Она уж не знала, удастся ли им поработать, или ей снова придется ухаживать за болящим начальством, но Маше было сказано – прийти.
– Добрый вечер, Дмитрий Николаевич.
– Маша? А… ну, проходи!
Блин, ну почему он так на нее смотрел? Удивленно, будто бы совершенно не понимал, что она здесь забыла? Это выбивало из колеи. В ней ведь и так уверенности ни на грош не было! А тут еще он со своими взглядами!
– А это что?
– Это – продукты. В холодильнике ничего нет, а вам не мешало бы поесть. А для начала хотя бы выпить бульона.
– И что? Ты мне его даже приготовишь?
– От меня не убудет. Но я вам не советую рассчитывать на что-то сверхъестественное. Готовить я, конечно, умею, но не люблю.
Здесь она тоже не покривила душой. Готовить Мура научилась лет в десять. Мать приобщила, чтобы впоследствии переложить на нее свои обязанности по дому. И все бы ничего, да только Машина готовка после подвергалась такой адской критике, что она просто возненавидела весь этот процесс.
– Смотрю, ты решительно настроена получить премию.
– А я смотрю, вам уже лучше, – парировала Мура, – так, может, в моем присутствии и смысла нет?
Самохин молча подпер холодильник, не сводя с подчиненной глаз. Поначалу он списал свою в ней заинтересованность на болезнь. Чего только в горячке не случится? Но сейчас, под действием таблеток, температура упала, а Мурушкина все так же притягивала его взгляд, даже несмотря на убийственную боль в горле. Ну, надо же!
– Кредитную заявку я подготовила и отправила Людмиле Васильевне.
– Я в курсе. Она заезжала с документами утром.
– Хорошо… Что-нибудь еще?
– Угу… Оставь в покое это мясо, хватит уже его мучить. И садись за компьютер.
– Но…
– Я сам все сделаю. А ты займись письмами. Я скелет набросал. Приведи в соответствие. Доулетову продублируй месячной давности за новым номером от текущей даты. Альфе нужны три тягача. Проверь, когда у нас освободятся.
Пожав плечами, Мура уселась за барную стойку и принялась за дело. Начала с Альфы. Хотя у них был целый отдел логистов, просьбами старых партнеров Дмитрий Николаевич занимался лично. И контролировал все тоже сам.
– Людмила Васильевна уходит в отпуск. Ты сможешь выйти на целый день на замену? – из-за болезни голос Самохина звучал непривычно тихо. Видимо, ему и впрямь было плохо. Хотя, кому, как не ей, это знать?
– Когда?
– С первого.
– С первого могу. У меня как раз сессия закончится.
Маша обрадовалась выпавшей возможности, как ребенок. Во-первых, лишних денег никогда не бывает. Во-вторых, Самохин – сам по себе уже довольно весомый повод. В ответ на ее слова Дмитрий Николаевич кивнул, и поставил кастрюлю на огонь. Было что-то уютное в этом всем. В мужчине, колдующем над плитой. Установившееся в квартире молчание прервал звонок телефона. Генеральный покосился на дисплей, и в тот же момент в его лице что-то неуловимо изменилось.
– Самохин, – бросил коротко в трубку. – Поговорить? Мне с ним? Какого хрена? О чем нам с ним разговаривать?
Дмитрий Николаевич вышел из кухни, но в абсолютной тишине квартиры эта попытка уединиться обернулась полным провалом. Мура слышала каждое его слово.
– Нет, ничего не выйдет… Нет! Слушай, ну, серьезно… Чтобы вам сейчас не приходилось отлавливать его по всяким притонам, тебе всего-то и нужно было позволить мне забирать его из детского сада! Принимать участие в его воспитании! Я ведь не много просил. А теперь уже поздно, Вика. Я ему кто? Чужой дядя? Думаешь, он станет слушать мои морали? Да на х*ю он меня вертел. Как и вас с Владюшей… Я – жестокий? Я?! Ты себя слышишь, Вика? Вы его воспитывали. Вы! Что же ты теперь ко мне, поджав хвост, прибежала? Припекло? Да какая, твою мать, месть! За кого ты меня принимаешь? Ты эмоции отключи, а мозг, напротив. И скажи мне – станет ли он меня слушать? Ну?
Видимо, на том конце провода отключились. Либо Самохин сам сбросил вызов. Как бы то ни было, спустя пару секунд тот вернулся в кухню. Сделав вид, что не слышала разговора шефа, Маша сосредоточенно стучала по клавиатуре. Дмитрий Николаевич тяжело осел на барный стул и отвернулся к окну:
– Да слышала ты все. Какого хрена цирк устраиваешь?
