— O-o-o-o-o-h, you’ll stay the night… — она обрывает звук, приникнув ртом к его губам и обхватив ногами его талию.

Она согласна.

Музыка не прекращается, когда Томас вновь кидает её на диван, абсолютно не беспокоясь о том, причинит он ей боль или нет.

Она падает, нелепо раскинув руки и громко смеясь. Музыка все также играет, но Том уже не слышит песню. В его голове шумит кровь, заглушая все звуки внешнего мира, и горят два пронзительных голубых глаза.

Он на коленях подползает к ней, схватив её полусогнутые ноги за щиколотки, и резко дергает на себя, отчего её тело оказывается как раз под его туловищем, а сам он поудобнее устраивается между её раскинутых ног.

Она обхватывает ногами его талию, до боли сжимая коленями его бока так, что он шипит от боли и кусает её за шею, наматывая её волосы на кулак и оттягивая назад.

Она сдавленно вскрикивает и впивается губами в его шею, оставляя на коже яркие отметины своего существования, подчеркивая, что это её Томас.

Том приподнимает её, обхватив за талию, и избавляется от футболки, впиваясь глазами в открывшемся ему бледное тело, кое-где покрытое синяками и засосами, которые он оставил сам же, когда забывался и желал доказать ей, что здесь он сильнее.

Это их вечное противостояние – он открыто демонстрирует грубую физическую силу, подавляя её своей воле, а она делает вид, что сдалась и готова покориться, а потом исподтишка наносит удар, коварный и смертельный для его гордости и чести.

Когда Томас уже потянулся к застежке лифчика, она внезапно вскинула руки, и на спине Тома остались длинные красные полосы от её ногтей – отметины, которыми она так любила украшать его тело.

Том резко дёрнул полоску ткани на её спине, разрывая её и откидывая ненужную тряпку куда подальше.

Перед его лицом оказалась её маленькая острая грудь. Скользнув руками по её телу, Том сжал по-мальчишески не обозначившуюся талию и прикусил сосок, заставив её выгнуться от боли.

Её бёдра сильнее сжали его талию, отчего воздух с шумом вылетел из его легких, сталкиваясь с её разгоряченным дыханием.

Воздух пах ромом и сексом.

Он почувствовал, как его возбужденный член через ткань брюк уткнулся во влажное и горячее, и окончательно потерял рассудок.

Он втянул её сосок и с чувством лизнул его, проводя языком по всей горошинке, терзая её зубами и губами.

Она застонала в голос, прижимая его голову к своей груди.

Вдоволь намучав одну грудь, Томас неспешно двинулся ко второй, проложив между белыми холмиками пылающую дорожку из поцелуев, и прикоснулся ко второму соску.

Её сжатый крик оборвался на половине, когда Том одной рукой отодвинул ткань трусиков, дотрагиваясь до её естества.

Он ввёл в неё два пальца, продолжая прикусывать её грудь, и она выгнулась под ним дугой и одной рукой ещё раз расчертила его спину, отчего Томас зашипел и ударил её по ляшке.

Сдавленный стон был прерван поцелуем в губы, чтобы она окончательно забыла о существовании реальности.

Его язык скользнул в её рот, прошёлся вдоль ряда зубов и сплёлся с её горячим язычком, затевая какую-то невозможно страстную игру.

Даже тут она играла.

«Что наша жизнь – игра!»

Каждый день она отталкивалась от реальности, превращая своё существование в бесконечное противостояние самой себе и миру, раунд за раундом, привнося не только в свою судьбу, но и в его, хаос, опьянение и удовольствие от каждого прошедшего мгновения.

В такие моменты Том боялся её, потому что ярко-голубые глаза смотрели с вызовом, обещая, что простой победы не будет.

Её длинные пальцы быстро расстегнули ремень на брюках и стянули их, оставляя Тома в одних боксерах, так что явно становилось видно, насколько он возбуждён.

Но он не проиграет. Не в этот раз. Прости, крошка.

Он одной рукой перехватил её запястья, сведя её руки над головой и сжимая тонкие кости. Он знал, что останутся синяки. И пусть.

Она вырывалась и брыкалась, пыталась укусить его, но Том был сильнее.

Он прижался к её губам страстным поцелуем, сметая остатки её сопротивления под натиском своего желания.

