Когда она споткнулась об полы своего платья и упала на него, схватившись за его плечи, он подумал, что ближайший туалет очень скоро услышит все самые распутные крики и стоны.
А она лишь сдержано улыбнулась и поцеловала его в щеку в знак приветствия, обдав таким запахом кокоса и самой себя. Смешно поморщилась, учуяв его одеколон, потому что ненавидела этот запах эвкалипта, смешанный ещё с чем-то. И отошла к другим людям, потому что для публики они всего лишь партнеры по фильму. А вот для своих соседей они явно сотрудники порноиндустрии.
Весь вечер Том стоял перед камерами, улыбался, а сам взглядом ловил её задницу, нервно сглатывая и стараясь не показывать своего возбуждения. Она же будто и вовсе его не замечала.
А сейчас эта манипуляторша сидит в его машине, схватившись пальцами за его предплечье, и пьяно шепчет ему развязные фантазии на ухо.
Два квартала.
— А потом ты подхватишь мои ноги и закинешь себе на талию, попутно расстёгивая молнию у меня на спине…
Один квартал.
— О, Томас, если бы ты знал, как я хотела тебя весь этот вечер, как я боялась подойти к тебе трезвой, потому что ты сам пьянишь не хуже рома, как я боялась не сдержаться и наброситься на тебя прямо там, глядя на твои плечи в этом шикарном чёрном костюме… О, Томас…
Том резко остановил машину около дома, выбежал из неё, громко хлопнув дверью, и уже через мгновение вытаскивал свою главную головную боль с пассажирского сиденья. Закинув её на плечо, Том обхватил руками её задницу, жадно впиваясь в неё пальцами и сжимая мягкую плоть.
Он знал, что она улыбается.
Что-то больно ударило его по плечу. Её туфли. Как она успела их взять? А, эта лисица ещё и две бутылки захватила.
Он не помнил, как открыл дверь, как вошёл в холл, как бросил её на огромную кровать в гостевой комнате на первом этаже, потому что до спальни на втором он бы элементарно не дошёл, взяв её прямо на лестнице.
Его руки жадно тянутся к молнии на её спине, пока она впивается губами в его губы, а её руки проникают под рубашку и бегают по его груди будто маленькие мышки.
Он так и думал. Горький ром и её собственная сладость.
Она изнутри хватается за полы его рубашки и разрывает их, даже не пытаясь расстегивать пуговицы. Времени нет.
Молния все же сдалась под натиском его пальцев, и Том поспешил освободить столь желанное тело от ненужной ткани.
Господи, её белье тоже темно-синее… Том прекрасно знал, что скрывается под мягким кружевом, а потому поспешил расстегнуть застёжку бюстгальтера, однако она поспешно отпрыгнула от него.
Он пьяно посмотрел на неё, не до конца осознавая, куда делось мягкое тёплое тело из кольца его рук.
А она засмеялась, громко и чисто, стоя перед ним в этом дурацком лифчике, такая маленькая и глупая.
Потом газелью подлетела над полом, когда Томас снова попытался её схватить, развернулась и подхватила футболку, лежащую на спинке кресла, его футболку.
Том ненавидел, когда кто-то носил его вещи, потому нещадно выкидывал любую свою футболку или рубашку, которую по какой-либо причине надел другой человек.
А она знала это и вовсю смеялась над брезгливостью Тома, с завидной постоянностью беря его одежду.
Эта футболка доходила ей до середины бедра и спадала с плеча, обнажая бледную кожу.
Том никак не мог понять, что происходит с этой сумасшедшей, а потому лишь смотрел на то, как она заливается этим своим глухим рокочущим смехом.
А она опять подняла из ворса ковра бутылку, уроненную ею в тот момент, когда Томас тащил её до кровати, и, отвинтив крышку, жадно припала губами к горлу, будто мучалась от жажды уже как минимум неделю.
А потом отбросила пустую бутылку из-под рома куда подальше, снеся ей при этом какие-то безделушки с полки, и включила ту самую песню на телефоне.
Томас будто вышел из транса, услышав начало мелодии. Да, именно она.
