*

Медленно прихожу в себя. Голова готова покинуть неудобные плечи, сетуя, словно сварливая жена на мужа алкоголика. Но мне хорошо, холод уходит из тела, я больше не умираю. Только кровоточащее запястье причиняет неудобство, я смотрю на нехилую лужу миллилитров в двести, натекшую пока я изображал умирающего. Еще наверно столько же пролилось во время скоротечной схватки, вот откуда непонятная слабость во всем теле, а я уже грешным делом стал сетовать на нервы. Все довольно, пора заканчивать с этими месячными. Я иду в операционную, не обращая никакого внимания на ошарашенного олигарха, ищу бинт, как ни странно он находится в одном из шкафчиков. Отлично, крепко бинтую запястье, теперь можно говорить. – Ты меня слышишь Артур? – конечно, он меня слышит, но надо как-то начать. Олигарх мигает слезящимися глазами. Не прошло и пол часа, а он уже идет на поправку, бледность на его лице почти сдалась, уступая место здоровому румянцу. Он уже вполне может разговаривать, хотя час назад, не смог бы даже пошевелить губами. Так и должно быть. – Да, – голос финансиста слабый, неуверенный. Еланский лежит на кровати словно приговоренный, он и был приговоренным, еще пятнадцать лет назад. Я молча склоняюсь над ним и заглядываю в синие глаза. Олигарх – крепкий орешек не кричит и даже не делает попытки отвернуться, лихорадочно блестящие зрачки наполняются слезами. Странно, мне всегда становится жалко подонков, принимающих смерть от моих рук. Иногда я воспринимаю их эмоции как свои и невольно копирую, вот и сейчас уже мои глаза стали набухать влагой. Любопытное это наверно было зрелище со стороны: палач и жертва, скрепленные одними эмоциями. Слеза капает из моего глаза, попав на сетчатку, она растворяется в зрачке олигарха. Еланский дергается и наш контакт прерывается. – Ты не убьешь меня. Браво! Мысленно аплодирую я, попал прямо в точку, потрясающая интуиция для человека. Олигарх смотрит с вызовом, секундная слабость покинула его. Ложно истолковав, мои эмоции он решил, что сможет запугать, уговорить, купить, сломать – не важно как, заставить склонившегося над ним человека – меня, выполнить свой приказ. Блестящий управленец, а иначе и быть не могло, Еланский мог одним правильным словом, порой даже интонацией, заставить собеседника ошибиться, запутаться или настолько обаять, что обработанный клиент, сам загонял себя в ловушку. Выполняя все требования олигарха, пешка (как называл Еланский своих жертв) искренне считала, что действует себе на пользу, а на самом деле, выполняет очередной многоходовой план гения финансов. Олигарх впился в меня не просто взглядом, а своей волей, которая позволила ему не зачахнуть в одно мгновение от болезни способной сломить человека послабее духом и выжить, дождавшись фантастического спасения. – Ты не убьешь меня, потому что никто не убьет свое светлое будущее, в котором есть все: шикарные машины и дорогие женщины, яхты, замки, уважение, – видя, как невольно морщиться мое лицо, знаток психологии мгновенно переключился, ни на секунду не сбившись с тона. – Есть возможность помогать своим близким, обеспечить их не просто материальными ценностями – опорой, уверенностью. Ты вправе взять все это, ты заслужил, ты уже имеешь это все, бери, протяни руку! Олигарх с усилием приподнялся и протянул кисть для рукопожатия. Звук оказался сухим, бесцветным, я сломал его руку в локте, с интересом наблюдая, как сначала понимание, а потом уже боль, заполняет его мозг. – Нет! – закричал Еланский, не веря в происходящее. Простыня в районе его паха стала мокрой, запахло терпкой мочой с примесью лекарств. – Нет! Я заплатил твоим хозяевам, что бы ты излечил меня, мы партнеры, ты не смеешь... Я сломал несколько зубов, исключительно для того, что бы он заткнулся, впихивая трофейный пистолет в его рот. – Жить хочешь? Если да моргни. Еланский часто заморгал, точно героиня песни: хлопай ресницами и взлетай. Не улетит... – Мне нужно знать, кто ставил тебе и Ашоту щит от Гоших, ответишь – будешь жить. Вранье мне далось легко, я в любом