-Моё сознание ясное как никогда. Я слышал, с некоторыми людьми такое иногда случается... перед смертью. Послушайте исповедь умирающего старика. При рождении мне было дано имя Дилан Пилиано. Вам обоим это врят ли может о чём-то говорить, скажу лишь, что так звали одного очень ловкого мошенника и авантюриста. С детства я, как и многие, мечтал о красивой жизни. Я много думал и вскоре решил, что так жить можно только если ты живёшь за чужой счет. Это мне подходило, ведь в те времена для меня ещё не существовало комплексов и условностей и меня совершенно не мучили никакие угрызения совести. У меня был талант ко всевозможным махинациям. Я взламывал электронные коды счетов в банках. Я присваивал себе сбережения других людей и опустошал целые пенсионные фонды. Жизнь тогда казалась такой лёгкой и беззаботной. Можно было хоть каждый день летать из одного города в другой, сорить деньгами, покупать шикарные автомобили и посещать самые дорогие ночные клубы. Из-за всего этого у меня очень скоро совсем "снесло крышу". Я потерял осторожность и вёл себя словно кинозвезда. Люди недоумевали. Они удивлялись как этот молодой человек, который совершенно ничего не делает, живет так словно он сын миллиардера. Кто-то что-то начал подозревать. Кто-то настучал в полицию и те тотчас взяли меня "на заметку".

В итоге я попался. Я получил восемь лет в камере-одиночке. Восемь долгих и ужасных лет о которых я до сих пор не могу вспоминать без содрогания. За это время я многое успел переосмыслить. Я возненавидел тот образ жизни, который довёл меня до тюряги и я начал совсем по другому относиться к закону. Дело ещё в том, что я всегда, сколько себя помню, уважал силу и готов был ей подчиниться. До того момента как меня схватила полиция, я считал закон слабым и неспособным бороться с такими как я. Я ошибался. Закон оказался сильнее меня... закон победил меня и я начал, наконец, уважать своего победителя.

За годы, проведенные в тюрьме, я словно вывернулся наизнанку. Я переродился и стал другим человеком. Когда я вышел на свободу, я, правда, позволил себе одну последнюю аферу, но только лишь для того, чтобы это перерождение во мне стало окончательным. Через некоторое время Дилан Пилиано умер. Так, по крайней мере, было зафиксировано во всех официальных документах, а вместо него в Центраполисе появился Джагар Крид - молодой и перспективный офицер полиции. Для меня началась новая жизнь. Я очутился по другую сторону баррикад и теперь уже всем сердцем презирал тот подлый и развратный мир, в котором я сам когда-то вращался. Я служил закону столь ревностно и беззаговорочно, что у моих коллег это часто вызывало лишь усмешки. Они все считали меня карьеристом и не могли догадываться, что причина здесь в клятве, которую я несколько лет дал самому себе. Я поклялся сполна отплатить свой долг государству. Всегда верой и правдой служить ему до самых своих последних дней и одна только смерть могла бы освободить меня от этого долга.

Теперь я умираю и я, наконец то, свободен. Я счастлив, что никому и ничего больше не должен. Все закончилось. Странное это чувство... Вот она какая, на самом деле... эта свобода...

Джагар закрыл глаза. В его груди навсегда замерло дыхание, а руки безвольно опустились на кровать. Он был мертв. Сола тихонько заплакала, а Виктор растерянно сидел на одном месте и почему-то десятки раз прокручивал в памяти последние слова полицейского.

Теперь в их маленьком доме воцарилась пустота. Похоронили его в дальней, пустующей комнате, среди груды битого кирпича, а на могилу поставили маленький, деревянный крест, сделанный из сломанного табурета. После смерти отца Солы, их жизнь полностью изменилась. Те, кто ещё совсем недавно безумно любили и не могли и минуты обойтись друг без друга, теперь уже словно бестелесные тени блуждали в непроницаемой темноте склада и лишь изредка обменивались скупыми и короткими фразами. Горе и безысходность с каждым днём всё сильнее отдаляли их друг от друга. Виктор надеялся, что со временем всё пройдет, но вместо этого Сола лишь всё больше и больше замыкалась в себе и всё меньше и меньше хотела его видеть. С Солой происходили какие то страшные изменения. От слёз и недоедания она стала ужасно худой и нервной. С впавшими глазами и растрёпанными волосами она словно женщина-призрак из старой киноленты бесшумно ходила из одной комнаты в другую, разговаривала сама с собою, кричала и истерично смеялась.

