Просто, как всё гениальное. Точные замеры и чертежи взял на себя Комрад. Я же показал старшему Зарубину эту гнутую трубу и попросил приладить спереди кресло со спинкой. И спинку и сидушку обить тонкой кожей, а внутрь набить конского волоса, для мягкости. У шорника заказать ремни. Два сверху для плеч и два с боков. И вернулся к двигателю. В письме Тринклер писал, что эти движки развивают мощность аж в тридцать лошадок. Но сильно дымят и жрут много масла. Вот это и не давало мне покоя. Что-то свербило изнутри, а что не пойму. Пока брат снимал размеры штангелем, я попросил Лёшу отвинтить средний цилиндр. Но как следует запоминать, что к чему. Потому как, потом придется собирать. Когда цилиндр, сняли я подозвал брата. Указал на поршень и спросил:
– Чего в супе не хватает?
– Так колец на поршне нет! А как ты догадался? Или ты через чугун видишь?
– Да всё проще. Я когда первую «Хонду» купил, то полез в Википедию глянуть, что означает слово «хонда». Оказалось, что это имя японского инженера Хонда, который и изобрёл поршневые кольца. Но было это уже в двадцатом веке, в начале. Вот я и допетрил, что сейчас-то колец ещё нет. Оттого и копоти много и масло жрёт. А мы эти кольца изобретём и запатентуем на имя Тринклера. Вот тогда пускай Нобель и повертится. Чей движок лучше. У Рудольфа Дизеля или у Густава Тринклера? А кольца-то мощи на четверть прибавят, масло будут снимать и копоти поубавится.
– Дядя Лёша! Видишь как этот поршень крепится к шатуну? Вот и надо его высвободить. Выбивать только деревяшкой, что бы не повредить. В общем для твоей команды кусок работы очень большой. С полудюжины движков снять эти цилиндры, а затем и поршни. Все деталюшки раскладывай по коробочкам в той последовательности, с которой потом будете обратно собирать. Главное – аккуратность. Вот самый талантливый инженер в мире, Сергей Павлович Королев сказал: – Если Вы сделаете свою работу быстро, но плохо, то все запомнят только то, что плохо. А вот если сделаете отлично, хотя и затяните сроки, то все запомнят Вас, как отличных спецов! Ну или как-то так! Потому вас никто не торопит, но вы уж расстарайтесь. От вас сейчас может всё будущее России зависит!
И Лёшина команда принялась за дело. А мы прошли на стапель будущего мотопланера. Силовым узлом будет кресло пилота с движком за спинкой.
А уж к нему будет крепится всё остальное. Законцовки трубок уже сплющили, загнули и просверлили. Комрад снял все размеры и встал за кульман. А мы начали собирать и крепить уже готовые крылья, хвост, рычаги управления и кабину. То есть, выражаясь научно-техническим языком, начали лепить горбатого. И весьма успешно. Через недельку все поршни были сняты. Комрад их забрал и поехал на верфи Адмиралтейства заказывать и дисковые кольца для крепления двигателей. И протачивать в поршнях бороздки под кольца, И заказать сами кольца из самой прочной стали.
Дел там было на неделю – не меньше и он взял Маришу с собой. А мы пока всё слепили воедино. Даже один из целых движков на верёвках приладили на то место, где ему и надлежало быть. За верхний крюк приподняли планер, что бы проверить центровку. Пришлось немного сместить крылья назад. То, что центровка должна быть передней я помнил ещё со времён аэроклуба. Так и проходили день за днём. Валера Сигаев то приезжал, то уезжал в Питер за какой-нибудь мелочёвкой. Но каждый раз возвращался с новой струной для арфы. Комендант Фроловский развил кипучую деятельность. Организовал подвоз продуктов, работу рабочей столовой, да и ещё массу нужных, но незаметных дел. Несмотря на его отдельные недостатки, у него было главное достоинство – кристальная честность. Я за ним счета даже ни разу не проверял. Знал, что даже и копеечка у него к пальцам не прилипнет. Лев Кнап вскоре уехал по своим коммерческим делам. С ним тоже приятно было вести расчеты. Его девиз был: – Честно делай то, что выгодно и не делай вообще, что не выгодно! – На него у меня были большие планы, но это на потом. А по вечерам я из липовых досок, сидя на крылечке, выстругивал разные пропеллеры по метру длиной. По памяти. Ещё когда занимался авиамоделизмом. Зине я наиграл мотивчик трех мелодий. «Марша авиации» – «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» – слова помнил наизусть. В аэроклубе в Медыни он был у нас строевой песней. Ну «Орлёнка» я помнил ещё со школы, а вот ещё одну нужную песню, где есть слова – «Не умирать, а побеждать, орлята учатся летать!» – эту песню я помнил плохо, только мотивчик. Вот Зина в гостиной на рояле и играла эти песни, заодно и записывала ноты.