случае не собирался оставлять Артура в живых. По округлившимся глазам приговоренного я понял, что он не имеет понятия, о чем я ему толкую. – Можешь не отвечать, – прервал я его мычание, удобнее перехватывая пистолет. Еланский болезненно дернулся и тут же испугано затих, дуло во рту – это мечта только киношных гоморастов, а в реальной жизни хорошее слабительное средство. – Попробуй напрячь память. Лет пятнадцать назад твой покойный телохранитель, кстати, ты в курсе, что он тебя продал Вольфу? Так вот коньяк назад Ашот по твоему приказу расселял этот дом, хорошо расселял без лишнего шума. Все жильцы остались довольны. Кроме одного...одной, не помнишь? Я вытащил из окровавленных губ Артура ствол. Фашист сильно сдал и стал похожим на себя до моего оперативного вмешательства. – Что вам надо? – слабо, шепелявя, произнес приговоренный. Я проигнорировал его вопрос. – Ашот рассказал тебе о странном поведении одной старушки, но ты не придал этому значения. Посоветовал ему меньше сидеть на наркоте. Вспоминаешь? Еланский неуверенно кивнул. – Задолжала старушка тебе проценты, да не одна она, зато теперь ты все получишь сторицей. – Какие проценты, что за бред вы несете? – вяло спросил Артур. – Годовые... Я закрыл глаза, но все равно видел, как успело исказиться лицо Еланского, как летели пули нехотя, вязко, застывая в воздухе, давая приговоренному, осознать их вороненый блеск, четыре пурпурные розы расцвели на теле олигарха. Запах пороха смешался с запахом крови, создавая пьянящий аромат смерти. – Не будет тебе земля пухом Артур, не будет... Оммен! Я вернулся в гостиную, тщательно стер отпечатки и вложил пистолет в руку Ашота. Хотелось зарычать волком. Я не люблю убивать людей, не умею. Честнее сказать знаний хватает, а вот отключить эмоции не могу, рву себя каждый раз, точно сам погибаю от своей руки. И очень легко найти оправдание, даже не надо напрягаться, достаточно мимолетно взглянуть на биографию олигарха, любой из эпизодов суть абсолютное зло, взять хотя бы случай с закупленными не апробированными вакцинами, от которых развивались онкологические заболевания, и уничтожался иммунитет. Но Еланского это не остановило, не говоря уже о нелюдях в Минздраве и смертимологов, делающих убийственные прививки младенцам, капитал олигарха вырос на десять миллионов долларов. И это капля в океане, таких эпизодов, ставящих его на один пьедестал с тварями в человеческом обличье не один десяток. Но ни один монстр не погубил столько людей, сколько бизнес Артура. И все же, все же я убил его не потому что он был хуже демона, это очень страшно, когда такое зло творит человек, я убил его потому что мне было так выгодно – долг гоших козырной туз в игре со смертью. Поэтому я чувствовал себе таким же подонком как и он. Уходя, я зашел в комнату – макет, что-то притянуло на игрушечный аэродром с неимоверной силой. Застыв на пороге, я от удивления открыл рот. В комнате как будто произошла своя маленькая война. Некоторые игрушечные самолеты были растерзаны, часть деталей казалось, обгорела, солдатики, вырезанные с особым тщанием, валялись в кажущемся беспорядке. Намертво, я запомнил намертво, сфотографировал на подсознание картину представшего передо мной летного поля, когда летел к земле. И сейчас я ясно видел, что макет, насколько это, возможно, повторяет результат моего вхождения. По спине побежали льдинки, стало неуютно. Я поспешил из дома, даже не пытаясь понять происходящее – а стоило бы. Много странного в этом задании, которое я получил от мастера, запашком отдает. Масса вопросов накопилась, ответы на которые, если и есть, то меня абсолютно не устраивают. Кто ставил щит? Как вхождение могло отразиться на комнате в реальном мире? И какого черта Артур говорил о моих хозяевах? Дело не в том, что это звучит обидно – у меня нет хозяев, хотя может кто-то считает иначе, просто, откуда Еланский знал, что я не одиночка? Эта информация не секретная, она смертельная, прежде всего для нашей организации. Поторопился я его убивать, все проклятая усталость.

*

Бабка все также сидела на скамейке. Молодые, не по-старчески ясные глаза неотрывно смотрели на качающуюся листву, зелень колыхалась изумрудным потоком, безуспешно борясь с разлитым в атмосфере ядом. Воздух города был отравлен, инфраструктура не была рассчитана на такой огромный поток людей, с каждым годом количество москвичей неуклонно росло, а деревьев и парковых зон становилось все меньше. Нужна была земля, что бы возводить дешевые мертвые коробки домов и деревья беспощадно уничтожались; духотой и болезнями дышали люди. Листья впитывали гадость, разлитую в атмосфере и как могли, очищали тяжелый воздух. В городе почти все деревья болели. Бабка ясно видела, как несчастное дерево изо всех сил пытается выстоять перед потоком нечистот, но безнадежно проигрывает, начинает изменяться, мутировать и в итоге станет таким же ядовитым “нечто”, внося свой отравляющий вклад в город. Бабка сама, когда-то изменилась, сбежала из леса, что бы выжить. Выжила? Она не могла ответить. Она изменилась и существовала, но жила ли? Но пока еще можно было вычленить легкий и такой печально прощающийся, сладкий аромат леса, от которого легкие наполнялись свежесть, а больная тяжелая голова, становилась звонко легкой. Шаги ведьмака бабка услышала задолго до его появления. Земля возмущалась, под его поступью, невидимая ни для простых людей, ни для ведьмаков, аура загрязненная свежей кровью, отпугивала невидимые силы, сотрясала и возмущала потоки, крича каждому посвященному на сотни километров вперед – идет убийца. Знающий и мудрый по этим шагам, мог определить многое. Бабка была знающей и достаточно мудрой, что бы, не читать письмена судьбы. Они долго молчали. Изможденный ведьмак и старый леший. Невольные союзники, один марионетка в руках чудовищ, другой раб новой жизни, уничтожающей и пожирающий само себя – человека. Старушка знала, ведьмак выполнил обещание, Еланский мертв. Но слово должно быть сказано, что бы закрыть один долг и открыть другой. – Я сдержал слово, – Геральт устало упал на скамейку. Лицо ведьмака плыло, действие эликсира закончилось и сквозь сальные черты пресыщенного жизнью толстяка, начал проступать волчий оскал беспощадного убийцы. Гоший невольно отшатнулся, в голове сразу пронеслись воспоминания памяти крови о годах чудовищного геноцида, когда орден ведьмаков, возглавляемый одним из бывших иерархов церкви, вырезал всех разумных существ, враждебных, лояльных и даже изначально дружелюбных к человеку. – Ты все сделал так, как мы просили? – подавив дрожь, спросила старушка. – К чему спрашивать? Еланский мертв, перед смертью он услышал, за что его убивают, но понял? Вряд ли... – Было трудно? – гоший кивнул на левую руку ведьмака. Бинт намок, кровь просачивалась сквозь ткань, но кисть сжимала какую-то фотографию. – Нормально, – ведьмак немного помолчал и вдруг коротко зло рассмеялся, а потом зачем-то повторил,- нормально. – Возьми, – вдруг без всякого перехода сказал он и протянул снимок. Старушка с интересом взяла фотографию и окаменела. Морщинистое лицо задергалась, стараясь удержать слезы, но куда там, два маленьких ручейка смогли найти свой соленый путь. – Доченька! – одними губами произнес Гоший. Геральт отвернулся, против воли он испытывал чувство неловкости, так бывает, когда понимаешь, что родители тоже хотят побыть наедине, а белокурое создание, которое долго и упорно обожаешь на расстоянии, даже не лелея мечту о, не дай бог упаси какой близости, оказывается, тоже ходит в сортир, и ругается матом. – Долг на нас..., – нашел в себе силы произнести бывший повелитель леса. – Мы выполним клятву. Где бы, ты не был, достаточно призвать любого гошего или лешего. – Я уверен, что вы храните честь. – Ведьмак с трудом поднялся. – Прощай гоший. – До свидания ведьмак. Мы с тобой еще обязательно встретимся. – Не хотелось бы, – проворчал Геральт. – Но сдается мне ты прав.