Сколько времени грузовик качался на барханах как лодка на волнах, сколько и как они двигались среди скал по каменистой дороге, под кронами тропического леса, никто из пленников не смог бы сказать. Сколько времени после окончании пути Уайтгауз пролежал на жёсткой соломенной циновке в лачуге, он не знал и не помнил.

Он лежал на границе реального и потустороннего, на маленьком пятачке между миром живых и миром духов, куда его как будто поместили высшие существа. Словно он провинился, и его не хотели принимать ни в страну мёртвых, ни в страну живых. Иногда он приоткрывал глаза и глядел на пересечение стропил крыши из рассохшегося корявого тёмного дерева. Там возились летучие мыши и мелкие птицы, курился дымок от близко расположенного земляного очага и носились мухи. Что Уайтгауз помнил хорошо, так это кошмарные мгновения, когда в рот вливались горячие смеси из горьких трав, всыпались порошки измельчённой гадости, отдающей тухлыми яйцами, всовывались в рот куски коры, стебли растений, а то и просто предметы типа пуговиц или бус. В тумане помрачённого сознания проплывали странные личины. Не то маски, не то раскрашенные лица туземцев. Они улыбались, смеялись белозубыми улыбками, иногда скалились и злились. Он даже рукой не мог пошевелить, не всегда мог держать глаза открытыми. Однажды ему пригрезилась другая планета…

Он шёл по ярко освещённым золотым коридорам. Везде были видны глазки оптических устройств, дула пулемётов, излучателей смертоносных лучей, датчики различных механических и химических поражающих устройств. Люди странного вида, в странных одеждах и с неизвестным ему оружием в руках, обыскали его с головы до пят.  Он вошёл в золотой зал для торжественных приёмов, размером с бейсбольный стадион. Стены, барельефы, элементы пола, конструкции купола были из золота. Стеклянный купол терялся в бесконечной выси. Над куполом сияла имитация солнечного неба и громад планет-спутников неизвестной планеты. Рельефные изображения на стенах повествовали о неведомых сражениях, открытиях планет, о строительстве космических городов. Громадные окна уходили вверх и почти смыкались с куполом. В них отображалась панорама океана с бирюзовой водой, каменистыми и песчаными островами, городами, заводами, растущими из самой воды. Количество и размеры спутников и солнц панорамы отличались от того, что было видно над куполом. Среди барельефов выделялось изысканностью панно вокруг главной двери. Двупольная главная дверь была огромной, как ворота аэродромного ангара. На панно среди изображений планет, была одна планета, очень похожая на Землю; хорошо просматривался оттиск ступни Африка, челюсть Гибралтара, клюв Сахалина…

Рональд Уайтгауз много дней лежал почти неподвижно, ел, пил, спал, проклиная потолок из листьев пальмы, дым, и чьи-то тонкие человеческие руки, пахнущие солнцем, которые потчевали его снадобьями, вынимали из-под него посудины с испражнениями.

Но однажды лейтенант Рональд Уайтгауз вернулся в мир живых. То ли так решили высшие существа, то ли шаманские лекарства оказались правильными, но он поднялся. Разом, в одно прекрасное утро. Уайтгауз просто вскочил на ноги, как в далёкие времена в бойскаутском лагере при звуке побудки. И, о чудо! Он был здоров, если не считать шрамов от ожогов на лице, и зверского чувства голода. Теперь он готов был бежать марафон, лезть на отвесные скалы, гнуть гвозди пальцами, нырять в подземные озёра, сражаться против арабской пехоты в развалинах Анкары. Вот с такими чувствами он стоял сейчас во весь свой богатырский рост посреди хижины, доставая макушкой нижнюю балку крыши, улыбался и осматривался.

В глинобитной хижине был низкий вход, занавешенный тряпкой, не застеклённые окна с противомоскитной сеткой. К хижине были пристроены навесы, что давало спасительную тень, но запирало внутри хижины воздух. Единственной отдушиной для дыма служило крохотное отверстие в крыше. На стенах висели засушенные головы обезьян, оленей, серн и людские черепа. В углах высились изображения не то богов, не то умерших предков. Повсюду лежали кучи хлама, металлических обломков, деревянных обрубков, тряпичных кульков.