Её трусики отправились в свободный полет.

Его боксеры были сняты её ступнями.

Он провёл рукой по её телу, остановившись на груди и ущипнув сосок, а потом резко отпустил её запястья, сжал талию и одним движение полностью вошёл в неё.

Его имя, криком слетевшее с её губ, услышали все соседи.

Её имя, шёпотом произнесённое Томасом, не услышала даже она.

Она призналась в поражении.

Том скрыл то, что победа за ней.

Он прижался влажным лбом к её лбу и всем телом подался ей навстречу, проникая глубже и глубже.

Она качнула бёдрами, отчего Томас глухо застонал.

Каждое движение отдавалось эхом в его голове, учащая пульс и сужая мир до её жгуче-голубых глаз.

Том последний раз вошёл в неё и с наслаждением кончил, забыв про защиту и прочие глупости.

Он перекатился с неё, одновременно обхватывая её руками и прижимая к себе.

Она не сдержалась и доброжелательно цапнула его за плечо. Том ей простил это.

Как никак, а сумасшедшие извращенки, способные терпеть его издевательства, на дороге не валяются.

Таких дур надо беречь.

Она ловко вывернулась из-под рук Томаса и прошествовала до откинутой Томом в порыве страсти недопитой бутылки мартини, добрая часть которой пролилась на ковёр, оставив темное пятно, пахнущее горьким наслаждением.

Том лениво наблюдал за её голой фигурой, абсолютно не стесняющейся своей наготы, и, когда она упала на него, обвил руками её гибкий стан, водя своим длинным пальцем по выпирающему позвоночнику и лопаткам, отчего она жмурилась и по-кошачьи изгибалась в такт его движениям.

— Откуда ты взяла их? — спросил Том, взглядом указывая на бутылку, когда она присосалась к горлышку, как младенец к материнской груди.

Она сглотнула и прижалась губами ко рту Томаса, вливая остаток мартини из своего рта в его, отчего тот мягко прищурился и обхватил ладонью её ягодицу.

— Там в баре был такой выбор алкоголя… — прошептала она в его губы. — Я не смогла удержаться…

— Ты стащила две бутылки с благотворительного вечера? — недоверчиво распахнул глаза Том, лизнув её щеку.

— Ага, — она ртом поймала его язык и втянула в себя, увлекая Тома в долгий поцелуй.

— И как ты его вынесла? — сказал Томас, когда она оторвалась от него, чтобы отдышаться.

— Зажала между бёдрами, — её губы изогнулись в усмешке, и Том поспешил стереть эту ухмылку своим языком.

А потом до него дошёл смысл того, что она сказала, и он рассмеялся прямо в её губы, хрипло и надрывно.

Он прокрутил в памяти то, как она маленькими шажками выбирались из зала, прокладывая себе путь сквозь толпу, а на его вопрос, что случилось, отмахнулась, мол, ногу на каблуках подвернула.

— Ты ненормальная, — простонал он.

Она вновь усмехнулась и выпила его смех до дна, животно присосавшись к его губам.

— Потому ты сейчас и лежишь подо мной, — она провела пальчиком по его груди.

— Согласен, не дело это, — и он, перевернувшись, подмял её под себя, игнорируя недовольные возгласы.

— Чтоб ты похудел, — прошипела она, придавленная его телом.

— Только после тебя, милая, — откликнулся Томас, вновь вовлекая её в вечное противостояние.

Она все ещё была молода. Она все ещё была счастлива.

Но Том, несмотря на свой возраст и свои жизненные принципы, подчинялся правилам её игры и заражался этим удивительным чувством.

Он заражался её светом, удивительным светом её невозможно голубых глаз, отчего лёд его радужки таял, обнажая то, чего он жаждал больше всего.

Поражения.

И он был готов проиграть, лишь бы вот так вот лежать на ней, прижимая её худое тельце к себе и вдыхая запах рома и кокоса.

А внутри у него все ещё переливалось дурацкое миндально-травянистое счастье и негромкое «Stay the night», спетое ее хриплым от возбуждения голосом.

И они остаются.

И каждый раз, напиваясь, он видит её счастливую довольную улыбку и слышит глупую песню, пропитанную ароматом счастья и молодости. Ароматом того, что он потерял.