— Вы заинтересовали меня. Вы расскажете все это сейчас же. Но мы не можем стоять здесь, на солнцепеке. Поедем куда-нибудь — на Вампу, пожалуй. Нельзя ли устроить моторную лодку? Во время прогулки вы все, все расскажете мне. Едем!

Они кивнул покорно и пошел вызывать машину.

Через минуту они быстро мчались по направлению к Банду.

Прохладный ветерок загибал края красной шляпы леди Ю.

Катер резал желтую воду Вампу. Горин с наслаждением подставлял лицо ветру.

Бежали мимо серые громады набережной Банда — конторы, банк, пароходные офисы.

Гортанно перекликались на берегу кули, грузившие товары для пароходов всех национальностей. Какая-то джонка медленно переплавлялась в Путунг, переваливаясь с борта на борт медленно и неуклюже.

На английском крейсере проиграли какой-то сигнал. Прямыми, строгими линиями прорезали воды Вампу американские миноносцы.

Гудя мотором, низко над водой пронесся японский аэроплан.

Катер поравнялся с голландским грузовиком. Какой-то матрос играл на гавайской гитаре — и подпевал мелодии. Печальные звуки неслись четко по реке и звали куда-то в далекий океан, под пальмы, в объятия нежных кофейных женщин.

С далекого моря веяло прохладой. Пахло бодряще и приятно смолой, нефтью. Где-то далеко, далеко угрожающе ревел пароход, а близко, совсем рядом, пронзительно пищал буксирный катер, который тянул на буксире огромную баржу.

Слабо доносились человеческие голоса: кули пели свою рабочую песню — заунывную и печальную, словно похоронное отпевание.

Горин и леди Ю сидели на самом носу моторной лодки. Постукивание мотора заглушало их голоса, а ветер помогал им говорить свободно: моторист сидел на корме лодки и, конечно, ничего не мог слышать.

— Итак, — сказала леди Ю, — я жду вашей исповеди, мистер Горин. В чем вы виноваты передо мной? Какую тайную роль вы играете и какие таинственные цели преследуете?

Горин не отвечал.

Он чувствовал всю рискованность шага, который собирался сделать: он играл ва-банк.

Он собрал в один комок всю силу воли, все свое хладнокровие, всю смелость и, не спуская глаз с леди Ю, заговорил:

— Прежде, чем рассказать вам, какую роль по отношению к вам я играл до сих пор, позвольте задать вам один вопрос. Клянусь, что никто, ни одна душа в мире не узнает. Скажите мне, леди Ю, вы убили Лямина?

Черные глаза расширились на секунду, брови взметнулись кверху — удивленно и испуганно, руки судорожно впились одна в другую.

Но леди Ю быстро справилась со своим волнением.

Она с усилием улыбнулась и медленно, спокойно, твердо сказала:

— Я не понимаю, о чем вы говорите и почему? Нет, милый молодой человек, я не убивала вашего Лямина. Но если бы это было и так, то вы очень наивны, когда думаете, что можно так легко и просто сознаться в ужасном преступлении — тем более, малознакомому и неуравновешенному человеку. Вы очень, очень наивны, мистер Горин. Вы можете мне ничего не рассказывать: я все поняла теперь. Я поняла, что кто-то дал вам повод подозревать меня в убийстве Лямина, что с целью разоблачения меня вы устроили это знакомство и думали запутать меня в сеть. Но вы не выдержали почему-то своей роли и проговорились. Теперь мне вполне понятно поведение вашего друга Кросса, понятен смысл его рассказа о голове Олоферна. Он хотел таким молниеносным способом привести меня к сознанию, поймать сразу и решительно. Я подозревала это еще тогда, когда он уставился на меня своими колючими глазами. Теперь я убедилась в этом после вашего вопроса. Так вот в чем дело? Я почти уверена, что на меня указала вам Ира. Ведь правда? Вы не станете отрицать этого?

Горин покорно мотнул головой.

Он был совершенно смущен и растерян. Ему только теперь, после холодных и спокойных слов леди Ю, стала ясна неосторожность и глупость его вопроса. И больше всего его удручало, что он потеряет леди Ю.