Осматриваясь, Уайтгауз не сразу заметил, что в хижине был ещё один человек – седая, сморщенная старуха. Старуха, полуафриканка-полуиндианка, со скуластым обветренным лицом, цвета картофельной кожуры, умным взглядом следила за гигантом. Вынув из кучи тряпья светло-серый комбинезон Уайтгауза и его походные ботинки, она бросила их перед собой на пол.

– Вот твои вещи, гринго, – сказала она, страшно коверкая английские слова, – теперь можешь ходить и иди…

– Кто ты? Где я? – произнёс ошалело астронавт шагнул к ней, но старуха отрицательно покачала головой и указала костлявым пальцем на выход.

Тут только Рональд понял, что стоит абсолютно голый. Он подхватил комбинезон, ботинки, прикрыв чресла рукой, вышел наружу, на ослепительный солнечный свет, под высоченный купол голубого неба среди и джунглей.

Справа поднимались скала с тенями больших пещер, слева, за зарослями акации, виднелись высоченные пальмы, а за ними снежные вершины гор. Позади, за десятком хижин, местность понижалась и заканчивалась обрывом. За обрывом лежало длинное каменистое плато. Оно заканчивалось базальтовыми столбами. Эти природные обелиски напоминали застывших в великанов, изуродованных злыми чарами. Дальше, насколько хватало глаз, простиралась красно-жёлтая пустошь экваториальной пустыни.

Вдруг в гомоне джунглей и индейской деревни чудесным образом послышалась старая русская эстрадная песенка:

На Каймановы острова

Уношусь я в мечтах своих.

Ты живёшь где-то там одна,

В милом домике для двоих.

Я оставлю своих друзей

Отдыхать за колодой карт,

И Москву сдам свою в музей,

Ведь её не возьмут в ломбард!

И пускай белый самолёт,

Рассекает туман крылом,

Тот, кто ищет, всегда найдёт,

Явью станет, что было сном!

Я, конечно, тебя найду,

И увижу в твоих глазах,

Что ждала меня вечность тут,

На Каймановых островах…

Заросли перед хижиной разошлись и перед Уайтгаузом появился штурман погибшего шаттла Александр Дыбаль, совершенно живой и абсолютно здоровый. На губе Дыбаля висела толстая сигара, большие голубые глаза горели бликами яркого света как звёзды. Он сощурился от едкого дыма сигары и сказал:

– Надо же! Неужели эта старая ведьма и шаманка поставила тебя на ноги, и ты можешь самостоятельно передвигать ходулями?

Тёмно-русые волосы отросли теперь до средней длинны, выгорели до белизны отдельными прядями, русского астронавта ресницы и брови тоже выгорели на солнце, отчего вечно хитрые голубые глаза сделались очень контрастными и выразительными. Дыбаль был в коротких шортах и большой соломенной шляпе, потрясали воображение своими размерами. Он был увешан экзотическими побрякушками, как турист на рынке этнических поделок и сувениров. Среди украшений выделялся панцирь черепахи с гербом Венесуэлы на шее.

Астронавты обнялись, хлопая друг друга по спинам, при этом Уайтгауз всё ещё старался прикрывать срам, а штурман старался не особо к нему прижиматься. Наконец они ударили друг друга ладонью в ладонь и кулак в кулак, словно баскетболисты после удачного броска, обошли ржавый остов старинного фордовского грузовичка и уселись на бочку из-под бензина.

 Дыбаль принялся что-то говорить на очень плохом испанском индейскому мальчику лет шести, оказавшемуся здесь, как из-под земли, активно дополняя речь жестами.

Мальчик, разглядывая Уайтгауза, открыл от удивления рот.

Ничего не добившись, Дыбаль махнул рукой, с удовлетворением похлопал Уайтгауза по плечу и произнёс:

– Как я рад снова тебя видеть живым и здоровым!

– Я тоже рад видеть себя живым и здоровым. И тебя тоже!

– Думаю, тебе не стоит сбривать бороду. Это экзотично! – сказал весело Дыбаль, показывая на своём загорелом, гладко бритом лице полукруг, обозначая габариты бороды товарища.