Майор Кузовков не велик званием и чином, но человек он нужный, через него проходит весь рядовой и сержантский состав. Он может дать людей или воздержаться: маленький, а начальник.

Уже вторая половина дня, но, несмотря на позднее время, Чарский приглашает майора отобедать, зная, как тот проголодался.

Он развлекает гостя разговором, предвкушая сам предстоящую трапезу. В рационе, говорит Чарский, недостает каких-то деликатесов, какой-то малости, но приходится мириться - война.

- На войне рад даже малому, - поддерживает разговор Кузовков.

- Это непросто - найти малое. А мой повар нашел. Он где-то добыл грибочки, соленые и с чесночком. Аромат - за версту слышно.

- Сохранилось тут кое-что в подвалах...

- Подвалы попадаются богатые. В них есть пиво, настоящее баварское! Стакан или бутылочку перед обедом - это цимес! К сожалению, сегодня без пива, не обессудьте.

Они усаживаются за стол посреди комнаты командира полка в сохранившемся немецком доме. За полуоткрытой дверью в соседней комнате видны артиллеристы с рацией, встававшие, когда шли старшие начальники. Майор поглядывает на опрятные белые стены, на чудом уцелевший пейзаж с русалками в золоченой раме, на диван, застеленный армейской плащ-накидкой, странно бугристой на плоском диване. Около него - коврик под ноги и ковер на стене. Неплохо, неплохо, должно быть, думает гость, недурственно, даже по-барски. Сам он не признает немецких пуховиков, отвергает их за громоздкость и неодобрительно смотрит на пуховик под плащ-накидкой. Но вслух говорит другое:

- Народ нынче прибывает из госпиталей уже обстрелянный, да мало его.

- Страна наша еще не оскудела, народ будет. - Командир полка разглаживает трофейную скатерть. - В народе заложены огромные возможности. Я признаю это, когда сажусь за стол, не поверите? И окликаю своего Ваньку. Ванька - мастер. Он окончил всего лишь училище по кулинарному делу, а ведь до чего способен, бестия! Даже талантлив. Мне повезло. Отсутствие городских удобств я компенсирую хорошей кухней.

Майор незаметно отодвигает белую салфетку, лежащую перед ним, трогает приборы, не теряя заинтересованного выражения лица.

- Вы представляете, - говорит Чарский, - как можно сделать первое? Это будут суп или щи - наваристые, заправленные жареным луком. И обязательно с укропом, без укропа вкус не тот. И чуть-чуть с кислецой. А кислецу придает им капуста, немножко подквашенная... М-м-м!

- Да, да, капуста вкусна, - сдержанно реагирует Кузовков, сглатывая слюну.

Бледнолицый худощавый майор поесть любит, но он не придавал еде такого значения. Он уминал то, что давали на кухне штаба дивизии. Теперь приличествует сказать что-нибудь приятное о еде, но едва ли он додумается до чего. Инициативой владеет подполковник. Майор успевает вставить несколько фраз:

- Да, да, конечно... Продуктами нас не обижают... Были еще склады трофейные...

- Максим Егорыч! - говорит майор. - Вы отличный хозяин в своем полку я должен заметить это. В нашей дивизии нет столь осведомленного и милого командира... Н-да... Но вы не полностью укомплектованы, извините за критику.

- Есть некомплект, Иван Степаныч, есть, чего греха таить. Но ведь это от вас зависит, от вас.

- Много потерь, Максим Егорыч, много... А мы пополняем, когда есть кем... Вам бы надо фельдшерицу в санчасть, единица эта свободна, а работы много. Если подумать, можно ее найти.

- Выбывают часто они, эти самые... Не часто, а выбывают.

- Есть на примете одна - загляденье, кровь с молоком.

- Не все ли равно, кто будет на солдатах дырки перевязывать.

- Это так. Это так, не все ли равно... Но в ней есть этакое-такое, Кузовков рукой крутит замысловатый пируэт перед своим носом. - Упрячьте ее поближе, чтобы снарядом не пришибло.

- Ну, Иван Степаныч, вы теперь шутите.

Подполковник добродушно смеется. Под довольной улыбкой широкий живот подпрыгивает в такт смеха:

- Дело наше распоряжаться, это в наших функциях... Я подумаю, как поступить, это можно...

