*

Лютнев ушел засветло, не смотря на солидное количество выпитого накануне, выглядел и держался он молодцом, как огурчик. Я же провалялся в полудреме почти до полудня. Разлеплять глаза чертовски не хотелось, в голове поселился отбойный молоток и долбил мой мозг, с одной стороны это было даже не плохо, отвлекало от ненужных мыслей, например таких: когда же я проснусь, и не буду думать о бабах? В добавок, разболелось левое колено, поврежденное несколько месяцев назад во время истории с Похом, я так и не нашел времени им заняться. За дверью надрывалась Сакля, ей вторил попугай Квазимодо мяукая, как заправская кошка. Пришлось встать и задать “коням” овса. Только я решил приготовить себе скорый завтрак, как зазвонил мобильный телефон. – Да? – Здравствуй, – раздался вкрадчивый голос шефа. – И вам не хворать, – развязано ответил я. С некоторых пор я стал позволять себе в разговоре с куратором некоторую вольность, впрочем, не перешагивая определенной грани. – Хамишь? – в интонациях главы московского клана проскользнул интерес. – Что вы Василий Генрихович, – нарочито, гротески запротестовал я. – И в мыслях не было, просто искренне пекусь о вашем здоровье. – Да? Ты лучше о своем побеспокойся. Что там с Пахуньчиком? – Тьфу-тьфу, Василий Генрихович, – не замечая вопроса куратора, продолжал я паясничать. – Вроде ничего, только знаете, что? По ночам, когда ложусь на левый бок, сердце неприятно постукивает. – Геральт, ты что пьяный? – голос куратора не предвещал ничего хорошего, на сколько я его знаю, Василий Генрихович был в ярости. – Не на столько, что бы забыть о ваших методах ведения беседы уважаемый Генрихович... – Знай меру, сынок! – спокойно перебил куратор. – Немного уважения не повредит любому разговору. Терпеть не могу отсутствие культуры беседы. – Простите, Василий Генрихович, я могу продолжить? – Попробуй. Я даю тебе слово. – Уж будьте, уверены, попробую, – сказал я и почувствовал, как брови куратора гневно поползли вверх. Сейчас я собирался совершить ошибку, но не мог остановиться, возможно, виной был выпитый накануне алкоголь еще плескавшейся в моей крови, возможно на меня так подействовал уход Лисы, жизнь менялась на глазах, и я уже был не в силах затормозить эти изменения. – Во-первых. Я собираюсь вынести на совет вопрос о вашей компетенции... – Ну-ну, – не сдержался пораженный куратор. – Помолчите, Василий Генрихович, я не давал вам слова, – в трубке прозвучал сдавленный рык, но куратор не спешил закончить разговор. – Во-вторых, у меня есть подозрение, что вы используете служебное положение в корыстных целях, доказательством служит история с Еланским, перед смертью он успел поведать много интересного и про щит Гоших. В-третьих, вы безосновательно применяете на соклановцах запрещенные техники, что карается смертью. А вы что думаете, я вам это простил? – и мгновенно, без перехода, резко спрашиваю, печатая каждое слово, проворачивая такой же мерзкий трюк, как куратор использовал на мне. – На кого вы работаете? Несколько секунд на меня дышала тишина, потом раздались приглушенные трубкой хлопки, до меня не сразу дошло, что куратор аплодирует. – Браво. Геральт Браво! Полагаю, по третьему пункту у тебя претензий ко мне уже нет? Тем не менее, я отвечу на твой хамский вопрос. Я работаю на себя. А вот ты боюсь, уже ни на кого не работаешь. Однако это не значит, что ты можешь так просто разевать свой рот, на своего учителя, кусать руку, которая тебе кормит... – Знаете, что-то подобное, я уже слышал, от Вольфа, помните такого? – во мне стала подниматься холодная волна ярости. – Он тоже патетически размахивал своей потной лысиной, нес какую-то чушь про собак, кусающих руку... – Сынок, ты смеешь мне угрожать? – в голосе Василия Генриховича помимо гнева, наконец, прозвучало неподдельное удивление. Впервые за десятки, да что там, сотни лет, кто-то напрямую посмел угрожать главе Московского ордена ведьмаков. И не просто угрожать, многие могли тявкнуть, сказать “а”, как сделал сначала Геральт, грозя советом ведьмаков, после чего осмелившийся выступить против мудрого руководства куратора дурак обычно уничтожался на дуэли или просто исчезал, но никто, никто за почти тысячу лет, не сказал “б” – не посмел угрожать открыто, смертью. Это было неслыханно! Сквозь шум в ушах Василий Генрихович услышал: – Ты мне не отец! Древнее существо бывшее главой ордена собиралось с чувствами долгие секунды. Наконец куратор заставил себя ответить. – Как глава Московского клана ведьмаков я официально сообщаю о твоей отставке. В течение дня к тебе будет направлен наш сотрудник, ты обязан сдать ему меч, эликсиры и проследовать в офис для составления акта и принятия официального вызова на дуэль. В случае твоего неповиновения ты будешь объявлен в ликвидацию. Все... Это “все” прозвучало как приговор. Действительно все – дуррак!

