Взгляд эльфа пустой, направленный куда-то сквозь Амелла.

- Тебе нужно в лазарет, – шепчет Виконд, осторожно протягивая руку то ли чтобы помочь ему подняться, то ли чтобы дотронуться и убедиться в реальности происходящего.

Сурана тут же дёргается прочь, смотрит на него так, словно ожидает удара, и лишь через несколько мгновений понимает, кто перед ним, и успокаивается хоть немного.

- Нет, Викки, нет! – отчаянно шепчет эльф, сам хватая его за руку, до синяков впиваясь пальцами. – Прошу тебя, нет…

Амелл, с трудом сдерживаясь, чтобы не скривиться от боли, как может мягко высвобождает руку.

- Я могу позвать Андерса. Или Карла. Если ты не хочешь, чтобы это был кто-то из Чародеев.

- Мне нельзя, – повторяет эльф отстранённо, обхватывая себя руками и тихо всхлипывая. – Ни к чему снова провоцировать его. Он хороший человек… хороший… Но рука у него тяжёлая. Вот как бывает. Господин… нет, нет! Он не господин мне… О, Создатель, услышь мой плач, направь меня сквозь чернейшие ночи, закали моё сердце от искушений зла…

- Я должен сказать Ирвингу, – тихо говорит Амелл, зная, что эльф его всё равно не слышит.

Но Сурана тут же перестаёт бормотать, ошалело смотрит на него и зажимает рукой отметины на своей шее.

- Не о чем говорить. Я в порядке.

Эльф говорит это неожиданно твёрдо и спокойно, сам уверенный в своих словах. Когда он убирает ладонь, синяков на шее уже нет.

- Целитель.

- Нет. Лишь ссадины, с переломами не срабатывает, – равнодушно бормочет Алим, как будто говорит о каком-то обыденном пустяке. – Всё так, как должно быть. Иного я не заслуживаю. Создатель послал мне искупление, ибо я грешен. Полна грехов жизнь моя, мысль моя и действие моё.

- Я всё равно пойду к Ирвингу. Подобное не должно повториться.

Алим цепляется за его мантию, удерживает его на месте.

- Нельзя! – даже от мысли об этом эльф в ужасе. – Нельзя, Викки… Я правда, правда-правда, в порядке.

- Кто-то ещё знает? – Амеллу не хочется быть тем единственным, на ком лежит выбор о чьём-либо спасении. Он не хочет, чтобы от него зависела хоть чья-то жизнь, кроме его собственной.

Но он знает ответ ещё до того, как Сурана произносит:

- Я не мог сказать Андерсу. Не мог, понимаешь? Он наконец-то спокоен, он так счастлив с Карлом… Если он даже случайно услышит об этом… если вдруг узнает, ты хоть представляешь, как он себя поведёт?.. Нельзя, нельзя ему знать… пожалуйста, не рассказывай. Не говори.

Амелл отводит взгляд. Он может совершить огромную ошибку, если промолчит, но внутренний голос подсказывает ему, что вмешиваться не стоит. Нужно ждать. Неизвестно сколько и неизвестно чего, но ждать.

- Давно? – спрашивает Виконд, всё ещё сомневаясь.

- Четыре года, – нехотя отвечает эльф, залечивая отметины и на ключицах. Видно, что эта магия даётся ему с трудом, но, очевидно, практики было много. Четыре года… На ум парню приходит тот сон-воспоминание о внезапном визите Алима в камеры. Сторговался с одним храмовником. – Я в порядке. Я правда буду в порядке, как и всегда. Посиди со мной, пока не рассветёт. Я не могу один, я… я… Прошу тебя, дай мне время. Я сам всё расскажу Первому Чародею. Но не сейчас, дай мне время. Совсем немного времени… Создатель милостивый, прости меня, ибо я грешен…

Четыре года ужаса и унижений, не выданных ничем, ни единой фразой, ни единым словом. Улыбка через силу, вымученные шутки, ежедневный бессмысленный бред – всё казалось таким естественным, беззаботным, настоящим. Выходит, хоть в чём-то Амелл не ошибся – Сурана и правда превосходный актёр, на свою беду.

Все собственные проблемы кажутся Виконду сейчас такими ничтожными, такими бессмысленными.

Он чувствует себя ответственным за эльфа. Но к Первому Чародею идти нельзя. Виконд успел пообещать, что даст Алиму время самому разобраться с этим. Быть может, это и ошибка, но разве имеет он право вмешиваться в чужую жизнь, игнорировать чужое решение, даже зная, что так будет лучше?

