Заехала внутрь отцовских владений, миновав охранника. Он лишь кивнул, и я направилась к утопающему в зелени дому. Я сказала дому? Извините, оговорилась. К дворцу. Самому настоящему, трехэтажному, роскошному.

Припарковала свою красненькую «Ауди» недалеко от крыльца, резонно предположив, что я тут ненадолго и не стоит терять время на заезд на подземную парковку. Выбралась из машины, вдохнула полной грудью свежий загородный воздух и бодрым шагом направилась внутрь, продолжая мысленным взором ласкать вожделенные туфли.

***

Отец сверлил меня тяжелым мрачным взглядом, пробирающим до самых костей. Я даже невольно выпрямилась на стуле, превратившись в каменное изваяние. Когда он так смотрит, впору бежать и прятаться. Похоже, разговор будет действительно серьезным.

Мы сидели в его кабинете, где все удобно, функционально, лаконично и в тоже время роскошно. Стол из красного дерева, на котором дорогие канцтовары и огромный ноутбук, картины – оригиналы! – на стенах, кожаная мебель. Отец всегда брал самое лучшее, и цена не имела значения.

Он сидел, облокотившись на локти, нагнувшись чуть вперед и рассматривая меня. Ох, не нравится мне все это. Я привыкла, что у меня есть отец, к которому можно приехать на ужин раз в месяц и который исправно обеспечивает меня деньгами. Красота! Я не мешала ему работать, заводить новых любовниц, выкидывая старых, как ненужный хлам, а он не мешал мне жить в свое удовольствие. Вот она – семейная идиллия! То, что он вызвал меня к себе в середине недели, да еще в приказном порядке – очень нехорошо. Наверное, какой-нибудь доброжелатель опять нажаловался на меня. Вообще не понимала, кому какое дело, чем я занимаюсь? Завидно – завидуйте молча!

– Нам предстоит серьезный разговор, Кристина Алексеевна, – строго произнес он.

Ого! Кристина Алексеевна?! Это уже серьезно. Так он меня называет, только когда я что-то натворю. Против воли начала перебирать в уме свои недавние поступки. Вроде ничего из ряда вон. Все как обычно.

– Расскажи мне, чем ты занимаешься?

– В каком смысле?

– В прямом. Как проходит твой день?

Я растерянно посмотрела на него, не понимая, куда он клонил:

– Встаю, умываюсь, чищу зубы, иду на кухню…

– Прекрати паясничать, я не об этом! – он сердито прервал меня, грозно сверкнув глазами.

Похоже, чувство юмора у него сегодня отсутствовало. Плохо.

– Пап, что ты хочешь услышать? Я не понимаю. Мой день проходит так же, как у всех остальных. Встаю, делаю свои дела, встречаюсь с людьми. Все как всегда.

– Какие именно дела ты делаешь? – все тем же суровым тоном уточнил он.

– Разные, – я неопределенно повела плечами.

– Разные, говоришь? – он рывком выдвинул верхний ящик у стола и достал оттуда синюю толстую папку. – Давай-ка посмотрим, что это за дела. Понедельник – поход в салон, вторник – забег по магазинам, среда – посиделки с подружками в кафе. И так далее и тому подобное. Каждый день одно и то же, разница только в салонах, магазинах и забегаловках!

– Ты следил за мной?! – с негодованием воскликнула, вскакивая на ноги. Это уже ни в какие ворота не лезет!

– Сядь! – он ударил ладонью по столу. – И не смей вопить, когда с тобой отец разговаривает! Свой норов оставляй для своих подруженек, а со мной, будь добра, веди себя достойно!..

И я села. Поджала хвостик и села. Выражение его глаз подсказало, что сейчас самое время заткнуться. Он был зол на меня. Очень зол. Да что ж такое произошло?

Он снова обратился к папке:

– …Каждый твой день проходит так: встала ближе к полудню, потом пошла по магазинам, салонам, потом с подружками по кафе, ресторанам, потом по гостям, затем веселая ночь в клубах, из которых возвращаешься только под утро. А на следующий день все повторяется заново. И так по кругу. Не надоело еще?

