Шел второй год после войны. Вернувшихся с фронта быстро распределяли по нуждам страны. Не было свободных дней. Ну, может неделя, чтобы с родными побыть. А так, долгая дорога, стук колес, тушенка, ставшая такой родной и вкусной.

   С нами в вагоне ехал Коля - молодой сержант. Кажется, он перезнакомился со всеми пассажирами. Ходил от лавки к лавке и с каждым долго разговаривал. И, наверно, не только разговаривал: долго не разглядывая, можно было заметить, что он навеселе. Но кто осудит вернувшегося с фронта. Коля всем рассказывал, как давно не видел дом, как тошнотворно долго его держала Европа. И вот, наконец, домой. К родителям, к сестре, к тете Оле.

   Наш начальник экспедиции - Зураев, поначалу настороженно относился к обществу такого буяна, но затем как-то даже проникся. И, по блеску в глазах, было похоже, что разделил не раз Колино счастье. Впрочем, когда сержант стал заглядываться на нашу Анечку, на которую, кажется, сам Зураев положил глаз, все панибратства закончились. Как выяснилось ненадолго. Колина семья, оказывается, жила как раз рядом с турбазой, где мы должны были дислоцироваться и куда уже отвезли всю нашу аппаратуру.

   Не знаю, как моим коллегам, а я был рад такой неожиданной компании. Наверно, потому что сержант был моим ровесником, а может мне не хотелось тащиться всю дорогу под бесконечную болтовню нашей единственной спутницы и брюзжание начальника. Этот солдат был как свежий воздух, напоминание о надежде и радости, напоминание о преодолении зла.

   Из вагона мы выгрузились муравьиной вереницей, нагрузившись баулами и рюкзаками с плащ-палатками. Коля, конечно, как настоящий мужчина, забрал сумки у Анечки, вызвав у той полный восторг, а у Зураева приступ ревности. Но он был так безнадежно мил, что нам ничего не оставалось, как утонуть в его обаянии и отправиться в дорогу.

   Путь наш был довольно не прост. Двадцать километров тайги, затем паромом и там нам обещали деревню, и даже (о счастье!) тачанку. Всю дорогу Коля нас веселил своими байками, о мирной Европе, о черных союзниках и великолепных храмах. Зауров, правда, напрягался, когда речь заходила о церквях, и сразу переводил тему. Но и так получалось хорошо: у всех нас были свои истории. И каждому было, что рассказать. Наши истории теперь можно долго рассказывать. Так под разговоры, с перевалами и остановками, к ночи мы добрались до парома. Но от парома мы видели только стропы, сам паром стоял на дальнем берегу, и, судя по всему, до утра нам его дождаться, была не судьба. Поэтому ничего не оставалось, как разбить небольшой лагерь и устроиться с ночевкой. После установки палаток мы с сержантом пошли в чащу собирать хворост.

   Мы как -то быстро набрали сушняка и стали искать более крупные бревна. Ночи были еще холодными, да и москиты не так активно нападали у огня. Я как раз заприметил прекрасный ствол на земле, но дотащить его одному было не под силу, и пришлось возвращаться к нашему импровизированному лагерю за подмогой. Но, видимо, свернув не туда, я вышел к берегу, совсем с другой стороны. Меня смутил костер, на который я ориентировался. Оказалось, что это не наш костер.

   На полянке у самой реки сидел старик в национальной одежде. Я всегда был не очень силен в этнографии, наверно это был вогул: узкие глаза, широкие скулы, длинные черные волосы. Я настолько растерялся, что не сразу и вышел из чащи. Так и стоял, выглядывая из кустов. Но скоро осознав свое нелепое положение, как можно громче стал выбираться. Еще подумает, что я прячусь или крадусь. Я подошел к костру. Вогул сидел на ногах, положив руки на нечто напоминающее большой бубен, и смотрел на огонь. Казалось, меня он совсем не видит.

   - Здравствуйте, - сказал я.

   Вогул поднял глаза на меня.

   - Вы местный?

   Вогул кивнул.

   Я не знал, что дальше говорить и как действовать. Много читал про эти народности, о том, что у них еще живы языческие обряды, что они верят в богов леса, зверей, стихий. Может он тут молится огню, а я лезу и отвлекаю? Все - таки не хотелось по незнанию делом или неосторожным словом обидеть хозяина здешних мест. Но вогул словно услышал мои мысли и впервые произнес:

   - Садись к огню, погрейся.

   - Спасибо, - обрадовался я. Жест был явно дружелюбный, и у меня отлегло от сердца.

   - А мы тут с экспедицией приехали, - решил я закрепить успех. - Будем разведывать месторождения.

   - Место рождения? - не понял вогул.

   - Ну да. Ну, знаете, природные ресурсы: уголь, газ, нефть.

   Вогул, отвел взгляд к костру и снова замолчал. Что у него на уме?

   Я стал думать, как бы мне поделикатнее удалиться. Разговор явно не клеился, к тому же мои товарищи меня уже, должно быть, потеряли. Но тут, где-то за спиной захрустели ветки, и в свете огня показалась военная форма.

   - Леха, ты куда пропал? - Как всегда громко, возвестил о своем появлении Николай. - О, здрасьте, - заметил сержант вогула. - А у вас тут тоже лагерь?

   - Коль, это местный, - сказал я. - Мы, правда, так и не познакомились. Я Алексей, мой друг - Николай, - представил я.

   - Щэман, - прижав к груди руку, представился вогул.

   - Шаман? - ахнул Коля.

   - Щэман, - поправил я. - Я слышал, о таком. Они берут имена чужие, и на свой лад переделывают. Щэман, наверно, это Иван или Семен.

   - А зачем переделывают? - спросил Коля.

   Меня немного коробило, что мы обсуждали вогулов, словно занятных зверушек, причем находясь рядом с одним из них. Но Щэман, оказалось, нисколько не обижался, а даже слушал с интересом наш разговор. И даже решил поучаствовать:

   - Нельзя, чтоб одно имя у двух людей было, - сказал он скрипучим голосом. - Один из них умрет.

   - Ересь какая, - возмутился Николай, но после того как увидел мой взгляд, решил поправиться, - ну, в смысле, что теперь каждому новому человеку имя новое придумывать. Вон в моей роте, были четыре Николая. А еще были Сашки, Мишки, Иваны, Сергеи.

   - А где другие Николаи? - тихо спросил вогул.