Томас с глухим рыком бросился на неё, а она, явно предвидя такой исход, захохотала пуще прежнего и бросилась от него куда подальше, по пути подхватывая непочатую бутылку мартини и громко подпевая Джеймсу.
— It’s 72 degrees! — она задыхается от бега и смеха, давится собственным хохотом, но продолжает убегать от Тома. — Zero chance of rain!
А Томас, захваченный искрами её веселья, занимается тем же ярким костром лучащегося счастья. Пьяного счастья.
— It’s been a perfect day! — он бросает пиджак на пол, переступая его с грациозностью, присущей только коренному британцу, и избавляется от порванной рубашки, столь стесняющей сейчас его движения. — We’re all spinning on our heels…
— So far away from real! — подхватывает она, не прекращая заливаться алкоголем.
— In California-a-a! — поют они в один голос, громко и фальшиво.
Том отбирает у неё бутылку и делает первый глоток.
Счастье заразительно.
— We watched the sunset from our car, — она начинает танцевать, покачивая бёдрами и размахивая руками, словно крыльями, будто старалается взлететь над полом.
— We all took it in, — Томас подхватывает её за талию, поднимая высоко над собой, даря ей это потрясающее ощущение свободы и полёта.
— And… by the time.. that it was dark, — она задыхается от смеха и слов песни, но продолжает выкрикивать, наплевав на мелодию и ноты.
— You and me had something, yeah! — Томас прижимает её к себе, и её пальцы зарываются в его отросшие темно-рыжие волосы, слегка оттягивая концы, причиняя легкую боль, граничащую с наслаждением.
Сейчас будет нечто, они оба это знают, но боятся признаться в том, что выучили сущность друг друга наизусть, бояться привязаться.
— And if this is what we’ve got, — она выворачивается из объятий Тома и, легко ступая по полу, начинает кружиться вокруг себя, подняв руки высоко к потолку, отчего футболка поднимается, открывая взору кружево трусов.
— What we’ve got is gold, — Том жадно пожирает глазами её ноги, выступающие острые коленки и худые щиколотки, мягкую линию бёдер с обозначающимися на них тугими жгутами мышц.
— Shining bright and I want you… — её ярко-красные волосы летают вокруг неё словно стая редких вымирающих бабочек, спугнутая воробьем.
— I want you to know! — Том ловит её руки, прижимая их к своему туловищу, но она, смеясь, вырывается и, встав на носочки, невесомо целует Тома в нос, вспоминая свою любимую игру – дразнить Томаса везде и всегда, заставляя того терять рассудок от быстрых коротких поцелуев куда угодно, но только не в губы.
Но Том знает – в этой игре он победитель, потому что он сильнее, он быстрее, он – мужчина, так суждено предками, слабая женщина падет перед самцом и сдастся, а тот заслуженно получит свой трофей.
Только она совсем не слабая женщина, а дикая кошка, которая свою свободу отдавать не готова и будет биться за неё до последней капли мартини.
Она ловко вырывает у него из рук бутылку с алкоголем и делает большой глоток, несколько капель стекают по шее и ключицам, теряясь в воротнике футболки.
— The morning’s on it’s way… — она отрывается от горлышка и, срывая голос, подпевает мелодии, вновь отбегая от Тома и скрываясь в облаке собственных волос, взлетающих в такт её движениям.
— Our friends all say goodbye, — Томас принимает правила и бросается за ней, ловя её за талию и закидывая на плечо, бросается не столько за её телом, сколько за самой её сущностью, бросается в омут счастья и молодости.
Она была молода, она была счастлива.
Он был пьян. Пьян из-за мартини и из-за неё.
— There’s nowhere else to go… — выдыхает она ему в шею, встречаясь с ним взглядом.
Её ярко-голубые глаза горят огнём, превращаясь в два сверкающих аквамарина. Холодный лёд радужки Тома, обычно обжигающе-морозный, сейчас растопился под жаром её взгляда и стал похож на чистейший алмаз – дорогой, редкий, недоступный и желанный.
— I hope that you’ll stay the night, — он смотрит на её лицо, задерживая взгляд на приоткрытых влажных губах, высказывая таким образом своё самое сокровенное желание – «Останься, и не только на ночь. Останься навсегда».
