– Да тише ты, чего орешь?

– Пусть знает, что я о нем думаю!

– Можно подумать, его это волнует.

– М*дак он редкий. Разве таких заботит хоть что-то?

– Да, брось. Что на калеку злиться? Его жизнь вон как наказала. Хромает до сих пор.

– Так и надо этому обосранцу за то, что с тобой тогда так.

– Да ну! Он же не знал, что я такая впечатлительная, – хмыкнула Мура.

– Интересно, что ему здесь понадобилось… – процедила Лизетта сквозь зубы.

Маша покосилась в сторону собравшихся в проходе парней. Модная удлиненная челка, пришедшая на смену подстреленной прямой, которую она носила еще два год назад, позволяла ей действовать незаметно. Да уж. Хорош, как и раньше. Ничего та авария в нем не изменила. Стоит, как всегда, в центре внимания, руками машет. Только татух еще больше, все открытые участки кожи забиты, так что даже на лицо кое-где узор наползает, прибавляя ему загадочности. Будто бы почувствовав ее взгляд, Сева медленно повернул голову.

– Пойдем в первой пятерке, – сказала Мура Лизетте, делая вид, что ничего такого не происходит.

– Очкую я что-то.

– Сама говорила, что перед смертью не надышишься. А на этого смотреть – сил нет.

– Помнишь, слух ходил, что ему ноги оторвало? – шепнула Лиза, уже на пороге аудитории. – Ты еще плакала тогда…

– Да это из жалости, Лиз.

– А он тебя не жалел! И, как видишь, ноги на месте.

– Ну, и пусть. В прошлом все.

– Нужно поспрашивать у своих, откуда этот урод появился. Говорят, за границей лечился долго, после аварии.

– Мурушкина, Самойлова, вы сюда поговорить пришли или зачет сдавать? Тяните билет, неугомонные! – прервал их разговор строгий голос преподши.

Билет выпал не самый худший. Мура довольно уверенно рассказала о построении вероятностной математической модели случайного явления и получила первое заветное «зачтено» в зачетку. А вот Лизка в теме откровенно плавала, но поскольку от нее никто и не ждал чего-то фееричного, той с горем пополам и посильной помощью преподавателя ей все же удалось рассказать об аксиомах Колмогорова.

– Я сегодня напьюсь! – поставила подругу перед фактом Самойлова, выходя из аудитории.

– Не рекомендую. Послезавтра у нас история экономических учений.

– Ты – зануда. А у меня – стресс. Его лечить надо! Нет, посмотри, сидит…

– Может, он восстановился, а? – внесла предположение Маша, наткнувшись на пристальный Севин взгляд.

– Понятия не имею! Но с нашим везением…

– Ты-то здесь при чем?

– А мне за тебя обидно! – возмутилась Лизетта, а после добавила зло, переступая через вытянутые конечности Богатырева. – Расселся барин! Ни пройти, ни проехать!

– Зачем ты так?

– Пусть ведет себя, как человек. А то привык, что земля вокруг него вертится!

– Ты ведь ничего о нем не знаешь.

– Нет, вы посмотрите! Поверить не могу, что ты его защищаешь!

– Я не защищаю, просто…

Что «просто» Маша и сама не знала. Она была в больнице, когда Сева разбился. Все случилось в один день. Мура вскрылась, а Богатырев попал в страшную аварию на той самой машине, которой она так сильно восхищалась. Подробности произошедшего семья Всеволода хранила в тайне, и достоверно никто не знал, как все было на самом деле. Ходили упорные слухи, что в крови Севы обнаружили ударную дозу запрещенных препаратов, но дело очень быстро замяли. Сама Маша находилась не в том состоянии, чтобы вникать в подробности. Ей зашили раны и вытолкнули в жизнь, к которой она не была готова. И с которой ей никто не собирался помогать разобраться. Родители… если и испугались поначалу за дочь, то надолго их испуга не хватило. Маша, наверное, никогда не забудет, как мать отходила ее полотенцем только лишь за то, что спустя неделю после выписки она слишком пристально, по мнению той, смотрела в окно. Как эта женщина кричала, брызжа слюной:

– Психичка ненормальная! Жить надоело, да?! Так ты бы вены вдоль резала! Чтоб уж наверняка, а так только позору с тобой набрались!