Скоро у них закончились продукты. Последнюю, упакованную в пластиковый пакет индейку Сола кое-как поджарила на гаснущем огне газовой плиты и, положив её в тарелку, злобно бросила на стол перед Виктором.

-Ешь!

-А как же ты?

-Я не хочу.

Постояв ещё немного рядом, она вдруг развернулась и, закрыв лицо руками, бросилась прочь. По щеке Виктора потекла одинокая, соленая слеза. Это было ужасно - видеть как самый дорогой на свете человек погибает прямо у тебя на глазах. Он неподвижно просидел так около получаса, после чего она, наконец, всё же вернулась и, словно извиняясь, присела рядом. Они разделили пополам свой последний завтрак и быстро его съели. После этого снова наступила гнетущая тишина.

-Сола.

-Да.

-Что с нами такое происходит? Мы стали словно чужие друг другу.

Перед тем как ответить, девушка долго и задумчиво смотрела куда то в пустоту.

-Это всё из-за того, что в последнее время на нас свалилось так много несчастья. Я не знаю как жить дальше, но я не должна была срывать на тебе всё своё раздражение. Прости. Я ведь по прежнему люблю тебя. Я знаю - мы все скоро умрем, но я рада, что остаток жизни проведу именно с тобой. Пока ты рядом, мне ничего не страшно... даже умирать.

Виктор пододвинулся ближе и нежно обнял её дрожащие, худые плечи. Сегодня они были пока ещё вместе, а что готовит им обоим завтрашний день - было уже не важно.

Через некоторое время они узнали, что такое настоящий голод. Виктор ещё кое-как пытался раздобыть еду. Он перебирал кучу пустых пакетов, вытряхивая из них последние крохи, а однажды даже поймал несколько крыс, но этого явно не хватало. Скоро их жизнь начала напоминать такой кошмар, который не мог присниться ни в одном, даже самом ужасном сне. Вначале Сола начала разговаривать со своим умершим отцом, так как будто он сидел рядом с ней. Затем её больной рассудок придумал себе ещё более обширную компанию из бывших школьных подруг, двоюродных братьев, сестер и каких то совершенно незнакомых людей. Она приглашала их в гости, усаживала за пустой стол и долго рассказывала какие то несуществующие истории. Слушая эти разговоры с самой собой, он и сам понимал, что начинает медленно сходить с ума, а когда он пытался заговорить с ней о её вымышленных друзьях, то в ответ получал лишь громкие издевательства и оскорбления.

Однажды, после почти суток непрерывного молчания, Сола вдруг вбежала в главную комнату и со сверкающими глазами и странной, радостной улыбкой на лице.

-Милый, ты говорил мне, что у нас совсем закончились продукты. Это не так. Пойдем же со мной и ты сам это увидишь. У меня столько еды, что хватит на целый праздничный стол. Там апельсины, виноград и ветчина, мало того я видела даже несколько бутылок отличного шампанского.

Взяв, ничего толком не понимающего, Виктора за руку, она с силой потянула его к двери. Пока они шли, девушка всё время смеялась и несла что-то несуразное, а когда оба, наконец, оказались в соседней комнате, подняла указательный палец на белую, отштукатуренную стену, где и апельсины и виноград и шампанское были лишь грубо нарисованы чёрным углём.

-Угощайся, милый.

Виктор, словно парализованный, замер на месте и в эти мгновения был не в состоянии сдвинуться ни на шаг.

-Угощайся, я тебе говорю! Ешь или, может быть, тебе больше не нравится как готовит твоя Сола?!

-Тебе нужно прилечь и успокоиться.

-Молчи!!! Я не собираюсь здесь выслушивать всякое от негодяя, который угоняет чужие машины и затем возит в них по городу дешёвых шлюх! Убирайся! Я тебя ненавижу!!! Кто вообще просил тебя спасать меня там на площади?! Зачем? Чтобы затем жить в этом дерьме.