*

Елизавета Архиповна под воздействием растворяющих молодость лет, как-то незаметно из молодой сводящей с ума мужчин женщины превратилась в маленькую тихую бабу Лизу. Пожилому человеку в нашей стране радостей мало, пенсия настолько мизерна, что похожа на изощренное издевательство садиста, чем на попытку облегчить нелегкую долю одинокого старика. В Москве, правда, усилиями мэра пенсионерам жилось чуть легче, Елизавета Архиповна, пришедшая к богу с прожитыми годами, даже ходила в церковь и ставила свечи за здравие достойного, с ее точки зрения, государственного мужа. Детей и внуков, надеющихся на квартиру в центре Москвы, у бабы Лизы не было, как и других родственников. Все близкие погибли еще более полувека назад, когда немцы бомбили Москву, по случайному стечению обстоятельств остался живым только маленький теплый комочек – Лизонька, которую приютила семья врачей. Лиза росла любимой, и счастливой девочкой насколько это было возможно в голодные годы после войны. Приемные родители не могли иметь своих детей, поэтому не стали говорить девочке, о ее происхождении. Все шло прекрасно, пока осенью 51 года, ночью в квартире молодых супругов не раздался настойчивый стук в дверь. В ту ночь угрюмые люди, одетые в одежду неопределенного покроя, навсегда украли вторых родителей Лизы. Девочка попала в детский дом, на всю оставшуюся жизнь, ненавидя осень, ставшую для нее кошмаром, воплощавшимся ночными страхами в виде черных неясных фигур с мертвыми глазами, барабанивших ногами в дверь разума Лизы. А когда наступало утро, осенний кошмар еще долго продолжался травлей ненавидящих Лизу детей, за то, что она не такая как они, за то, что она – домашняя. Кошмар и сны прекратились, когда однажды загнанная в угол девочка, не упала, как обычно на пол закрывая голову руками, а впилась главному обидчику, ошалевшему от отпора такой прежде покладистой жертвы, в лицо пальцами, царапая, калеча в приступе безмолвной ярости. Тогда ей сильно досталось, так сильно, что никогда в будущем она не сможет иметь своих детей, но она выжила, удивив врачей. Троих ее обидчиков пришлось отправить в медсанчасть, а главный подстрекатель больше всех, издевавшийся над Лизой, на всю жизнь остался без правого глаза, потом его переведут в другой детский дом. Когда Лиза поправилась, ее больше никто не обижал, происшедшее стало хорошим уроком, почему-то только там где проливается кровь, уроки усваиваются моментально и навсегда. Но и не с кем замкнувшиеся, в себе Лиза не сошлась. Лишь осень 51 осталась с ней навсегда. Потом события понеслись горной лавиной, года простучали бешеными ливнями, каждый из которых мог бы стать главой в неизвестной истории Советского Союза. Однокомнатной квартирой одинокой пенсионерки по какой-то неясной причине не интересовались бандиты, не предлагали свои услуги различные криминально-некоммерческие фонды, даже государство не предложило Елизавете Архиповне завещать свою квартиру муниципалитету в обмен на полный пансион. Так и жила себе спокойно баба Лиза деля московские тридцать метров с серо-полосатым котом по кличке Сирота. С этим котом была своя банальная история. Баба Лиза возвращалась из булочной, неся в авоське свежий хрустящий белый хлеб, который очень любила под вечерний чаек. Когда до подъезда оставалось пройти едва ли пару шагов, баба Лиза услышала сердитые крики детей и визг каково-то загнанного животного. Она обернулась и заметила скопление детских голов за помойкой. Насколько могла быстро Елизавета Архиповна поспешила на крик. Когда, она увидела происходящее, знакомый осенний ужас вернулся, заставив ее горестно обхватить голову руками. В кругу детей рычала избитая, окровавленная кошка, один глаз ее полностью закрылся, лапы были надломлены, из горла и носа не переставая, шла кровь, но животное почему-то не убегало, предпочитая глухо рычать на жестоких мучителей. Не заметившие бабу Лизу дети возбужденно галдели. Один малолетний аккуратненький поганец, с внешностью ангелочка, нанеся удачный удар палкой, радостно взвыл, когда не успевшая увернуться кошка, издав совсем по-человечески жалобный стон, упала на правый бок. Тут баба Лиза вышедшая из оцепенения с криком накинулась на детей, осыпая их проклятиями, щедро совсем не по-старчески раздавая тумаки. Поганцы