Она знает теперь карты Кросса и, конечно, скроется. Простая осторожность должна подсказать ей такой шаг.

Он не верил в ее невиновность. Он чувствовал, что она говорит неправду. Она должна была теперь исчезнуть с первым пароходом — это было совершенно ясно.

Он не мог помешать этому. Единственное средство задержать ее — это открыто обвинить ей в убийстве и сообщить об этом властям.

Но душа его всеми силами восставала против этого.

— Вероятно, — с усилием сказала леди Ю и нарушила этим тягостную паузу. — Вероятно, в своих подозрениях вы базировались на том, что я была как-то с Ляминым в «Рамоне»? Ира рассказала вам об этом, да? Так вот, я верю вам, я верю, что вы никому не расскажете того, что я вам поведаю. Я думаю, что ничего нет предосудительного, ну, подозрительного в том, что в кабаре могут веселиться муж и жена? Не правда ли?

Она с насмешливой улыбкой смотрела на Горина.

— В данном случае оно так и было. Я могу вам открыть — только вам одному — что покойный Лямин — мой муж…

— Лямин — ваш муж? — воскликнул Горин, потрясенный этим признанием. — Он никогда не говорил мне, что женат…

— О! Он старательно скрывал это, — ответила леди Ю. — Он был авантюрист и Дон Жуан по призванию, он был мой мучитель и я всегда мешала ему в жизни. Он часто скрывался, уезжал от меня, но потом снова появлялся в моей жизни и снова мучил меня. Я не любила его, я ненавидела его. но были обстоятельства, которые привязывали меня к нему крепко и неразрывно. Впрочем, я не стану говорить об этом: для меня это слишком тяжело, а для вас — неинтересно…

— Напротив! — с жаром возразил Горин. — Напротив! Я чувствую, что какое-то горе давит вас — что-то тяготит вас, мучает. Откройте мне все, леди Ю! Я ваш всей душой! Я отдам вам всю свою жизнь, я сделаю все, чтобы помочь вам! Никто в мире не узнает вашей исповеди. Она умрет со мной. Поверьте мне, откройтесь! Я не стану скрывать своих чувств к вам, леди Ю. Вы сами понимаете, вы сами видите, что я питаю к вам… что я вас…

Леди Ю умоляюще протянула к нему руки.

— Не надо! Не надо! — воскликнула она. — Не говорите того, в чем будете потом раскаиваться!.. Между нами пропасть, через которую нельзя перешагнуть! Вы — чистый, хороший человек, перед вами впереди светлая, счастливая дорога. А в моей жизни — только пустота… все потеряно, все погибло. Я стара для вас… у меня ничего не осталось… Только тоска… только страдания и слезы… и воспоминания, страшные воспоминания! Я говорю вам все это только потому, что верю вам и знаю, что вы не используете моих слов во вред мне. Правда?

Я так хорошо узнала вас за эти короткие дни нашего знакомства. Но я вас знаю еще раньше… давно, давно. Не удивляйтесь… не думайте, что мы знакомы только два-три дня. Я знаю вас очень давно — по рассказам Лямина.

Этот жестокий человек имел только одну светлую черту — он любил вас, Горин, любил горячо и искренне. Только о вас он говорил хорошо, только вас не чернил, только к вам питал уважение… да. да, именно уважение. Для его низкой души вы были недосягаемым идеалом, он пел вам гимны, он преклонялся перед вами, вы были самым дорогим человеком для него.

Вы удивлены? Он скрывал это от вас? Верьте мне, что это так. Каждый шаг, каждую вашу мысль я знала от него. Он гордился вами и говорил о вас всегда с особенным удовольствием.

С его слов я знаю вас лучше, чем вы сами себя знаете, И потому я такого хорошего мнения о вас. Вот почему я решилась на знакомство с вами в «Рамоне», хотя — поверьте — мне было тогда совсем не до того.

Я верю вам, Горин, верю, что вы не станете меня впутывать в эту историю. Никто не знает, что я жена Лямина. Если об этом узнают, я буду привлечена к ответственности по делу об убийстве, так как, конечно, сочтут подозрительным, что я ношу другую фамилию, а незадолго до убийства встречалась с Ляминым…