========== Год одиннадцатый. Перемены к худшему ==========

Виконду шестнадцать, и он единственный, кто не верит в смерть Алима Сураны.

Сообщение о гибели вездесущего эльфа потрясает весь Круг Магов. О нём скорбят все, даже несмотря на то, что особенно близкими друзьями вряд ли могут назваться многие из тех, кто так говорит.

Алим Сурана бежал из Круга Магов почти за неделю до своей «гибели». Ученики и Чародеи не знают, как ему это удалось. Похоже, что и сам Первый Чародей в замешательстве от произошедшего. Но ещё больше его выбивает из колеи известие о гибели его ученика. Когда отправленная за ним Катрина возвращается одна и не может сдержать слёз, Ирвинг понимает произошедшее без объяснений. Потухшая филактерия является самым неоспоримым доказательством, которое только может существовать. Алим мёртв. Покончил с собой, чтобы не возвращаться в Круг Магов.

Многие считают его поступок ужасающе глупым. Никто не стал бы казнить Сурану за побег. Даже до Усмирения не дошло бы. Ему дали бы второй шанс, ведь прежде серьёзных проступков за ним не было.

И только один Виконд Амелл знает истинную причину его побега, и понимает, что терпеть это и дальше сил у эльфа не было. Для Виконда всё это кажется логичным и обоснованным, кроме одной существенной детали: он совершенно не верит, что Алим мог совершить суицид.

Вот только, слова Виконда никто не хочет слушать. Все называют его бесчувственным, говорят, что он отвратителен в своём неуместном в этой ужасной ситуации упрямстве. Даже Йован отталкивает его, предпочитая скорбеть в одиночестве.

- Хватит, Вик. Это тяжело принять, но он мёртв. Хотя бы из уважения к его памяти не доставай пустыми разговорами окружающих.

Алим был другом Йована, и теперь ему больно. А Амелл ничего не может сделать, не может доказать свои слова, не может объяснить, почему вообще эльф решился на побег. Ведь он дал слово, значит, нарушить его он не имеет права.

Сильнее Йована скорбит разве что Андерс. Они с Сураной и правда были близкими друзьями, даже несмотря на сокрытие Сураной собственных проблем. Целитель непривычно молчалив, а в один из дней, когда Амелл случайно натыкается на него возле лазарета, выглядит заплаканным. Это не фальшивые слёзы. Выходит, он тоже считает эльфа погибшим.

Должно быть, Сурана и правда…

Виконд пытается представить эльфа мёртвым. Закрывает глаза, вырисовывает в памяти его образ. Слишком реалистично, «убить» его не выходит. И воображаемый Сурана лишь усмехается и пожимает плечами, не оставляя однозначного ответа. А после и вовсе – растворяется в воздухе.

Через месяц, когда все уже немного успокаиваются и продолжают жить, будто ничего не было, Амелл сидит в библиотеке в окружении внушительных стопок книг. Он снова ищет. Ищет хоть что-то, что может подтвердить или опровергнуть его сомнения, ведь Алим не может быть мёртв. Он жив, Виконд чувствует это, чувствует настолько отчётливо, что почти что знает. И дело не только в рвущей душу вине, не только в преследующих его в снах образах той ночи, когда он мог всё изменить, но остался равнодушен, решил не ввязываться в чужой выбор и попросту убил его. Нет, нет… Алим жив. Филактерия была обманута, а всё это какой-то один большой заговор, в котором замешаны как минимум двое… Нет. Был кто-то ещё… вдвоём им было бы это не провернуть.

«Тот, кто был ночным кошмаром на протяжении стольких лет», – проскальзывает нечёткая мысль, но Амелл отметает её, понимая невозможность этого. Храмовник не стал бы добровольно отказываться от того, кого считал своей собственностью.

«Он не господин мне».

Нет! Нельзя, нельзя ему думать об этом постоянно, иначе это вовсе доконает, сведёт его с ума. Пора перестать надеяться и смириться с реальностью. Алим Сурана мёртв. И виноват в этом один лишь Виконд Амелл. Шанс спасти эльфа был, но Змеёныш предпочитал делать вид, что ничего не замечает. Что синяки перестали появляться. Что эльф не вздрагивает каждые пять минут и не ищет взглядом угрозу.