Батюшка долго молчал, осмысливая услышанное и вращая выпученными глазами, и потом спросил:

– А чеснок-то тут при чем?

Тут уж Комрад вмешался:

– Чесноком закусывать надо, тятенька! Он сивушный дух зело перебивает!

Батюшка ещё немного помолчал для приличия и выдал свой вердикт:

– На всех балах, маскарадах и карнавалах повелеваю Вам появляться со своими фаворитками! А ты, Мария Павловна, подбери им украшения, да побогаче. Что бы никто не мог сказать, даже за глаза, что мы их из бедности приютили! И что бы на каждый бал в новом платье! Быть посему!!!

– Всё исполню, сударь мой, как ты приказал! – ответила маман, низко поклонившись и прошептала: – Хоть раз чесноком закусишь, гад, неделю в спальню к себе не допущу!

Папенька виновато захлопал ресницами.

Уже у себя мы дружно посмеялись, а брат сказал:

– Ещё дедушка Крылов писал про Ворону и лисицу. Вот нам по куску сыра и обломилось!

– Сравнил тоже? Не сыру, а крем-брюле в шоколаде с клубникой и взбитыми сливками. Иначе наших пассий и не назовёшь! – поправил я его.

– Небось всю ночь речь готовил? – спросил брат.

– Нет, импровизировал, аж в глотке пересохло – наливай! – попросил я.

Потом мы решили отправиться на прогулку, но уже в карете с фамильными гербами. Хотели девчонок с собой взять, да Анна Марковна их не пустила – велела бальные танцы разучивать. На дежурный вопрос кучера: – Куда прикажете, барин? – я спросил: – А знаешь ли лесоторговца купца Шароглазова?

– А кто ж его не знает, Олега-то Сергеевича! Купчина богатющий, но жадный.

– Вот к нему на склады и поезжай. – распорядился я.

И получаса не прошло, как карета остановилась у тёсанных ворот с вывеской – «Лесная торговля купца Первой гильдии Шароглазова!»

Навстречу выскочил сам хозяин. Увидав гербы на дверцах, маленько струхнул, но виду не подал, а лишь под кафтаном перекрестил пупок.

– Чего изволите, господа хорошие? Весь заказ от Вашего батюшки ещё вчера отправил в Гатчину на сотне безтарных телег. Все брёвнышки одно к одному, точёные. А что цена высока, то у всех нынче цены такие. Кого хошь спроси! Зато мой товар без сучка, без задоринки! Или ещё чего понадобилось?

– Так кому и шести досок хватит, а кому и двух столбов с перекладиной! – строго сказал брат, а я добавил: – Ты особо не юли! Нам недавно из Парижу гильотину привезли!

Тут уж он истово закрестился:

– Помяни Господи царя Давида и всю кротость его! – зашептал он молитву на усмирение жестоких сердец.

– Ты тут нам Лазаря не пой, а веди в конторку!

Купчина, хоть и был коренаст и телом крепок, засеменил на полусогнутых впереди. Уже в конторе я спросил:

– А скажи-ка нам Олег свет Сергеевич, какая у тебя древесина самая лёгкая?

– Так из дешёвой, конечно липа! – задумчиво произнёс он, поняв, что сразу его казнить не будут: – но она мягкая. Годится только на ложки, плошки да матрёшки. А из тех, что подороже, есть особый сибирский кедр. Он чуток даже полегче липы, но крепче в разы. Ещё есть бразильская бальса – она совсем лёгкая и мягкая – годится разве что на игрушки. Но дорогая – уж больно перевоз влетает в копеечку. Да и не осталось почти её у меня совсем.

– А фанера есть?

– А что это за дерево такое? Сроду не слыхал про него?

Тут уж я задумался – может фанеру-то ещё и не изобрели?

– Ну а шпон у тебя есть?

– А то как же, благодетель, у меня шпону то не быть? Всякий есть! И морёного дуба, и карельской берёзы, и даже африканского красного дерева. А из дешёвых только сосновый – ему копейка цена.

– Так вот ежели положишь слой соснового волокнами повдоль, да клеем промажешь, а потом слой волокнами поперек и снова клеем и так слоёв десять, а последний, лицевой из красного дерева, да просушишь под гнётом, то получится у тебя доска, какой хошь ширины, вся как из Африки. Смикитил?

– Так это же золотое дно! – дошло наконец до него и глазки жадно забегали.

– Ты для начала возьми дельного писаря, да запатентуй это на себя. Так и быть, дарю тебе эту идею безвозмездно, то есть даром?