Он, что же… хочет это все обсудить? Маша промолчала, но от работы отвлеклась.
– Уже и ярлык, небось, навесила?
– Почему же? Я с этим делом никогда не спешу. Обманчивой, знаете ли, порой бывает картинка.
– И часто тебе приходилось обманываться?
– Не то, чтобы. Зато по-крупному. С людьми вообще все сложно.
– С чего такие выводы в столь юном возрасте?
Казалось, Самохину и правда интересно, поэтому Маша все же решилась озвучить собственные мысли:
– Жизнь научила. Сразу ведь не разберешь, кто перед тобой. Подлинник или подделка. Некоторые так свое дерьмо упаковывать научились – попробуй, разгадай, что в середке. С виду – яркие, вкусные, завлекательные. Я их «люди-фантики» называю. Тех, с которых обертку снимать не стоит, иначе запачкаешься – там коричневая жижа внутри, если вы понимаете, о чем я.
– А ты – философ, Маша…
– А у вас температура опять. Горите – аж отсюда видно. Вам бы прилечь, а с бульоном я и сама закончу.
Самохин послушно расположился на диване, опустил голову на прямоугольную подушку в полоску всех оттенков коричневого и медленно, будто нехотя, прикрыл глаза.
– А что же с этими фантиками делать, Мурушкина?
– Главное – не разворачивать, и на вкус не пробовать. А там… можно отдать голодающим. Те сожрут и добавки попросят.
– А что же мне есть потом, если раздам все конфеты?
– А вы, Дмитрий Николаевич, бульончик кушайте. Простенький, возможно, даже покажется, постный. Но для здоровья полезнее – факт.
Маша не знала, дослушал ли ее генеральный, или раньше уснул. Лучше бы он, конечно, вообще о ее трепе не вспомнил. С чего только разошлась? Нашла, кого жизни учить. Идиотка. Но сказанного не воротишь. Своими словами ты управляешь ровно до тех пор, пока те не сорвались с губ. А после – уже они берут тебя в оборот. Бросив еще один задумчивый взгляд на Дмитрия Николаевича, Мура вернулась к работе. Бульон на плите кипел, как и мысли в ее голове. По всему выходило, что у генерального имелся ребенок. Мальчик, с которым ему не давали общаться в детстве, и который теперь, похоже, вышел из-под контроля. Это никоим образом не делало Самохина менее желанным для Маши, напротив… Ей захотелось отогреть Дмитрия. Подарить ему то, чего он, похоже, не знал. То, чего она и сама не знала! Семью.
Глава 4
– Ты не можешь меня бросить на произвол судьбы!
– Начинается!
– Я серьезно, Мура! Чего тебе стоит пойти вместе с нами?
– У меня сессия, работа, требовательный начальник и сварливый дед! Я до дивана с трудом доползаю, а ты мне предлагаешь еще в клубешник сходить!
– Ты рассуждаешь как пенсионерка, Мура. А ведь тебе всего двадцать лет!
– А кажется, что все сто…
– Тем более нужно взбодриться! Ну? Тряхнем стариной под крутые панчи2…
– Нет, Лизетта, и не проси, и вообще, помолчи немного, дай я хоть конспект почитаю.
– Перед смертью не надышишься! – блеснула народной мудростью Лизетта.
– А разве я собралась умирать?
Девушка воткнулась взглядом в тетрадку и надолго выпала из реальности. Первый зачет – а в ней никакой уверенности! Ведь после работы у Муры совершенно не оставалось сил на зубрежку, и теперь она могла рассчитывать разве что на знания, которые почерпнула на лекциях, хотя с вечно тарахтящей на ухо Лизеттой, услышала она не так, чтобы много. А значит, надежда оставалась только на данный от природы ум.
– Твою мать! Вот какого хрена?! – зашипела Лиза на ухо, и что-то в ее голосе заставило Машу оторваться от своего занятия. Сначала она не поняла, что послужило причиной Лизкиного возмущения, а после… Нет, ничего сверхъестественного не случилось. Она не умерла, не упала в обморок, жизнь не остановилась, планета не замерла, но… Все же вид стоящего в нескольких метрах Богатырева царапнул что-то там… глубоко, убранное с видного места в самые дальние тайники памяти. То, что вспоминать не хотелось, не то, чтобы ворошить. – Вот и че этот урод приперся?!