И, наверное, в тот самый момент что-то в ней окончательно оборвалось. Та тонкая ниточка, которая еще связывала Муру с семьей. За которую ее то и дело дергали и теребили, усугубляя не проходящую боль. А в тот момент боль достигла своего пика. Стала невозможной, нестерпимой, разрывающей душу на части пониманием того, что… все! Нет ее – этой родственной связи, и любви тоже нет. Она ушла, испарилась, не оставив следа, только раны да кровоточащие на запястьях царапины. Маша наблюдала как будто со стороны, как родители вытаптывают все светлое, что еще хранила ее память, как они ненавистью выжигают последние чувства к ним и гасят свечи надежды на их возможное воскрешение, словно нарочно разрушая все то хорошее, что она в них видела сквозь свои детские розовые очки.

И как только это случилось, стало как-то светлей. Зная, что ничего никому не должен, потому что нет никого. Ты одна. Потому что эти люди, эти странные люди, у которых ты по ошибке родилась, тебе совершенно далекие, и не имеет абсолютно никакого значения, что в твоих венах течет их кровь. Потому что вокруг полно чужих людей, которые гораздо ближе, гораздо надежнее и гораздо более достойны твоей любви.

– Мару-у-усь…

– Ммм?

– Ты мне только правду скажи! Этот козел… Он в прошлом?

– Еще бы, Лиз, ты как выдумаешь!

– Просто ты так на него смотрела!

– Из спортивного интереса. Не больше! И вообще… я опаздываю к Самохину.

– Вы все еще дома? – с намеком пошевелила бровями Лизетта.

– А ты как думала? В его-то состоянии.

– Вот и отлично, Мур! Ты, главное, не теряйся. Покажи ему себя с тех сторон, с которых в офисе не смогла бы!

– Это с каких же?

– Ну, я не знаю! Придумай что-нибудь. Второго такого шанса у тебя явно не будет.

Можно подумать, Маша не знала! С другой стороны, она уже, наверное, и правда сделала все, что могла! Во-первых, продемонстрировала Самохину свою надежность и покладистость, не каждая секретарша станет исполнять прихоти шефа на дому! Во-вторых, купила ему лекарства, тем самым зарекомендовав себя человеком неравнодушным. В-третьих, сварила суп, который Дмитрий Николаевич пусть с неохотой, но съел. В-четвертых… Блин, да она даже сиськи ему показала! Не специально, конечно, но… Что в большей степени способно увлечь мужика?! А он пока… совершенно не выказывал ей своей заинтересованности. Если, конечно, не считать того самого мимолетного поглаживания, которое до сих пор занимало все ее эротические фантазии.

– Хорошо, – безропотно согласилась Мура.

– Ты такая красавица, Машка! Все мужики твои будут!

– Угу… – буркнула Мура, запрыгивая в троллейбус.

– Не забывай это повторять каждый раз перед зеркалом! – крикнула ей вдогонку Лизетта.

– Про мужиков?

– Нет, дурочка…

Она еще что-то говорила, размахивая руками, но Маша уже не слышала подругу. Только улыбалась невольно, глядя на ее удаляющийся силуэт. Да, уж… Красавица. Нет, Мура честно старалась повысить самооценку, которая упала, наверное, уже в момент ее рождения. И в этом ей во многом помогала Лизетта, которая неустанно ей восхищалась, и… Люся. Жена Машиного брата работала главным бухгалтером в сети элитных салонов красоты и время от времени баловала золовку всяческими процедурами, которые в обычной жизни той были совершенно не по карману. Именно благодаря Люсе Мура обзавелась приличным парикмахером, которому удалось укротить ее буйную гриву и смягчить слишком яркий от природы оттенок волос. Маша так и осталась рыжей – этот цвет, как ей объяснили, был ее фишкой, но теперь он стал намного более благородным и не таким кричащим. Там же девушке провели коррекцию бровей, научили премудростям макияжа и сделали лазерную эпиляцию. Теперь Муре не нужно было каждый раз бриться, опасаясь, что засветит отросший огненно-рыжий ежик. Случившееся с ней преображение Маша воспринимала как настоящее чудо, вселяющее в нее уверенность. Еще бы веснушки куда-нибудь деть, но это, похоже, абсолютно невыполнимая задача. Ну, и ладно. Это в школе Лукьянов говорил, что Муру будто птицы с ног до головы обос*али, а вот Люся со Стеллой утверждали, что ее поцеловало солнце. Эта версия Маше нравилась гораздо-гораздо больше.