– А дорого возьмёшь за то, что даром? – хитро прищурившись спросил купец.

– Не дорого! Будешь мне того лёгкого кедра поставлять досками по две сажени в длину и по пяди в ширину. И толщиной по дюйму и по полдюйма. Фанеры понаделаешь в три слоя из сосны Да изогнёшь жёлобом вот таким манером! – я смахнул локтем со стола счёты и резные бумаги и мелом на столешнице нарисовал какой мне нужен жёлоб: – А длинной тот жёлоб тож в две сажени.

– А много ли всего надо то?

– Ну желобов десятка три для начала. Досок кедровых сотни две. Всё в один воз уместится. Отправишь в Гатчину через неделю. А бальсы у тебя сколько осталось?

– Так обрезки по аршину длинной и дюжины не наберётся!

– Бальсу сейчас заберу! Прикажи на запятки кареты погрузить. А если прослышишь, что у кого ещё бальса есть – скупай. Я всю возьму. Знаю, что дорого с меня не сдерёшь, но и своего не упустишь.

И уже садясь в карету, сказал ему:

– А вывеску-то смени над воротами. Там четыре слова приписать надо – Поставщик двора Его Величества! – доски-то эти на потеху Государю пойдут!

Тут купчина совсем опупел, упал на колени: – Да за такую милость я вам те доски задаром буду поставлять по гроб жизни!

– По гроб не надо, Олег Сергеевич. Будем жить, ваше стапенство! – и карета тронулась.

– Ну и зачем тебе эти дрова? – спросил брат: – Во дворце-то ольхой топят!

– Это не дрова! Фанерные желоба – рёбра обтекания на крылья. Из лёгких досок нервюры повырезаем. Вот видишь, ангар ещё не готов, а планер мы уже делать начали.

– А бальза-то тебе зачем? – спросил брат.

– Так купчина же сказал, что она только на игрушки и сгодится. Вот и буду их вырезать на досуге.

Но на этом день не закончился. Я пересел на извозчика и покатил в Училище выправлять бессрочный отпуск, а Комрад в Морской корпус за тем же. В училище оформление бумаг много времени не заняло. После обеда в коридорах штаба было пустынно. Я посулил писарю пять рублей (это при его месячном жаловании а 3 рубля и 80 коп) – так он носился, как ужаленный и вскоре всё было готово. Перед самым уходом писарь мне сказал: – Вас ещё позавчера поручик Сигаев спрашивал!

– А где же он сейчас?

– Так известно где – под домашним арестом дома и сидит!

– Спасибо, братец! – и накинул ему ещё пятерку.

Я мучительно стал вспоминать, кто же это такой, поручик Сигаев в этой жизни. И вспомнил. Ну да, это же Валерочка Сигаев, инструктор в училище по стрельбе из револьвера. Мой добрый приятель и собутыльник. И мы с ним давно на «ты», вне службы.

На углу Кронверкской я соскочил с коляски, чтобы казаки из личной охраны меня не заметили и зашагал пешком в гости к моему другу, поручику Валерию Павловичу Сигаеву!

Казачий урядник Плаксин был явно не в духе. Мадам Катрин, от которой он возвращался, обобрала его до нитки и он решал задачку, как потратить оставшуюся мелочь? Или похмелиться, или взять извозчика и доехать до казармы, а не топать пешком. Впереди него шел какой-то офицерик. Обогнать его, значит придётся козырять. Не обгонять, то придется идти помедленнее, хотя урядник никуда и не спешил. Вдруг на офицерика налетел какой-то рыжий, чумазый парнишка, чуть не сбив его с ног и завопил:

– Дядь, дай 10 копеек! Дай, кому говорю!!!

На что офицер вежливо ответил:

– Может тебе ещё и ключ от апартаментов, где столовое серебро в буфете лежит?

Парнишка сначала опешил, а потом было хотел бежать, но был пойман за ухо бдительным урядником. Сначала Плаксин выудил из-за пазухи парнишки пухлый бумажник и часы офицера, а уж потом врезал ему по затылку гвардейского леща, снабдив это полновесным пинком. Всё это заняло несколько секунд и чумазый щипач скрылся в подворотне.

– Ваше благородие! – окликнул он офицера: – Разрешите обратиться?

Офицер обернулся:

– Слушаю Вас, урядник!

– Ваше имущество? – спросил тот и протянул бумажник и золотые часы на цепочке.