Я промолчала, резонно подозревая, что мой ответ «нет, совсем не надоело» разозлит его еще больше. Он несколько секунд сверлил меня грозным взглядом и, словно прочитав мои мысли, продолжил:

– А мне надоело. Я вчера был на благотворительном вечере – обычное сборище толстосумов. Не секрет, что мы ходим по таким мероприятиям, чтобы тряхнуть перед всеми своим достатком, похвастаться успехами – сама знаешь, не маленькая. Так вот, когда разговаривали о бизнесе – я был на высоте, когда говорили о любовницах – тоже. Но стоило зайти разговору о детях, как я оказался в таком болоте стыда и позора, что словами не передать!

Теперь понятно, откуда такой порыв в очередной раз заняться моим воспитанием. Я сидела молча, уткнувшись взглядом в свои руки, по опыту зная: когда у него такое настроение, лучше схорониться и не показывать виду, что жива.

– У одного сын – ГЛАВА крупного филиала банка. У другого – открыл сеть магазинов. У третьего дочь домохозяйка, которая к двадцати пяти годам родила ему трех внуков! И я стою, краснею, потому что сказать нечего! У меня одна-единственная дочь, на которую была вся надежда, и что толку? Ни карьеры, ни внуков – ничего! Я оплатил тебе учебу в ВУЗе. Что в итоге? Ты проходила на грани отчисления весь срок обучения и еле вытянула на троечный диплом!

– Пап, они просто хотели, чтоб ты больше платил, – промямлила, – поэтому специально заваливали меня.

– Правда? Прямо валили, не покладая рук, а ты, бедняга, ночи напролет над учебниками корпела? – припечатал он. – Ладно, получила ты эту филькину грамоту, и что дальше? Уже три года ты ни черта не делаешь!

От его тона я сжалась в комочек, мечтая стать невидимой.

– Кроме гулянок и шмоток, тебя вообще ничего не интересует! У тебя хоть хобби есть какое-нибудь? – в его голосе сквозило такое презрение, что я буквально чувствовала его кожей.

– Я фотографирую… – начала оправдываться, но была безжалостно перебита.

– Ты имела в виду, что купила безумно дорогой фотоаппарат, который пылится в шкафу? Или, может, твои фотки в соцсетях, где ты выставляешь тарелки с едой и свои наманикюренные ногти? Отличное хобби, ничего не скажешь!

Его слова колоколом гудели в ушах. Когда он злился, то не жалел чувства собеседника, и ему было плевать кто перед ним: деловой партнер или собственная дочь.

– Пап… – обиженно начала я.

– Что пап? Что? Неужели тебе нравится вот такая жизнь беспросветного овоща? Целей нет, стремлений нет, даже отношений прочных и то нет. На что ты рассчитываешь? Что будешь вот так мотыльком, пустоголовой стрекозой порхать всю жизнь за мой счет?

Про деньги заговорил, значит, совсем все плохо. Сейчас начнет попрекать куском хлеба.

– А может, ты на Карину свою ненаглядную равняешься? Зря. Знаешь, в чем между вами разница? Ты – единственная дочь, на которую возложены определенные моральные обязательства перед семьей, а она – пятый ребенок, долгожданная поздняя девочка. И ее папаша, имея четырех преуспевающих сыновей, может себе позволить с умилением смотреть на все ее выходки и позволять ей делать, что угодно. Так вот, я – не он, а ты – не Карина. И мне весь этот бардак, в который ты превратила свою жизнь, надоел. Тебе сейчас сколько? Двадцать пять?

– Вообще-то двадцать три! – обиделась я.

– Невелика разница, – отмахнулся он от моего задетого самолюбия, – самое время браться за ум, пока еще есть возможность.

Обязательно, вот прямо сейчас как возьмусь покрепче…

– Я требую, чтобы ты или нашла работу, или завела семью. И тот, и другой вариант меня устроит, – огорошил он прямым безапелляционным заявлением.

Я поперхнулась и удивленно уставилась на отца. Красивый, породистый мужик, которого не портили ни морщинки вокруг глаз, ни серебро седины на висках. В отличной форме для своих пятидесяти лет. Безупречно одет. Ум холодный, расчетливый… и такие несуразные глупости иногда выдает. Я с трудом сглотнула, чувствуя себя букашкой под его взглядом, и опустила взгляд на свои руки. Так, Кристина Алексеевна, успокаиваемся, включаем дочернюю покорность и тихо сваливаем отсюда. Ждем, пока его отпускает «родительский приступ» и живем дальше своей жизнью.