И вот настал день, когда все съехались вместе и свезли все что заказывали.
Гостевые комнаты были переполнены. Сигаев лёг спать в кабинете у Камрада, Лев в моем кабинете. Фроловский освободил свою комнату и ушел спать к Даше с Глашей.
На утро из ангара выкатили мотопланер уже с движком, но без пропеллера.
Закатили на площадку с вентиляторами и врубили ток. Я сидел в кабине и пытался под струями воздуха оценить управляемость. Шевелил элеронами, рулем высоты и поворота. Какое-то ощущение полета было. Мотопланер уже стоял параллельно земле. От хвостового костыля, как от третьей точки, мы отказались и приладили ещё одно колёсико впереди. И вот мы выкатили наше детище на поле.
Прискакали урядники Плаксин и Коновалов. Я поставил перед ними боевую задачу. К их седлам была приторочена стропа, метров сто длиною.
Другой её конец с чугунным кольцом надевался снизу на чуть загнутый штырек в носу планера. Им надо было проскакать половину луга как можно быстрее и остановиться. Стропа ослабнет и кольцо упадет само собой. Все просто, как Закон земного притяжения Ньютона.
И вот я сижу в кабине. Пристегнут, правая рука на ручке, в левой наган. Стропа натянута. Я стреляю вверх и казаки поскакали.
– Казаки! казаки!
Скачут, скачут в Гамаюне наши казаки! –
Планер легко оторвался, я даже ручку на себя не шевельнул. Приподнялся метра на два-три и полетел над лугом. Задача на сегодня была выполнена. Я и рассчитывал сделать только первый подлёт, что бы проверить управляемость. Но человек предполагает, а казаки располагают. То ли слепень куснул одного из коней, то ли шлея под хвост попала, но кони понесли. А я за ними. Стропа то натянута и пока не ослабнет, кольцо не упадет. А впереди-то вдалеке перелесок. Тут уж я чуть взял ручку на себя и планер буквально вспух над лугом. Я машинально напевал про себя:
– Чуть помедленнее, кони,
чуть помедленнее!..
Не знаю точно какую высоту я набрал, из приборов-то был только шарик в чуть изогнутой стеклянной трубочке со спиртом, но метров пятьдесят было, а то и все шестьдесят. Перед перелеском кони осадили, стропа ослабла и кольцо отпало само. И что мне делать? Я парю, как фанера над Парижем. Перелететь через этот лесок и сесть где-то в поле? А если это не лесок, а лес на пару вёрст? Ведь учили дурака в молодости – изучай район полётов! Второй вариант, пока есть высота и можно планировать со снижением, попробовать развернуться. Но на какой скорости он свалится в штопор? И вот я с минимальным креном, блинчиком, блинчиком развернулся и полетел обратно уже с попутным ветерком. Лететь-то хорошо с попутчиком. А вот садиться??? Но выбора не было. Я постепенно снижался. Смотрел лишь на золотой купол нашей часовенки. Планер послушно следовал за рулями. Сажал по-вороньи, задрав нос и почти без пробега. Я вылез из кабинки. Коленки маленько дрожали, а так ничего. Ну и страху же я натерпелся – жуть! Вы видели в хрониках, как встречали челюскинцев? Так вот ко мне бежали все. И Комрад с Сигаевым, и Леха с бригадой морячков, и столяры всем семейством, и комендант с наложницами, и солдаты с Волковым. В общем, все, все, все. Обступили, поздравляли, хлопали по плечам. А Зина подошла последней. В руке у неё было блюдце, на котором стоял полный, гранёный, малиновский стакан водки и огурчик. Она обняла меня свободной рукой, поцеловала в губы и промолвила:
