— Я однажды рисовал себя, — отозвался Огден. — Без одежды, с открытыми ладонями, под ногами полянка с луговыми цветами, а за спиной небо. Я тогда был, видимо, в очень хорошем настроении.

Огден усмехнулся, невольно любуясь лицом брата, всматриваясь в его глаза, темные и нечитаемые. Что же на их дне притаилось такое? Что-то острое и едва уловимое.

— Сейчас я не знаю, как бы изобразил себя. Я все такой же открытый, но во мне появилась какая-то странная тревога.

Мысли о прорыве в расследовании переплелись с мыслями об автопортрете Огдена. В голове сразу возник образ обнаженного брата на лугу. Наверное, таким он и был — цветущим, сияющий, открытым, ясным. Максу было о чем фантазировать, он помнил, как брат стоял перед ним обнаженным, как пристально смотрел при этом. Бледная, ровная кожа, перекаты мышц, цветное пятно на предплечье — Макс хотел бы исследовать каждый миллиметр этого тела пальцами, а после губами. Черт возьми, да Макс дрочил на его светлый образ! И теперь это не казалось чем-то диким, а скорее — естественным.

— Я второй год живу один, Макс. Да, на деньги родителей, но принимаю решения все равно сам.

Огден подошел к брату так близко, рассматривая мельчайшую текстуру его одежды, складки и полутени. Он поймал себя на мысли, что невыносимо хочет обнять Макса. В качестве компромисса он протянул руку и сжал ткань рукава пальцами, вслушиваясь в ощущения, ставшие такими острыми. Наверно, потому, что это самое интимное прикосновение из всех, что Огден мог себе позволить?

— А иногда, — продолжил он, уже чуть тише, — мне бывает страшно, что со мной случится что-то очень плохое, и об этом никто не узнает, — младший помолчал несколько мгновений. — Как обычно выглядят маньяки, Макс? Каким может быть тот, которого вы ищите?

Он нехотя отпустил рукав брата и поднял глаза, полные тревоги. И нежности? Одновременно смотреть в лицо Максу и трогать было бы выше его сил.

— Они бывают разные, Огден, — задумчиво начал Макс. — То есть, сущность одна — маниакальная жажда убивать, но поведение разное.

На секунду Макс замолк, переводя дух и раздумывая, стоит ли это рассказывать Огдену.

— Наш маньяк молод и обаятелен, вызывает доверие, легко входит в контакт с незнакомыми людьми. Следит за жертвами несколько дней, заговаривает с ними на улицах, усыпляет и увозит на машине. Он держит их живыми несколько дней, прежде чем…

Неожиданно Макс замолчал, а его пальцы, горячие и прекрасные, сомкнулись вокруг ладони Огдена. Кровавые девочки, белые стены, прожекторы, молча перемещающиеся люди — все размылось, словно в голове младшего была выставлена очень маленькая глубина резкости, а фокусное расстояние накрепко привязано к лицу его брата. И не было больше ничего, кроме серо-алого тумана с желтыми проблесками, и Макса, который стоял так близко и смотрел прямо на Огдена — словно в его душу. Младший сжал пальцы брата в ответ, улыбаясь чему-то, сам не до конца понимая, чему. Словно многометровая стена между ними дала трещину, а Огден это почувствовал, но не смог пронести сквозь сознание, слишком занятое тревогой о том, как он выглядит в глазах Макса, — растерянный, открытый, затаивший дыхание и почти потерявший надежду на что-то совершенно невозможное, что, конечно, никогда не могло бы случиться между ними. Огден посмотрел на губы Макса и невольно облизал свои кончиком языка. Почему же преступно это желание — варить брату кофе по утрам, перед тем, как тот отправится разоблачать преступный мир Америки, целовать его губы, хранящие вкус этого самого кофе, а может быть, даже Огденового семени?

Он смотрел в глаза брата, разрываемый нежностью, не способный столько её в себя вместить, заполняя комнату этим чувством, словно светом.

— Я не боюсь жить один, — продолжил Огден с трудом, — но мне кажется, словно один человек наблюдает за мной. Он почти каждый вечер курит под моими окнами и несколько раз встречался мне на другой стороне улицы, но было темно, и я не видел его лица. Наверно, я просто параноик и зря это тебе рассказал.