- Хорошо, Максим Егорыч, считайте, что фельдшерица будет.

Они порассуждали еще о мокрой зиме, о наступающей распутице, о том о сем...

- Однако мне пора, - наконец поднимается гость. - Я премного вам благодарен.

- Не смею задерживать. До свидания, Иван Степаныч, заходите с пополнением еще, буду рад.

- Как же, как же, обязан...

- Передайте мой личный привет начальнику штаба дивизии товарищ гвардии полковнику...

- Непременно передам, непременно. - Кузовков обеими руками трясет мягкую руку Чарского, потом обнимает его. Но спохватывается и, неуверенно развернувшись, уходит.

Чарский безмятежно и прочно спал в этот вечер, когда на переднем крае в районе Вайценхоф поднялась артиллерийская и минометная стрельба, противник на узком участке атаковал полк Чарского и выбил из деревушки подразделения пехоты, отошедшие во вторую траншею.

Деревня Вайценхоф стояла перед противотанковым рвом на линии фортов No 11 и 12 и входила в систему внешнего оборонительного пояса Кенигсберга. Она вклинивалась в эту систему и являлась опорным пунктом немецкой обороны. От того, в чьих руках находится деревня, зависела устойчивость оборонительного пояса или его уязвимость. Слева от Вайценхоф лежала железнодорожная линия на Розенау. Та и другая сторона рассматривали деревню как важный объект, имевший значение для последующих событий.

Доклад в дивизию.

Доклад в армию.

Доклад в Ставку: деревня потеряна.

Но газеты вышли накануне, и в них деревня названа в числе взятых, отвоеванных у противника. Что же, Ставка врет на всю страну, на весь мир? Сводки Совинформбюро объявляются по радио, их слушают все, в том числе и противник. Такого не было, чтобы Ставка врала. Положение нужно исправить, чего бы это ни стоило.

Деревушка махонькая, в ней несколько тонкостенных кирпичных домишек, черных в предрассветном тумане. Третий батальон, оправившись от нанесенного ему удара, атаковал на рассвете и в течение дня, но под плотным огнем противника, теряя людей убитыми и ранеными, остался ни с чем. Немцы не дураки, они засели крепко, бьют из самых неожиданных мест.

С благодушием, исходившим от командира, в полку было покончено. Чарский похудел, он не уходил со своего КП, но обстановка к лучшему не менялась.

Приказ командарма требовал вернуть деревню на следующий день командиру дивизии находиться на КП полка, командиру полка быть на КП батальона, возглавить его атаку; командиру батальона вести в атаку передовую роту. Командарм будет на КП дивизии.

Артиллерия дивизии готовилась поддержать атаку ограниченным числом снарядов; подвоз боеприпасов затруднен распутицей.

В огневом налете и в бою следующего дня участвовали батальонные и полковые минометы и пушки (кроме нас), привлекался огонь соседей справа и слева. Но средства эти не сокрушили оборону немцев, как бывает при прорыве, - стрельба получилась жиденькая и походила на повседневную. Соседи помогли в огневом налете, а дальше оставались безучастными.

Пехота поднялась в атаку.

Страдая одышкой, с пистолетом в руке, за атакующим батальоном шел Чарский. Кроме этой чертовой деревушки, для него не существовало ничего на свете.

Противник отвечает, свистят пули, рвутся мины, но пехота идет, падают сраженные...

Вот первая цепь приблизилась к переднему окопу, сворачивает к проходам в минных полях. По ней сосредоточивают огонь немцы с двух сторон, с трех, чтобы остановить у проходов, не дать миновать их.

- Ур-ра! - Чарский бежит следом.

Это было его последнее слово. Он споткнулся обо что-то невидимое и упал. Он не узнал, выполнена задача или нет, и доложить об этом не смог.

Деревня за три дня боя взята не была.

Командир полка был убит.

Штаб дивизиона

Еще в конце января меня агитировали сменить работу. Вакансия появилась в третьем дивизионе, начальник штаба которого болел и был госпитализирован. Перейти туда означало повышение в должности. Наступая, думать о таком предложении некогда, динамика событий не позволяла произвести служебное перемещение.