рождественская елочная игрушка, и в ушах его покачивались длинные золотые серьги, а парик, тщательно уложенный, осыпан был золотой пудрой. "Такой не станет дружить с Десэ" - подумал я.

Старший, одетый со скромной роскошью, обходящейся таким господам порой дороже золота, был скорее волк или даже - змий. Если из младшего брата получилась бы при желании прехорошенькая барышня, в случае старшего о таком и речи быть не могло. В нем было что-то от романского легионера, от портретов "солдатских императоров" последних лет Рима - прямые брови, жесткие складки у губ, гордый орлиный профиль. Весь он был - воплощенная превосходная степень.

- Так ты и есть протеже господина Смерть? - прочел я по губам младшего графа. Я подумал еще - как я буду служить ребенку младше себя - но он заговорил, венецианская маска ожила, и я увидел, что этот Красавчик не так уж молод, ему за тридцать. Его юность была обманкой, фальшивой монетой.

- Я не понимаю, о чем вы говорите, ваше сиятельство. Господин Десэ рекомендовал меня.

- Так Десэ - по-французски смерть, - младший граф манерно рассмеялся, запрокинув голову, и что-то хищное мелькнуло в его лице. Старший смотрел на него сверху вниз - так смотрят на свое. "Какие противные люди" - подумал я, еще толком не понимая, что именно мне в них не нравится. Я обратил внимание на одинаковые перстни у них - наверное, фамильные, чтобы подчеркнуть родство - перстни с крупным розовым камнем, чуть мутным, менявшим цвет на свету.