Сказанное вслух действительно перестало казаться Огдену таким серьезным и страшным, но отчего-то Макс разом помрачнел. Конечно, все можно было списать на впечатлительность младшего, но отчего-то старший думал, что это не так.

Первая мысль — приставить к Огдену круглосуточный надзор. Но Макс прекрасно знал всю эту систему — руководство не позволит из-за незначительности улик, а сам старший чисто физически не сможет сутками караулить у дома брата. Как не тяжело было это признавать, но для того, чтобы тебя приняли за жертву, сначала нужно было умереть.

***

В дверь позвонили, Огден открыл курьеру и расписался за посылку — продолговатую коробку, завернутую в крафт, внутри которой что-то перекатывалось. Странно, ведь он ничего не заказывал.

Вооружившись ножницами, младший освободил коробку от бумаги — клочки летели под ноги, но увлеченный, Огден не заметил этого. Усевшись на кровати, он медленно открыл коробку непослушными от волнения руками.

Выронив от неожиданности крышку, младший смотрел на два черных вибратора, восхищенный изящными изгибами, которые делали их отдаленно похожими на два нераскрывшихся цветка — один из которых маленький и тонкий, а второй — толще и длиннее. Едва дыша от трепета, Огден коснулся кончиками пальцем бархатистой поверхности, ощущая, какие они приятные на ощупь. Рядом в коробке лежали обеззараживающий спрей и клубничная смазка.

Но… кто мог подарить ему такое? Неужели?.. Неделю назад Макс в сердцах выкрикнул что-то про фаллоимитатор и вот… Это была слишком абсурдная мысль. Ну как же, Макс и — подарит ему такое? Брат, такой взрослый, серьезный, такой правильный. Но кто же тогда, если не он?

Огден никогда еще не пробовал ничего подобного… Он колебался всего мгновение и взял в руки тот, что поменьше — большой бы в него так сразу не вошел — обработал спреем и положил рядом с собой на кровать. Не сводя с него глаз, младший медленно, будто раздумывая, снял джинсы и бельё, ощущая нарастающее возбуждение.

Огден поднес фаллоимитатор к лицу, и едва дыша, коснулся губами и языком, ощущая слабый запах спирта и силикона.

Перед взором появился образ Макса — тёплая рука, сжавшая пальцы младшего на выставке. Нет, этого слишком мало. Огден представил, как его старший брат расстегивает ширинку и достает свой большой, великолепный твердый член, и вот уже губы младшего касаются горячей бархатной головки.

Собственный член оказался плотно сжатым в кулаке, младший двигал рукой плавно, без резких движений, ощущая, что и так уже на грани. А ведь он ещё даже не начал!

Огден смазал вибратор и лег на спину, приставляя головку к тугой дырочке, ощущая такое волнение, словно это не вибратор, а заряженный пистолет. Он настойчиво, короткими и мягкими толчками пытался ввести его, но кольцо мышц отказалось впускать в себя что-то непривычно большое. Тогда Огдену пришлось отложить его и медленно войти в себя сначала одним указательным, постепенно присоединяя к нему средний и безымянный пальцы, скользкие от смазки. Правая рука уверенными движениями скользила от основания к головке собственного члена. Клубничный запах разливался по комнате, перемешиваясь с запахом пота и возбуждения. Огден снова взял вибратор и, почти не встретив сопротивления, ввел его в себя примерно наполовину, а затем нажал кнопку. Вибрация ударила в ладонь, прошлась по телу, задела что-то внутри и, выгнувшись от остроты ощущений, Огден кончил, словно со стороны слыша свой голос, выкрикивающий самое прекрасное имя на свете.

— Макс!

Он вынул игрушку и та, тихо жужжа, укатилась куда-то сторону, между складок ткани смятой постели.

Огден чувствовал, как приятное тепло разлилось по всему его телу, а в животе гудели отголоски недавнего оргазма. Он нехотя сел, на ощупь нашел и выключил вибратор и, повинуясь долгу, отправился в душ.

Вернувшись, он написал смс и отправил, стараясь не слишком задумываться о том, что сделал:

«Спасибо, Макс. Мне понравился твой подарок».