с хохотом разбежались, осыпая пожилую женщину словарным запасом из великого уголовного языка. Елизавета Архиповна, не обращая на сквернословия внимания, склонилась над несчастной кошкой, израненное существо было мертво, экзектуры постарались на славу, безнаказанно избивая того, кто слабее их. Что же получится из малолетних подонков, когда они вырастят, думала баба Лиза, гладя мертвый мех и услышала жалобных писк, раздающийся из соседних кустов. Вот почему кошка не убежала от своих мучителей, поняла пенсионерка, вытаскивая из кустов маленького еще слепого котенка. Мать до последней возможности защищала свое дитя. С тех пор котенок стал жить у бабы Лизы, скрашивая ей одинокое существование. В тот день Елизавета Архиповна получила очередное извещение о задолженности за квартиру. Внимательная старушка всегда примерно оплачивала коммунальные платежи, и задолженность в шесть тысяч рублей показалась ей абсурдной. Но делать нечего, дозвониться до единого расчетного центра невозможно, пришлось бабе Лизе одеться и поехать выяснять, за что же ей такой подарок. Приняли ее прохладно. Требовали оплаченные квитанции за последний год и очень огорчились, когда мудрая старушка предъявила все необходимые корешки. Хмурый оператор долго проверял что-то в компьютере, потом упрямо дозванивался куда-то по телефону, наконец, нехотя заявил, что произошла ошибка, и задолженности по квартплате нет. – Вы бы могли у себя пометить, что на мне никаких долгов нет? – попросила старушка. На что ей хамски ответили: – Я же русским языком вам сказал, женщина, задолженности по вашей квартире нет, до свидания. Когда надоедливая пенсионерка ушла, оператор позвонил по сотовому телефону, дождавшись одного гудка, он нажал кнопку отбоя. Это была простая в своей гениальности афера единственное узкое место, которой заключалось в большом количестве посвященных в нее людей. Но руководитель единого центра мудро не гнал лошадей, предпочитая поставить на нужные места своих родственников. Остальное было делом техники. В одном из банков был открыт расчетный счет, номер которого вбивался в фальшивые платежки, внешне идентичные оригиналу. Дальше было совсем просто, квитанции с просьбой оплатить адресно рассылались по предварительно выбранным жертвам. Большинство людей оплачивали, не разбираясь, если конечно сумма не была такой большой, как у Елизаветы Архиповны, но тут был виноват один из операторов, вбивший задолженность в шесть тысяч вместо шестидесяти рублей. Если же дотошный клиент приходил разбираться перед ним извинялись, а фальшивую платежку забирали обратно, тем самым, уничтожая улики. Отработав так год, директор расчетного центра попал под пристальное внимание бывшего вора в законе, а ныне депутата государственной думы Стеценко В.С. Обладающий хорошими кадрами депутат быстро смекнув выгоду, отправил к смышленому директору своего адвоката, который объяснил принцип новой работы, построенной на уважении к господину Стеценко. Надо ли говорить, что последний, вняв увещеванием адвоката радостно согласился. Прошло совсем немного времени, и все расчетные центры Москвы стали работать по новаторской схеме, приносящей в карман бывшего вора денежный ручеек, течение которого привело депутата в кресло заместителя министра. Елизавета Архиповна не могла об этом знать, высшие сферы, в которые входили банки, биржи, спецслужбы, убийства не являлись интересом для, пожилой женщины. Мягкое кресло, теплый плед, хрустящий свежий батон нарезного, так редко в наше время сделанный действительно вкусно, заваристый чаек и урчание Сироты – вот и все нехитрое, но такое живое счастье. Баба Лиза ехала домой. Удобные системы автоматического контроля проезда в общественном транспорте делали счастливую жизнь москвичей еще более насыщенной позитивными впечатлениями. В естественном желании попасть домой, люди насыщали свой организм адреналином, а воздух отлагательными сексуального характера. Все удары и замечания в духе, – куда прешь, старая карга? – Елизавета Архиповна, стойко переносила. Умудренная опытом, она хитро наступила на ногу очередному недоброжелателю, и пока он решал проблему устойчивости, прошмыгнула мимо, заняв относительно сносное место в конце салона. Наконец раздутый как живот пивного алкоголика автобус тронулся.